Александр ЧИЖОВ ©

Ах, откуда, откуда

Этот гул в голове,

Это ведь не простуда,

Известная мне…

Что мрачны настроенья

Неведомых сил,

Ведь другим измереньям

Я себя не дарил,

Лишь прошел через стену

Бесконечного сна,

Где, узнав про измену,

Стояла она…

Несмотря на суровость ее красоты,

В ней была и веселость.

Только вяли цветы,

Где она проходила.

“А хочешь и ты?” –

Только тихо спросила

Из своей пустоты.

Ах, откуда, откуда…

Благо, гул все слабей,

Лишь немыта посуда

Уже сорок дней…

В Петровском парке плачут клены.

Их слезы – золото и кровь.

Собаки ищут шампиньоны

Там, где я потерял любовь…

Там ее осень зашуршала,

Зима и вовсе замела,

А лета нам казалось мало,

Такие, летчики, дела…

О это беспокойное житье

Чиновника 13-го класса,

Чья сила – ускорение на массу,

И это все…

Как бы не был я сейчас плох,

Каким слабым не был мой дух,

Если этот человек – бог,

Значит, я ему не враг – друг.

Есть она боязнь – упасть с небес,

Страх один – увидеть свой прах.

Даже если человек – бес,

Значит я ему друг – не враг….

Еду, еду: вкруг поля,

Голые кусты да ели,

Налетели, налетели

Злые мысли на меня,

Мне покоя не дают,

Все рисуют образ твой,

Из палитры краски прут

Своей грязною рукой…

Глядит двуглавая ворона,

Где пепси-колу отыскать,

Надеть жестянку, как корону,

А остальное – поебать…

Бокал еще позвякивал один,

Когда, грозя, их вынул господин –

Розги грозы…

С Оки бежали лежобоки…

И ярдов ряд, и метров тембр – в залив…

Хватило сил заплыву

Залихватски

Дождя дождаться…

И паприкой в венгерском гуляше

Краснела ты, закат не попрекая,

Когда цыганка пела.

Вина бокал не проронил ни капли

Из сказанного мокрыми губами,

А скатерть белая вокруг ножек стола –

Двух смуглых и других двух черных,

Одетых в тень ажурную чулок,

Играла, пенясь, краем нижней юбки,

Пока бокал позвякивал один,

Когда, гордясь, их вынул господин –

На Малом Дровяном

Разжился я вином.

На Аристарховом

Добавил “Старки” я.

Но в Известковом

Я был как новый…

Поезда бегут вдали,

Все идут туда с вещами.

Мы с тобою муравьи –

Только с умными глазами.

Мне и выскакивать не хочется,

И выскочить я не хочу,

И в ветхом платье одиночества

Ворчу, дрочу и вновь ворчу.

Я был веселым человеком,

Хоть песни грустные писал

О том, что кто-то мне на веки

Во сне нассал и не сказал.

Мне больше ничего не надо,

Лишь новых избежать кидал.

Да вот еще найти бы гада,

Который молодость украл…

Я потерял тебя навеки,

Хоть я живой, хоть ты жива.

Лишь два взмахнувших рукава,

Две улицы, два человека.

Я потерял тебя навеки,

Хоть ты жива, хоть я живой,

Два ангела над головой

Сплелись, продлив наши утехи…

Не зови ты меня, не зови

В эту светлую даль за собой.

Я еще не напился любви,

Ни мертвой воды, ни живой.

И хоть жить без тебя тяжело,

Я хочу остаться пока

Там, где и от свечки тепло

И расходятся облака…

Теперь попробую и я,

Как рыба бросившись на сушу,

Увидеть хоть глазком тебя,

Отдав за это богу душу.

Я где-то видел этот взгляд

И выражение лица.

Ресницы по небу летят,

И нет у осени конца.

танцуй со мной

пусть нас витрины отразят

многократно

танцуй со мной

пусть лужи золотят

закаты

танцуй со мной

пусть мостовые пьяные

не повернут обратно

танцуй со мной

пусть со стены городской

каркают куранты

Замоскворечье тонет в тишине

Воскресного сентябрьского утра.

