СТАРИК.

Ветер! Ветер становится крепче.

А я – нет.

Небо становится выше под вечер.

А я – нет.

Земля, ты так тяжела,

Что держишь весь белый свет.

А я – нет.

Я – дед,

ай-ай – дед.

Если дождь припускает быстрей,

Я – стою. Становлюсь под ель,

я жду, пока он пройдёт.

Вот.

Я слаб,

я прошу защиты

для моего малыша.

У моего малыша

нет следов на подошвах ног

от материнских губ.

Кто же его сбережёт

От острых камней дорог?

Может быть, ты – трава?

Сестричка-трава, ты – хозяйка,

Ты не сердись за вопрос.

Ты же всегда ласкаешь

Того, кто бос.

Будь же ему дорогой.

А дядюшки-камни!

Я знаю,

вы мягче намного,

чем кажется пальцам руки.

И от детской щеки.

становитесь вы теплей.

Прислушайтесь к просьбе моей!

я прошу защиты

для моего малыша.

Я стар. Я прошу.

Ай, комар!

Разбойник этих дорог!

Мной – мной! - а не внуком моим

Наедайся-ка впрок.

Э, пень, я прошу, как старик старика,

Моя просьба легка:

Разреши на тебя я присяду пока?

Ох, устал. Эх, спасибо, спасибо… Устал. Мозоли на языке. (Обращается ко всему, что его окружает.) Ну, что притихли, не стыдно вам? А ещё родня. Каждый день обходи вас, проси, перед каждым согни и без того гнутую спину. Пожалели бы старика Нуркылыса, хозяева, господа. Я ведь тоже – хозяин этого леса. Ну, что не знаете, что нельзя обижать мальчишку, он и так сирота. Вся защита ему – от меня, да от вас, ведь он, бедный, не ведает своего рода.

Эх, хорошо у нас, хорошо. Вот вырастет скоро Хасанчик. Мал ему станет наш лес, а весь мир мне не обойти. Каждой козявочке, каждой травиночке не поклониться, я своим-то кланяться устал. Пойдёт наш мальчик своей дорогой, и я не буду уже уговаривать камни у него под ногами быть помягче, а глину – потвёрже.

С ДЕРЕВА РАЗДАЁТСЯ: Ку-ку!

СТАРИК. Что, кукушка, уж тебе-то повторять не надо, сама повторять мастерица.

Снова: Ку-ку.

СТАРИК. Ай, что с тобой разговаривать, что тебя спрашивать, ты всё одно. Не обижайся, я сам таков. Мы с тобой каждый день – одно и то же, одно и то же. Хоть бы ты помогла мне, старая. Облети, кого не успел обойти, попроси там не обижать сироту. А то гордые все – каждый день – снова-здорово, кланяйся. Проси защиты для моего малыша.

ГОЛОС ХАСАНА. Де-ед.

СТАРИК. Ага, уже малины набрал. Ну, ищи меня, ищи, я вот он – весь на виду. Сижу себе на пне, отдыхаю. Что, пенёк, ты-то от меня не устал?

ХАСАН. Дед! Ты где?

СТАРИК. Кричит, будто не в лесу.

ХАСАН. Де-ед!

СТАРИК. Э, учи его, учи – всё без толку. Кричит на весь лес, никого не боится. Весь по отцу, весь.

ХАСАН. Оборачивается на голос. Ты здесь?

ХАСАН. Вот ты где!

СТАРИК вскакивает с пня. Ох, ты! Вот так гость! (Подходит к Хасану, встаёт у него за спиной, выставив палку, готовый защищать мальчика.)

ХАСАН. Ты кто?

ХАСАН. Кто ты? Если ты зверь – убегай от меня! Я – охотник. А если - человек, отвечай: Какое твоё дерево? Кто твоя птица? Молчишь? Тогда бойся моего копья!

СТАРИК. Стой!

ХАСАН. (Поворачивается к Старику) А, дед. Посмотри – чужак, отобрал малину, да ещё не отвечает мне. Кто он – человек или зверь?

СТАРИК. Это не человек и не зверь. (Шёпотом, отводя мальчика подальше от Медведя) Это – медоед.

ХАСАН. Это… да это – бесстыжий переросток-хомяк!

СТАРИК. Да – бесстыжий. Малину твою забрал, на мой пень без спросу залез – и хоть бы что!

ХАСАН. Я убью его!

СТАРИК. Ну, вот, что ж сразу и убивать.

ХАСАН. Убью! Я охотник, а он – добыча.

СТАРИК. Ты в него своим осиновым копьецом, как комар в дерево рыльцем – хрюсь! Ни рыльца, ни комара. (Осторожно подходит к липе, рассматривает следы когтей) Видишь, надпись для нас оставил.

ХАСАН. Надпись? И что же он пишет?

СТАРИК. Тише, говори тише, не зли его. Он написал: “Теперь я - хозяин этого леса”.

ХАСАН. Он?!

СТАРИК. Тихо! Видишь, как высоко следы когтей. Ты сперва дорасти до них, после - шуми.