Иду гулять туда, где о Тебе

Я вспоминаю поминутно.

Может быть, дама с пером,

Может быть, птица без клетки

В сердце проснулась моем

С легкой улыбкой кокетки.

Может быть, я – это ты,

Только глаза не раскрыты,

Если не вянут цветы

В вазах, что нами разбиты.

Может быть, ты – это я. Но

Только ты вся золотая.

Зеркало было с изъяном:

Его уронили, гадая.

Однажды жарким февралем –

Пишу и сам себе не верю –

Я прислонился к твоей двери

Таким же жарким своим лбом.

Нажал на кнопочку звонка,

Но звука не было – как странно.

Но ты открыла дверь, как рана

Она была так глубока.

А дальше – коридор в цветах

И подоконник в желтых листьях,

И стены в удивленных лицах,

И твое зеркало в слезах.

здесь лиц твоих землистый цвет

и шуток снег

и жуток смех

овал орбит обрит

и взгляд – воз яда

и мех среди прорех

и в копоти фасады

Меж лопатками крылья потеют,

Тянут вниз, и не вытянуть ввысь,

Перейти в грозу поле страшнее,

Чем прожить непутевую жизнь…

Когда целуется с апрелем

Весна у марта на виду,

Так грустно будут петь капели

Тебе, гуляющей в саду.

Боюсь войти в Твой сад,

Хоть снится все чаще сон:

Как в храме кто-то видит лица,

Кто – свет икон…

Кибитка едет или поезд.

Санкт-Петербургское шоссе.

Петровский замок – чей же пояс

В твоей протянутой руке?

Все тот же дом словно икона:

Оранжевый и красный цвет,

Где воспалилось двусторонне

Житье пяти последних лет.

Стихи опять пришли нежданно,

А мать опять не умерла…

Кибитка едет. Слишком рано

Ко мне пришла…. Вот так герла!

Санкт-Петербург далекой песней

Донесся до тебя, и вот

Какой-то жалкий идиот…

Осенний сад – бокал, вином налитый,

Оставленный нетронутым. Кому?

Все золото ушедшей свиты

Ужель мне одному?

Часы пробили половину.

Мы разомлели, как пирог.

Разгоряченному камину

Чугунный веер не помог.

И как о колокол язык

Колотит в череп злые бумы,

Но так не может быть, я ж их –

Эти слова сказал, не думав.

Ведь там должно было быть дзинь –

Звук гдн-то наравне с росою –

По склону шла через полынь

Ты ранним утром и босою…

Так редко подаваемое блюдо,

С душой моею сотворили чудо,

Как год, и два, и десять лет назад.

Не острая, но хитрая приправа,

Какой был твой прощальный поцелуй,

Сумела замаскировать отраву

И скрыть до времени от пуль…

Этой ночью, этой ночью

Разрывает сердце в клочья

Вопль страданий…

Этой ночью, этой ночью

Разгоняю стаю волчью воспоминаний…

Ошибкой в до мажоре Моцарта

Звучал Твой кашель, Фигаро.

Второго альта злое цоконье

Второго марта умерло.

Ты замер, не дослушав музыки,

Пролившейся за ее дверь –

Служанки? Госпожи? Запутался

Я, кто она Тебе теперь…

За что Тебя спустили с лестницы

В объятья Вены, в плен прелестницы?

На катке попляшем с вьюгой

Под секундный сердца стук,

До весны еще полкруга

Неожиданных разлук.

Грустных дней теребя четки крупные –

Все размером с капли дождя,

Осень зимним накрылась тулупом,

Вспоминая весну и Тебя…

Глаза твои – большие слезы,

Все свечи плачут, тени две дрожат.

В объятиях ресниц так жарко взгляду –

Глаза мои, взгляните же вовнутрь,

День догоревший отразите,

Как зеркала передают

Друг другу слухи в час заката.