ХАСАН. Это – наш лес! (Достаёт из-за пояса нож, поднимается немного по стволу и оставляет ножом след чуть повыше медвежьих когтей) Ну, кто хозяин этого леса?

ХАСАН. Я убью его! Что ещё за медоед такой? Я сам – медоед!

СТАРИК. Медведь–медоед. Он не человек и не зверь. Настоящее имя его нельзя говорить вслух. И его нельзя обижать, он обидчив и очень опасен.

ХАСАН. А охотиться на него можно?

СТАРИК. Можно. Но охотиться на него может только тот, кто знает его тайное имя. А таких мало. Только настоящий охотник сильнее медведя. А если обычный человек убьёт его, медведь будет мстить. Даже мёртвый.

ХАСАН. Значит, вот кто завёлся в нашем лесу. А… А мой отец был сильнее медведя?

СТАРИК. Да. Твой отец был настоящий охотник. Он знал имена всех зверей и всех растений. И не знал, что такое страх.

ХАСАН. Охотник? Ты никогда не хотел говорить об отце. Может быть, сегодня? Поговорим?

СТАРИК. Может быть.

СТАРИК. Осторожно!

ВОИН. А, старик. Какое твоё дерево? Какая твоя птица?

СТАРИК. Моя птица – кукушка, бессемейный кякук. Моё дерево – мягкая липа.

ВОИН. Ты мне и нужен.

СТАРИК. А твоё какое дерево? Какая твоя птица?

ВОИН. Моя птица – туйгун – белый ястреб. Дерево – ясень. Но из ясеня я сделал лук и копьё, а перьями белого ястреба оперил стрелы, и мне нет жизни иначе, чем в бою.

СТАРИК. Вот как. Ты – воин. Ты отдал свой дом войне. Дерево и птицу – смерти. Кто же теперь бережёт тебя?

ВОИН. Разве воина нужно беречь?

ХАСАН. Разве бывает воин с одной рукой?

СТАРИК. Хасан, воину достаточно одной руки. Потому, что он всегда держит одну сторону.

ВОИН. Да. Воин держит всегда одну сторону, даже если он не однорук. Только предатели, подлые трусы воюют то на одной стороне, то на другой. Таких я вешал на их кишках.

ХАСАН. Но как воевать одной рукой?

ВОИН. Одной рукой я легко могу удержать и копьё, и саблю.

СТАРИК. Зачем удерживать копьё? Его лучше отпустить туда, куда оно рвётся – вперёд. А сабле без удержу позволить рубить. Да.

ВОИН. Что ты знаешь о войне, ты - старик, живущий в лесу?

СТАРИК. Я знаю прошлое.

ХАСАН. А лук? С одной рукой не выстрелишь из лука, разве не так?

ВОИН. Так. Но стрелами бьют издалека, а я могу грызть горло врагу. Рвать зубами, лицом к лицу! И душить вот этой самой рукой, пока их вонючие слюни не смешаются с кровью из прокушенного языка. Я задушил многих, и они мочились от страха, потому, что видели в моих глазах смерть. Старик?

ВОИН. Скажи мне, старик, знающий прошлое: кто отец этого дерзкого сосунка?

СТАРИК. Когда он был совсем мал, я звал его “медвежонок”.

ХАСАН. “Медвежонок”?! Меня?

СТАРИК. Видишь, он и не помнит уже.

ВОИН. Отвечай прямо на мой вопрос, не юли, ты старик, живущий в норе.

СТАРИК. Я отвечаю, почтенный. Однажды зимой я поднял медведицу и в берлоге нашёл двух медвежат. Трёх. Там был и он… - сосунок. А я искал этого мальчишку несколько дней, и не чаял найти. Я встретил его отца, когда тот на лыжах уходил на восток. За ним гнались, и я уже слышал лай собак, напавших на след. Его отец успел сказать мне, что повесил люльку с младенцем на ель, и ушёл. Я искал эту люльку, да так и не смог найти. А нашёл младенца, насосавшегося медвежьего молока и спящего в обнимку с медведем. Он, видно выбрался из люльки, упал и попал на счастье своё в добрый звериный дом. С той поры я не охочусь на медведей, почтенный.

ВОИН. Да, люди рассказывали именно так.

ХАСАН. Не может быть! Этого не может быть!

ВОИН. Мальчик прав, я тоже думаю, что про медведей ты, шутник, приврал. Да, мать его была убита врагами, а люльку отец повесил на ель. Но медведи…

ХАСАН. Не может быть! Чтобы отец бросил меня в лесу одного. Отец не бросил бы меня! Никогда!

СТАРИК. Он и не бросил. Но он шёл умирать, и оставил тебя мне.

ВОИН. Да, это было так. Я прошёл с ним весь боевой путь. Плечом к плечу. Вот этим самым плечом к его плечу! (Показывает на то плечо, от которого отрублена рука.) Он был великий воин.

ХАСАН. Он был охотник, я знаю!

ВОИН. Он был воин. Как я. Нет, гораздо лучше, чем я. Да, я сражался, и никто не видел, чтобы я пригибался от стрел. Но я шёл сражаться сам, а он мог вести других. Он поднимал на бой целые народы, и сам шёл всегда впереди!

ХАСАН. Расскажи ещё.

ВОИН. Он был хорошего рода и не беден. И мог жить в довольстве свой век, никому не делая зла.

ХАСАН. Но … что?

ВОИН. Но у него сердце болело. За других. Он мог прожить жизнь, просто никому не делая зла, но он делал добро. Старик, хранящий прошлое, я принёс тебе его лук. Сохрани.

ХАСАН. Это лук моего отца?

ВОИН. Да. Это очень хороший лук. Его стрела перелетала реку, поле, и долетала до самого леса.

ХАСАН. Можно посмотреть?

ВОИН. Смотри.

ХАСАН. А можно… Наверное можно, ведь это мой… моего отца. Можно выстрелить из него?

ВОИН. Ни один человек не может натянуть тетиву этого лука.

СТАРИК. В кого ты собрался стрелять? В медведя?

ВОИН. В медведя? Ты – медвежонок?

ХАСАН. Медвежонок? Это выходит… выходит, что медведь мне – молочный брат?

СТАРИК. Видишь, ты догадался раньше, чем он.

ХАСАН. Вот так день. В наш лес приходит мой брат. И он оказался медведь. И я столько узнал о себе. И о своём отце. Что он был охотник и знал имена всего живого в лесу. Что он был воин и поднимал целые народы на бой. И что он был такой необыкновенный силач, что ни один человек не может натянуть тетиву его лука! Мой отец! Вот как, мой отец! А ты не хотел говорить мне о нём. Воин, ты всё время был с моим отцом, весь его боевой путь?

ВОИН. Да.

ХАСАН. Расскажи, как он погиб.

ВОИН. Он жив.

ХАСАН. Жив?! Как это - жив? (Старику) И ты не говорил мне! Отец мой жив! Где же он? Пойдём к нему! Где он?

СТАРИК. Когда он оставил тебя в лесу, его настигали враги. Они схватили его.

ХАСАН. Он в тюрьме? Он в плену? Да скажите же мне!

СТАРИК. Да.

ВОИН. Он не сдавался в плен. Его взяли изменой. И сейчас многие могут сказать, что он – раб, но это – не так. Ему выжгли рабские знаки на лице, его заковали в цепи, он каждый день спускается в карьер и долбит киркой камень, но я не верю, что он стал рабом! Он – воин! Рабские знаки на его лице – это шрамы бойца. И киркой он ударяет о камень не как раб, а как воин. Я знаю.

ХАСАН. Дед, теперь я не смогу жить дальше в нашем лесу. И я не смогу жить дальше, просто никому не делая зла. Я должен идти к отцу. Дед, пойдём к нему?

СТАРИК. Слишком далеко, мне не дойти.

ХАСАН. (Воину) А ты отведёшь меня?

ВОИН. Тебя? Да, плохая из нас дружина. Мальчонка да однорукий калека. Что ж, я могу и пойти. Я поклялся мстить и зарубил почти всех, кто предал его. Я могу и пойти.

ХАСАН. А… он ждёт меня? Дед?

СТАРИК. Не знаю. Я знаю только прошлое.

ХАСАН. (Воину) Ты знаешь настоящее. Он ждёт меня?

ВОИН. Пока тебя жду я.

СТАРИК. Иди.

ХАСАН. Да, иду. Моему отцу нужна помощь. Он – охотник и воин - живёт как раб. Кто освободит его, если не я, его сын?

ВОИН. Я, его друг.

ХАСАН. А ты знаешь дорогу?

ВОИН. Найду.

ХАСАН. Я возьму этот лук. Можно?

СТАРИК. Он слишком тяжёл для пути.

ВОИН. И всё равно ни один человек не может выстрелить из него.

ХАСАН. Это же отцовский лук. Он будет стрелять из этого лука, когда мы найдём и освободим его. Вряд ли отец мой стал слабее, чем раньше, ведь он каждый день машет тяжёлой киркой.

ХАСАН. (Поворачивается к Старику, обнимает его) У меня не было дерева, что защищало бы меня. У меня не было птицы, которая поднимала бы меня во сне в небо и показывала весь мир. Моя семья была – только ты, дед. А теперь у меня есть брат. Что из того, что он медведь. Я не стану его убивать. И теперь у меня есть друг. А, главное, - у меня есть отец. (Воину) Ты так и не сказал его имя.

ВОИН. Его имя известно каждому – Са…

СТАРИК. Тихо! Разве ты не знаешь, что это имя под запретом? Стоит сказать его раз, как уже рядом - царские слуги. А скажешь дважды – тебя запорют плетьми.

ХАСАН. А если сказать три раза? Что тогда?

ВОИН. Виселица.

ХАСАН. Что это – виселица? И почему имя моего отца нельзя называть вслух, как имя брата моего - медведя?