Ряд длинный комнат прячет плач.

Шаги стихают. Вспышка света

Выхватывает силуэты:

Заката красный, голубой рассвета.

Вот те на – расцвела тень от дерева

На обычной кирпичной стене.

Что февральское солнце наделало,

Растопив злую глыбу во мне?

Куда-то вдаль, в конец аллеи

Окошко круглое глядит,

Где то бледнея, то аллея

Закат с Окою говорит.

Туда к Оке сбегает мячик,

Как мальчик с девочкой-Луной.

Купаются, и им маячат

Огни Тарусы голубой.

Когда Ты открываешь дверь,

Твой силеэт в ее проеме

Коктейльной трубочкой потерь

Купается в закатном роме.

И платья белых пузырьков

Касаясь не рукой, губами

Я вижу в скважинах зрачков

Все то, что еще будет с нами…

Полжизни прожито. Часы об этом били.

Бессонница зовет меня на суд.

Стихи не оправдают, не спасут,

Хотя они страдали и любили.

Бессонница зовет меня на суд.

Перед лицом стареющей бумаги

Всегда ли? Нет! – хватало мне отваги

В себя нырнуть, словно в заросший пруд?

Стихи не оправдают, не спасут.

Свидетелм они, не адвокаты.

Все грозы дня, рассветы и закаты

Все ветры времени куда-то унесут.

Хотя они страдали и любили,

Попробуй-ка хоть строчку позабудь,

Хотя всегда без спросу приходили,

Не их возьму с собой в последний путь…

Люблю Твой строгий силуэт,

Люблю Твою походку, Оля,

Когда качаешь головою дождю в ответ…

Февраль. Достал чернил. Рисую:

Вот старый дом, а в нем кровать.

Ах, мне б хоть раз нарисовать

Тебя – не грустную такую…

Я от взглядов Твоих столбенею,

Никогда Ты не будешь моей,

Никогда не родишь мне еврея

Среди наших печальных полей…

Белый снег и ветка золотая

Закружили в танце, не спеша.

“Ты всегда такая молодая?” –

Спрашивает зеркало душа.

Я все забыл. Я помню лишь одно,

Как пажли Твои волосы, родная,

Бесценная, единственная, но

Куда-то все ушло.

Не понимаю…

Кого целуют твои губы,

Моя Москва?

Чего там курят твои трубы?

О чем мечтают купола?

Я должно быть проспал эту битву,

Или, может быть, просто устал…

Был заточен острее бритвы

Тот закат, что с Тобой переспал.

Мысль в мозгу – тоже острый нож,

Пройдешь спичкою по бутылке,

Глядь на пробочку наберешь…

И задержишь словно молитву

Каплю горькую на устах,

Я должно быть проспал эту битву,

Или, может быть просто устал…

Но я встречу Тебя на пристани,

Утешителя души истинного…

Тебя не видеть тяжело,

А как увижу, так робею,

И то сверкаю, то темнею

Как старого пенсне стекло…

Закат заблудится в серванте…

Потом отыщет антиквар

Стихов прозрачные бриллианты

В пыли, где старый самовар…

Старый квартал опустел.

Здесь был Театр когда-то:

Занавес в старых заплатах,

Федор Иванович пел.

Я здесь давно не бродил.

Окна застыли в молчании,

Ноздри шекочет печальный,

Но сладкий липовый дым.

Город заждался грозы:

Молнии, грома, росы…

Как он скучает по вам:

Нотам и первым стихам…

Еще ласкает пена губ

Зубов разрушенные башни.

Ты хоть убей меня, вчерашнего

Себя я вспомнить не могу.

Последний день седого октября,

Звон колокольный да дымок листвы.

Да не хотевшая вставать заря,

Да губы, прошептавшие: “Кто ты?”

Так целовала торопливо

И вроде крыльыми шурша,

Потом, сославшись на невинность,

А на календаре – ненастья,

А ты смеешься - тем богата.

Подай мне милостыню счастья

У нашей церкви близ Арбата.