СТАРИК. У медоеда тайное имя. Мало кому оно известно. А у отца твоего – не тайное, а очень громкое имя. Оно известно каждому, и потому у врагов вызывает страх. Очень хочется кое-кому, чтобы имя его забыли. Потому и рыскают царские шпионы, слушают, не скажет ли кто. Скажет кто дважды, его избивают плетьми, чтобы отбить навсегда память. Ну, а кто уж отважится сказать это имя в третий раз – тот бунтовщик, и достоин казни.

ВОИН. Отец твой был воин. И я, пусть не так велик, тоже - воин. Я не боюсь. И могу вслух сказать имя его – Салават!

ВОИН. А! Вот и шпион! Кулуй Балтасов, подлый изменник, предатель! Ты!

БАЛТАСОВ. Ты сам – подлый изменник.

ВОИН. Я?! Я?!

БАЛТАСОВ. Ладно, ладно, Бог нас рассудит.

ВОИН. Вот как? Бо-ог? Божий суд? Кто бы говорил про божий суд?! Предатель!

БАЛТАСОВ. Ты – изменник и злодей.

ВОИН. Божий суд. А ты помнишь, что значили эти слова всегда, издавна? Помнишь? Что такое божий суд? Это не болтовня святош, нет! Это – огонь! Вот. (Ставит руку над огнём костра) Вот как всегда доказывали свою правоту, кто выдержит, тот и прав. Так! Руку в огонь. Что?

БАЛТАСОВ. Я не виноват перед тобой, а ты передо мной виноват. И не только передо мной.

ВОИН. Ты виноват! Ты – предатель и загубил его.

БАЛТАСОВ. Кого – “его”? Кого? Я слышал, ты не боишься крикнуть его имя?

ВОИН. Я ничего не боюсь! Это ты должен бояться! Ты проклят – предатель героя. Героя, чьё имя помнят и любят все. И имя его - Салават!

БАЛТАСОВ. (Слугам) Взять изменника! В цепи его! Взять!

ВОИН. (Балтасу) Думаешь, всё тут купил? Всё купил? А жизнь себе не купил! Дешёвая она, не для богача! И полкопейки не стоит!

БАЛТАСОВ. (Слуге) Принеси-ка мне птицу.

БАЛТАСОВ. Тут, старик, говорят, появился медведь. Большой, говорят зверь. Как раз по мне. Встречал ты его?

СТАРИК. Встречал.

БАЛТАСОВ. Ну?

СТАРИК. Большой медведь, правду говорят.

БАЛТАСОВ. Поможешь выследить?

СТАРИК. Нет. Стар я сражаться с хозяином леса.

БАЛТАСОВ. Хозяин леса – я.

СТАРИК. Вот и говорю, что стар, с тобой, вместе-то…

ХАСАН. А отец? Как же отец?

СТАРИК. Твой отец был великий охотник, Хасан. Он ходил на медведя один. Без слуг.

ХАСАН. Отец мой сидит в тюрьме. Мне пора к нему, а воин – тоже в тюрьме. Кто же теперь проводит меня до отца? Кто покажет дорогу, дед? Кто?

СТАРИК. Тихо.

ХАСАН. Пока Балтас на охоте, проберёмся в его подвал. Выпустим воина, дед! Идём.

БАЛТАСОВ. Стоять! Кто пошевелится – смерть! Стоять птицам в небе! Стоять рыбе в ручье! Всем животным – стоять! Травам, цветам – тихо! Если лист шевельнётся – убью! Я! Вызываю медведя на бой!

БАЛТАСОВ. А! Сюда, самозванный хозяин! Сюда! Вот мой нож на осине твоей! Попробуй, достань!

СТАРИК. Он слишком дерзок. Медведя нельзя оскорблять. Медведь – тоже охотник и воин. Его нельзя оскорблять.

ХАСАН. Идём. Скорее уходим. Слуги охотятся, воина никто не стережет, идём!

ХАСАН. Мимо.

БАЛТАСОВ. Я целился в белку. Она шевельнула хвостом.

СТАРИК. Он попал.

БАЛТАСОВ. А! Ты идёшь! Подходи, подходи.

БАЛТАСОВ. А! Что длиннее – твои когти, или мой нож?

ХАСАН. Убей его, брат мой! Убей!

СТАРИК. Он – не хозяин. И не охотник. Он – убийца.

ХАСАН. Он убьёт моего брата!

СТАРИК. Только твой отец мог побороть медведя один на один

ХАСАН. Он убил медведя!

СТАРИК. Нет.

БАЛТАСОВ. (Слугам) Капкан!!! Несите капкан, недоумки!

СТАРИК. Фу, капкан. Разве это охота?

ХАСАН. Дед, я отправляюсь один.

СТАРИК. Стой. Ты не видел темниц. Ты не видел усадьбы Балтаса. И балатсов подвал глубже, чем яма для копчения рыб. Подожди, враг твой - здесь.

ХАСАН. Но мой отец далеко. И мне надо к нему.

СТАРИК. Подожди. Твоя дорога трудна, подожди. Враг твой здесь и для воина он не опасен пока. Но если враг убьёт твоего брата, враг станет сильней. И дорога твоя – трудней.

ХАСАН. Я пойду!

СТАРИК. Подожди!

ХАСАН. Медведь попался в капкан! Брат! Надо скорее! Помочь!

СТАРИК. Сейчас к нему не подойти. Он растерзает любого. Судя по рыку, он ещё не очень ослаб.

СТАРИК. Он отгрыз себе ногу. Неси воду! Ставь котёл на огонь. Быстро!

СТАРИК. Теперь руби липу.

ХАСАН. Но – липа! Это твоё дерево, дед!

СТАРИК. Руби! (Хасан срубает липу)

БАЛТАСОВ. Лапа! Только лапа! Проклятый зверь отгрыз себе ногу, но сбежал от меня! А, вот он – кровавый след! Не уйдёшь! (Идёт по кровавому следу.) Так, так, а теперь он повернул сюда. А, ослаб, скоро я найду его сдохшим. Э, проклятье! Ручей! Он перебрался через ручей! Где след? Где кровавый след? Ищите! Ищите!

СТАРИК. А, Кулуй Балтасов! Что ты ищешь в лесу?

БАЛТАСОВ. Сдохшего медведя.

СТАРИК. Разве он сдох? Ай-ай-ай, что за болезнь приключилась с ним? Не заразна ли она?

БАЛТАСОВ. Заразна.

СТАРИК. Как она называется, мудрый?

БАЛТАСОВ. Жадность. Медведь пришёл сюда с гор и решил, что он – хозяин леса. И жадность уже съела ему ногу.

СТАРИК. Медведь решил, что он – хозяин леса. А кто же хозяин леса?

БАЛТАСОВ. Я.

СТАРИК. Да, заразная болезнь, заразная.

БАЛТАСОВ. Некогда болтать, я пойду искать падаль.

БАЛТАСОВ. (Слугам) Идите! Притащите его!

БАЛТАСОВ. Зарядите их снова!

СЛУГА. Это не живой медведь, это призрак! Медведь преследует того, кто убил его не по правилам. (Оглядывается на хозяина) Не совсем по правилам. Его не убьёшь обычной пулей.

БАЛТАСОВ. Кровь! Вот. (Тычет слуг лицами в землю.) Смотрите! Вот! (Тычет испачканной кровью ладонью им в лицо.) Обычная медвежья кровь. Это не призрак! Просто раненный зверь! Ему кто-то сделал деревянную лапу! И я знаю, кто это. За мной!

Балтасов со слугами подходят к землянке Старика. Старик так же сидит, помешивает отвар.

БАЛТАСОВ. Ку-ку!

СТАРИК. Здоровались уже.

БАЛТАСОВ. Ты говорил, твоя птица – кукушка?

СТАРИК. Я говорил. Так и есть.

БАЛТАСОВ. Помнишь, где твоя птица?

СТАРИК. Сдохла. Её убила страшная болезнь – жадность. Твоя, Балтас, жадность.

БАЛТАСОВ. А где твоё дерево, старик? Где липа?

БАЛТАСОВ. (Кричит слугам) Взять его! В цепи, в кандалы!

СТАРИК. Разве ты на меня охотишься, Балтас?

БАЛТАСОВ. В темницу!

СТАРИК. А, тебе всё охота! Всё охота затолкать под замок, в подвал!

БАЛТАСОВ. Вы связали его?

СТАРИК. Балтас, а ведь это – жадность. Ты болен, поверь старому лекарю.

БАЛТАСОВ. Вы связали его?

СЛУГИ. Да.

БАЛТАСОВ. Теперь вяжите медведя.

СЛУГИ. Где он?

БАЛТАСОВ. Тут, в стариковской берлоге. Видите, куда ведёт кровавый след? (Заходит в землянку и с трудом тащит медведя) Помогите мне! Вяжите его скорей, пока он не очнулся!

ХАСАН. А, проклятый Балтасишка! Ты засадил в темницу моего отца! Моего друга! Моего старика и моего брата! Ну, держись теперь! Мой отец был охотник и воин. И я найду его! Когда прикончу тебя.

Дед!

Брат!

Друг! Подожди!

ВОИН. Ложись! Ложись! Падай на землю! Думаешь, враг не умеет стрелять? Ложись, отползай. Мы обойдём засаду с той стороны. Они выпустят пули. Все. И начнут заряжать снова. Тогда мы ударим сбоку.

СТАРИК. Это не настоящие пушки. Они стреляют для забавы ненастоящими звёздами. У Балтаса праздник.

ВОИН. (Равнодушным голосом) А, для забавы. Я так и знал.

ВОИН. Балтас! Кулуй Балтасов, изменник! Ты был батыром, а стал хорьком! Напялил камзол и парик, и думаешь, ты здесь – хозяин всему! (Рычит, упираясь в столб, как в противника) Тебе меня не свалить! Не свалить! (Некоторое время отчаянно “борется” со столбом, потом в изнеможении падает, лежит на земле) Это был подлый приём, Балтас. Ты подставил колено. Это подлый приём, такой же подлый, как ты сам. В честном бою тебе меня не свалить.