Подай мне милостыню света,

Хоть и не любишь ты меня,

Да и за что любить поэта?

Не за мерцание ж огня…

Январь какой-то бестолковый,

Подай мне взглядом хоть целковый…

Я все брожу по тем местам унылым,

Где юность незаметно протекла

Под звон колоколов, гитар, бутылок

Дешевого вина.

Вот улица. Куда она ведет?

Такой подъем, что сердце замирает.

Никто меня к себе не позовет

И даже не узнает.

Вот парк, его начало здесь,

А продолженье где-то над Окою.

За сотни верст лететь не далеко ли,

А мне летать сегодня так легко,

Особенно люблю я против ветра.

Загадочная новая комета,

Как лампочка, сверкнет под потолком…

На прозрачном рисует фоне

Сад весенний штрихи ветвей,

Загрустила Ты на балконе

О прошедшей любви своей…

Из пор, как в сад через забор,

Душа отправилась на юг.

Две тыщи лет прошло с тех пор,

Как был распят один мой друг…

Закат багровый выбил зубы

Кремлевским башням и ушел

К вокзалу Курбскому, и шуба

Боярского была на нем.

Концерт окончен. И повенчан

Борис на царство… На пол-царства…

Легкий запах первых листьев.

Сердце знает: ты вдали.

Пара стрелок наших жизней

Вдруг сошлись и разошлись…

Голос мне был, как розгами:

Мысли

Ты пишешь стихи не мозгом,

Печень пишет стихи.

И напоенный кровью,

Где только яд и ад,

Ты был несчастлив с Любовью,

И ненависти не рад.

Знаешь, хоть сердце вынь,

Смотри, пиджак не порань,

Но женское имя – Инь,

А твое имя – Пьянь…

Я словно в землю врос

Иль опоздал на обед,

Когда услышал вопрос,

В котором был и ответ.

Тот, для кого рукой

Делают знак, как крест,

Он еще там далеко?

Или уже он здесь?

Ты меня хотела бросить,

Но всего лишь уронила,

Я запомню эту осень

Лежала черною невольницей

Твоя перчатка на столе.

И короли послали конницу,

Мы ж разменяли по ладье.

Центр взят. У пешек нет просвета,

Зря соло ждет кордебалет,

И злится слон из фианкетто

На целый свет.

Стояла гордой скандинавкой

На том же столике свеча,

На первый ход сицилианкой

Она устала отвечать…

С Тобой нельзя договориться

На всевозможных языках.

Везде Твои мелькают лица

В вине, в витринах, в облаках…

Заворковала голубица,

Луна в ответ взжохнула: “Ах…”

С Тобой нельзя договориться

Ни в сумерках, ни впопыхах…

Покуда я не понял смысла

Происходящего. Раз так –

Хочу успеть договориться

С Тобою. Ты подскажешь как?

Весна на даче. Вот Ты и приехала.

Распаковала первый чемодан.

Посуда, зазвеневшая за стеклами,

Приветствует Тебя: “Бонжур, мадам!”

Гитара, скрипнув декой, словно дверцею,

Зовет со мною вечер провести,

Ведь мужа нет сегодня, нет полиции,

И нам с Тобою нет и двадцати…

О дерзость одежды твоей,

Куда мне девать свои руки,

Сбежавшему в сумрак аллей

Вышагивать звуки и муки.

Там черное и белизна,

Куда же глаза я подену,

Ведь мысль не уходит одна:

Раздену, раздену, раздену…

Я – ему:”Жемчуга мне да яхонты!”

А он мне:”Мальчуган,

Пошел на хуй ты!”

Я ему про бриллианты отборные,

А он мне:”Да ты пьянь подзаборная!”

Я ему про сапфиры с рубинами,

А он мне про водку графинами…

А я в глазах твоих читал

Роман, написанный слезами.

Губами я его листал:

Простые строки и заглавья,

И буквицы, и точек суд,

И обещанья запятых,

И междометья, что зовут

Туда, где голос твой тах тих,

Согласных, несогласных букв

Не слишком стройные ряды,

Которые в сплетеньи рук

Шептала ты или не ты?