ВОИН. (Неожиданно ясным спокойным голосом) А что – тихо? Я ничего не боюсь.

СТАРИК. А смерти?

ВОИН. Я ничего не боюсь, и меньше всего – смерти.

СТАРИК. Ты из ясеня сделал лук и копьё, а перьями белого ястреба оперил стрелы. Ты отдал свой дом войне. Почему же ты не боишься смерти?

ВОИН. Моя жизнь – война, значит, я умру в бою, даже если это случится сейчас и здесь. А разве ты не знаешь, что погибший в бою попадает в рай?

СТАРИК. В рай? Но когда-то ты утопил муллу, а русским священником зарядил пушку.

ВОИН. Мы не стреляли из этой пушки.

СТАРИК. Неважно. Ты же не веришь в рай.

ВОИН. Верю. Ты знаешь, откуда берётся ветер? Оттуда – из боя. Сначала – бой, потом – смерть, и навсегда – ветер. Ветер - это погибшие воины продолжают войну. Ты помнишь, какой ураган был тогда, после битвы за аулом Киишки?

СТАРИК. Помню. Вот он, значит, каков, твой рай.

ВОИН. Тихо! Слышишь, ангел уже здесь!

ГРОМКИЙ ШЁПОТ. Воин!

ВОИН. Он зовёт меня. Я умру в бою.

СТАРИК. Хасан, мальчик мой, ты здоров?

ХАСАН. Я здоров. А ты? Ты говорил про Воина. Но ты, дед? Мы срубили липу, а кукушку убил Балтас. Ты не боишься?

СТАРИК. Э, моё дело – рассказывать, то, что было. А в прошлом не случится ничего нового для меня.

ХАСАН. Я пришёл вас спасти.

ВОИН. Спасенье в бою – смерть.

СТАРИК. Как же ты нас спасёшь, мальчик мой, мальчик мой. Железо слишком крепко.

ХАСАН. Я убью ваших стражников!

СТАРИК. Видишь, тут никого нет, кроме нас. Нас стережёт железо.

СТАРИК. Тебе нужно идти. Тебя ждёт твой отец.

ХАСАН. Но Воин обещал меня проводить, а сам сидит на цепи!

ВОИН. Я не раб! Я не сдавался в плен!

СТАРИК. У Воина дорога своя. Тебе нужно уходить, здесь каждый может выдать тебя.

ВОИН. Тут – царство мёртвых, а ты живой, уходи!

ХАСАН. Зачем меня выдавать, я никому не делаю зла?

СТАРИК. Ты сын великого отца, чьё имя помнят здесь даже камни. И есть люди, они будут горы срывать, чтобы камни забыли на них пролитую кровь. Память забивают плетьми и засыпают землёй. А ты – его сын. Ты должен беречь себя. Ты – живая память о герое.

ВОИН. Ты сам должен стать героем.

ХАСАН. Я не уйду, оставив вас тут. Не уйду!

СТАРИК. Ты знаешь, что у твоего отца был царь – Пугачёв? Его казнили далеко-далеко, в главном городе русских. Ты знаешь, что у него были дети? Их всех – всех! – посадили в тюрьму. Чтобы не осталось памяти об их отце. И сын его уже умер в тюрьме. Умер, не начав жить. А дочери его, когда её посадили в темницу, дочери его было всего шесть лет. Она, малышка, одна – одна! – сидит в каменной клетке. Живая в царстве мёртвых теряет память об отце. Вот так.

СТАРИК. Я не знаю будущее, только прошлое. Но будущее этой девочки знаю, как будто оно прошло. Она выйдет из тюрьмы восьмидесятилетней старухой. Смерть не освободит её рано, и несчастная будет сидеть в темнице одна, год за годом и день за днём. Я не хочу такой участи для тебя, мой мальчик. Беги!

ВОИН. Уходи, враги наступают из темноты!

СТАРИК. Беги отсюда, уходи, оставь нас. Моё дело – прошлое! У Воина теперь настоящее – навсегда. С тобой твоё будущее.

БАЛТАСОВ. Нет, мальчик, с тобой – только я. Теперь твоё будущее – тюрьма. Она станет твоим настоящим, а потом – и прошлым. На долгие годы.

ХАСАН. (Тихо) Эй, есть тут кто-нибудь?

ГОЛОС. Да.

ХАСАН. Я тебя не вижу.

ГОЛОС. Сейчас твои глаза привыкнут к темноте, и ты увидишь меня. Я тебя хорошо вижу, ты – мальчик.

ХАСАН. А ты кто? Какое твоё дерево? Какая твоя птица?

ГОЛОС. Дерево моё - буздыкан. Птица моя – Улем. А сам я - поэт.

ХАСАН. В нашем лесу нет дерева буздыкан. Птицы Улем я не видел даже гнезда. И за десять лет своей жизни не слышал я слова “поэт”. Ты не из наших мест.

ПОЭТ. И из ваших, и из чужих. С дерева буздыкан все народы собирают плоды. Но только я видел его цветы. Улем не свивает гнёзд и не выводит птенцов. Улем – ангел смерти летает над каждым, но садится только мне на плечо. А поэт… Известно тебе слово “сэсэн”? Нет, не то. Допустим, - тот, кто слышит созвучия.

ХАСАН. Слышит что?

ПОЭТ. Созвучия. То, что звучит похоже. Мы, поэты, зовём это – рифма. Положи-ка руку на грудь и слушай: тум-тум-тум-тум… Это сердце твоё стучит. Если отыщем похожий звук, это и будет рифма. Слушай.

ХАСАН. (Радостно.) Это мой брат!

ПОЭТ. Он тоже поэт?

ХАСАН. Конечно, нет. Он – медведь.

ПОЭТ. Ну и что? Послушай, как хороша его песня! Он зовёт. В бой – в бой! В бой – в бой! И твоё сердце начинает стучать: в бой! В бой! В бой!

ХАСАН. А твоё?

ПОЭТ. А моё молчит. И душа молчит.

ХАСАН. Я жил в лесу. И за десять лет не слышал этого слова. Что такое душа?

ПОЭТ. Сложно объяснить сразу.. . Вытри-ка рукой щёку. Что ты чувствуешь?

ХАСАН. Холод. Холодно и мокро.

ПОЭТ. Вот, рукой ты чувствуешь это. Теперь лизни руку. Что ты чувствуешь?

ХАСАН. Соль.

ПОЭТ. Это слёзы - соль. Вот, языком ты чувствуешь это. А душа – это то, чем ты чувствуешь горе. И счастье.

ХАСАН. А я и не знал. Ты сказал: душа молчит. Значит, не чувствует ни счастья, ни горя?

ПОЭТ. Да.

Душа молчит.

Да и не дело

ей размыкать уста.

Она молчит, устав

от слов, от битв.

Она бы пела!

Сердцу в такт.

Но такт

отбит.

ХАСАН. Что ты сказал? Что это было?

ПОЭТ. Надеюсь, что песня. Моя душа уже не чувствует горя. Его слишком много. И в прошлом, и в настоящем, и в будущем.

ХАСАН. Разве ты знаешь будущее?

ПОЭТ. Да. Поэты знают будущее. Вот брат твой поёт, что в будущем – бой.

ХАСАН. Не хочу спорить с тобой, но мой брат просто гудит на доске.

ПОЭТ. Не хочу спорить с тобой, но он поёт о тебе. (Медведю.) Эй, скажи-ка, брат, о чём твоя песня? Рассуди нас.

ХАСАН. Ты знаешь его язык?

ПОЭТ. Да, поэты знают языки всех зверей и птиц.

ХАСАН. И что тебе ответил медведь?

ПОЭТ. Сказал, что ты – сын Салавата.

ХАСАН. Тихо! Не говори это имя!

ПОЭТ. Почему?

ХАСАН. Разве ты не знаешь? Только раз скажешь имя моего отца, как рядом уже царский шпион! Скажешь второй раз, и тебя высекут плетьми! А в третий – повесят!…

ПОЭТ. Я не боюсь.

ХАСАН. А я знаю точно! Мой друг, воин, сказал дважды имя моего отца, и его секли плетьми с полудня до вечерней грозы!

ПОЭТ. Нет, он сказал не дважды, а трижды. Когда его секли, он крикнул: “Салават жив, а вы – падаль, гниющие трупы!”.

ХАСАН. Но ведь каждому, кто трижды скажет имя отца – виселица?

ПОЭТ. Да.

ПОЭТ. Какой ветер поднялся. Задувает даже сюда.

ХАСАН. Воин!!! Воин! (Поэту) И ты! Ты – молчи!

ПОЭТ. Я не боюсь. Я – поэт. Поэт знает языки земные и небесные, видит будущее на семь веков вперёд. И отец твой - поэт. Его дерево - буздыкан, а птица его Улем. Поэт! И не надо плакать.

ХАСАН. Он - воин!

ПОЭТ. Поэт.

ХАСАН. Воин. Он стрелял из дальнобойного лука, стрела которого перелетала реку, поле, и долетала до самого леса. И ни один человек кроме него не может натянуть тетиву этого лука!

ПОЭТ. Он был поэт.

ХАСАН. Воин и охотник. Знаменитый охотник!

ПОЭТ. И всё-таки - поэт. Слушай. Он хлопал коленями по бокам своего коня, потому, что бока эти раскалились от скачки. Он пел: “В бой! В бой!”. И стрелы друзей гудели рядом: “Бо-ой! Бо-ой! Бо-ой!”. И пули врагов пели в лицо: “Жи-и-ить! Жи-и-ить!”. И копыта коней барабанили: “Бой!”. И высоко в небе, так высоко, что облака уже ближе озёр, стрижи чертили хвостами: “Жить!”. Он пел, и всё становилось песней вокруг, потому, что он любил и пули врагов, и стрелы друзей, и в озёрах коней – от их боков поднимался пар! – и стрижей в облаках. Он был поэт.

ХАСАН. А я?