Столбы, решетчатый забор,

Одноэтажный домик,

Собачий лай, кошачий хор

И вечно пьяный дворник…

Когда целуется с апрелем

Весна у марта на виду,

Я тонкой кистью акварельной

По мокрой улице пройду.

Раскрою старые засовы,

В проем окна налью кармин,

Закат сквозь форточку проворно

Зажжет камин.

Круг солнца красен, как зрачок

Сосок увидевший впервые,

И волосы наискосок,

И ноги, чуточку кривые.

Когда целуется с апрелем

Весна у марта на виду,

Я мокрой кистью акварельной

По телу тонкому пройду…

Я год здесь не был, о моя Москва –

Мир голубей, пивных и подворотен,

Глаза, в которых и моя слеза

И слезы сотен…

Я день здесь не был,

А какбудто год.

Целую облупившиеся стены.

Потресканные губы жжет восход,

Простивший все разлуки и измены.

Я час здесь не был,

Целый век прошел.

Береза разменяла золотые

Лизнула чья-то кисть небесный шелк,

И вспыхнуло: привет, моя Мария…

Глаза закрыл, и сложенные крылья

Не удержали года моего,

И перерпонки хрустнули, и пылью

Он стал. И не осталось ничего…

А над Елоховской кресты –

С тобою нам глаза повыест!

Закат заканчивает выезд,

В Басманном прячется в кусты…

Перо устало повторять,

Что белая бумага – блядь.

И не зажжется лампа вновь,

Если в чернилах не любовь.

А на Соколе шумят тополя,

И проходит предо мной

Жизнь моя,

Говоря мне с хитрецой:

“Ах ты бля!”

Но любя, любя, любя…

В сказке Пушкина подстрочник

Мы не читали – лопухи:

Верши, неводы, остроги,

Переметы, гоп-тухи…

Золотая вобла сытых

Повидала на веку.

У разбитого корыта

Мы остались на ветру…

Мимо всех Тверских и новостроек

К другу закадычному иду.

Пива лучших марок и настоек

В животе бутылочку несу…

В то утро вплетена была

История на перекрестке.

Заря по небу проплыла.

Потом рассыпалась на блестки.

Полузамерзшее окно

В твоем 37-ои трамвае,

Потом одно, еще одно…

Ты улыбнулась, уезжая.

В овал согретого стекла

Вписала взгляд свой и улыбку,

И как в аквариуме рыбка

Ты подплыла и уплыла…

Я жил, как все: ни то, ни се…

Был болен ею.

Вот и все!

На белые листы ложатся,

Мне кажется, морщины строк…

Но профиль строг.

И не стесняться

Ее не мог.

Мне, как кулак бы тогда сжаться,

Да вот не смог…

Бурных лет оседает пена,

Леденея, как крылья “Конкорда”…

Ноты едут, летят в Поленово,

Чтобы стать хоть на миг аккордом…

Чтобы стен этих белых коснуться -

Кто-то лбом, а кто-то щеками…

Эти камни пусть улыбнутся

Прошлой жизни…

…одними губами…

Любительской камерой снятое

Лицо твое пело в ночи.

И платье с кровавыми пятнами

Кричит и кричит, и кричит.

Перо скрипело и скрипело,

А водка горло хгла и хгла.

И белая бумага пела

Пока ее не скрыла мгла…

Как хорошо, что понял я,

Что лишь еще, а не уже

Смешон, и вы – мои друзья

Глумитесь надо мной в душе…

Здесь Родина, но никому

Никто не нужен, “даже Бог”…

“Дай же Бог”, -

Хотел сказать я , но не смог,

И жив остался потому…

Никто не смеет упрекать

Другого, даже в Страшном сне.

А рифмовать “закат - кровать”

Увы, разрешено и мне.

И не подскажет Поль Верлен,

Как падать и как не упасть,

Ведь по мной раскрыта пасть

Не львов, не Лен…

И, может быть, мне не приснится

Уже аллея темных лип,

И родственников полулица,

Их полусмех – мой полустих.

Ведь я давно уже один

Плыву в какой-то полудреме –

Полубрюнет, полублондин,

Седеющий, стоя на стреме.

Горстка семечек в небе –

Последняя стая,

На пороге зимы

Смеется женщина с загаром как закат.

Босой младенец бегает по сердцу.

Пылает солнце в поднятых руках

Берез и кленов. Оживленней скерцо

Твой разговор,

Мой друг сосновый бор…

А мать увы, а мать увы

Живет, на счастье не надеясь,

И брошена в стакан Москвы

Ее Кремля вставная челюсть.

Люблю прогулки по тебе,

Листаю город – весь в закладках,

Целую тело в беспорядке

Разбросанное на тахте…

Каллиграфия первого льда

На шершавой бумаге пруда,

Не забуду тебя никогда,

Никогда не сказавшая :”Да!”

На заплаканной крыше

Поскользнулась луна.

Я уже не услышу,

Как упала она.

Так темно в моем доме.

Не зажжет она свет

Отыскать в пыльном томе

Очевидный ответ…

Проходит все. Ты тонкою рукой

Перебираешь золото потерь.

Глядишь в окно с любовью и тоскою,

Советник тайный открывает дверь…

Проходит все. И пусть тебе напомнит

Меня другой, другого – кто еще?

Ты соткала свой свет из летних молний,

Чтобы согреть озябшее плечо….

О как же ты была права,

Меня бросая, не надеясь.

Я не летаю – водкой греюсь…

Я не пишу уже стихов,

Простых до головокруженья –

Не дожидаясь петухов,

Брожу по городу в волненьи…

Натали, Натали, Натали –

Из романса не выкинуть слова.

Прозвучало ведь где-то вдали,

А так близко послышалось снова.

Ходит эхо по краю земли.

На часах уже час, пол-второго.

Натали, Натали, Натали –

Из романса не выкинешь слова.

Я закушу крутым яйцом

Стаканчик и пойму,

Что кроме матери с отцом

Не нужен Никому.

Что эта женщина мне врет

И что друзья бодрят.

Они добры ко мне и влет

Сшибать не захотят…

Мои кисти засохли, а краски –

Те скричились так,

Словно пьяное слово споткнулось

О взгляд твой.

Не готов твой портрет,

Ведь дорогой в кабак

Посупенно забыл все дороги обратно…

Я скрипка, ведь я слышал, что скриплю,

Когда ты моей памяти коснешься

Ведь я тебя уж больше не люблю,

А просто так ты больше не проснешься.

Оставь, оставь меня ты не настроишь,

А сумерки лишь оттеняют то,

Что и весенним светом не отмоешь.

И ставок нет, хоть это лишь лото…

Уже, уже не зазвучу,

Как ни старайся, как ты ни старайся

Даже тебе увы не по плечу

Заставить горе: улыбайся!

Сидят два мужа у реки,

Склонясь над шахматной доскою.

Сегодня выбросил прибой им

Фигурки, камни, черепки…

Мозг выбросит (и снова спать)

Двум игрокам такие ходы,

Что содрогнулись бы народы,

Не будь из глины эта рать.

Как нить бежала за иглою,

Потом оставила иглу,

Два мужа, сочинив игру,

Уже скучали за игрою…

В зеркальном царстве вечной мерзлоты

Среди кристаллов битого стекла,

Как та в “Титанике”, одна стояла ты,

Обрезавшись об остроту угла…

В зеркальном царстве вечной мерзлоты

За гранью абсолытного нуля

Кровь голубела. Белые листы

Ее заждались, как чернил-гуляк…

Эти мелкие гвозди

В количестве тонн

Бьют о черепа кости,

Как метроном…

Несмолкающий в ухе

Голос из-за:

“На обоссаном брюхе

Не вползешь в небеса!”