ПОЭТ. А ты его сын. Ты сын Салавата.

ХАСАН. Ты сказал его имя дважды.

ПОЭТ. Да.

БАЛТАСОВ. Ну, что, мальчик? Все говорят: ты – сын Салавата?

ХАСАН молчит.

БАЛТАСОВ. Что же ты молчишь?

ХАСАН. И тебе лучше не говорить.

БАЛТАСОВ. Почему?

ХАСАН. Ты называешь имя моего отца. Ты что, не боишься шпионов?

БАЛТАСОВ. Оглядывается на слуг. Нет.

ХАСАН. Тогда скажи ещё раз.

БАЛТАСОВ. Ты – сын Салавата, бедолага, и тебе пришлось жить в лесу.

ХАСАН. Вот, второй раз. Может быть, ты и виселицы не боишься?

БАЛТАСОВ (показывает на виселицу, которую хорошо видно в большом окне). А что мне её боятся?

ХАСАН молчит.

БАЛТАСОВ. Отвечай мне.

ХАСАН молчит.

БАЛТАСОВ. Почему ты молчишь?

ХАСАН. С врагом говорят стрелы.

БАЛТАСОВ. Разве я тебе враг? Что же я сделал тебе плохого?

ХАСАН. Ты убил Воина. Твои люди вырвали ему ноздри, били его плётками, а потом повесили у тебя под окном.

БАЛТАСОВ. Тебе его жалко?

ХАСАН молчит.

БАЛТАСОВ. Но ведь он – чужой тебе человек, незнакомец. Он пришёл к тебе, наговорил небылиц. Теперь ты ходишь по дорогам, как нищий. Зачем такого жалеть?

ХАСАН. Он был другом моего отца.

БАЛТАСОВ. Он был злодей. И дурак. Он не делал никому добра: он всё жёг и разрушал. Он сжигал то, что люди строили годы. И убивал - очень много. Он был изменник. Когда-то, очень давно, мы боролись с ним за землю. По-честному: вышли в круг и боролись при всех. Три раза я его положил, тогда он подставил колено и так опрокинул меня. А тут уж перестал трусить и положил меня ещё раз и ещё. Земли достались ему. И что? Он ничего не мог строить – только жечь и ломать. А теперь ты плачешь по нему, и люди зовут меня палачом, а он получил по заслугам. И по закону. Он был злодей, бунтовщик, изменник. Ну что же ты плачешь?

ХАСАН. Без него я не найду дорогу к отцу.

БАЛТАСОВ. Я скажу тебе дорогу, мальчик. Сначала нужно добраться до Уфы. Потом – в Мензелинск. А уж после – Казань. Из Казани можно плыть до Нижнего и до Москвы. От Москвы недалеко до города Тверь. Потом дальше на запад и на север – в Новгород, в Псков, Дерпт и Ревель… И там, на берегу холодного моря, стоит крепость Рогервик. В ней твой отец. Запомнил?

ХАСАН. Нет, я не запомнил. Ты можешь повторить мне все эти места ещё пять или больше раз?

БАЛТАСОВ. Мальчик, это очень далеко. Только до Уфы тебе нужно идти несколько дней.

ХАСАН. Ты уверен, что назвал мне правильный путь?

БАЛТАСОВ. Да. И это очень далеко. Очень, очень далеко. Ты не сможешь ни дойти, ни доехать.

ХАСАН. Повтори мне, пожалуйста, все эти места.

БАЛТАСОВ. Оставайся, эта дорога слишком трудна и для взрослого. А для такого ребёнка как ты – это смерть.

ХАСАН. Я вырасту, пока буду идти.

БАЛТАСОВ. Ты умрёшь. Оставайся. Если не хочешь жить в лесу, живи у меня. Оставайся, тебя научат читать и писать, научат строить дома и плавить руду.

ХАСАН молчит.

БАЛТАСОВ. Пойдём, я отведу тебя в мыльню, потом откушаешь вместе со мной.

ХАСАН. Попроси пропустить меня, я пойду в Уфу.

БАЛТАСОВ. В Уфу? А потом?

ХАСАН. Спрошу, как дойти до холодного моря.

БАЛТАСОВ. Подумай – там крепость! Страшная крепость из огромных камней! И башни такие большие, что только снег долетает до их вершин, и то, когда падает с неба.

ХАСАН. Там мой отец.

БАЛТАСОВ. Даже если ты дойдёшь, хотя это не так. Даже если ты сумеешь подняться на высокие башни, хотя это не так. Даже если ты увидишь отца. Что ты скажешь ему? Он не узнает тебя. Ты не узнаешь его. Какой он? Что ты знаешь о нём?

ХАСАН. Он – герой.

БАЛТАСОВ. Ну?

ХАСАН. У него доброе лицо. И сам он как гора.

ХАСАН. Ты врёшь!

БАЛТАСОВ. Зачем мне врать? Не веришь, вот документы. (Достаёт бумагу, читает) “…Ростом сей зло… сей человек дву аршин четыре вершков с половиною…”

ХАСАН. Врёшь! Я тоже могу взять бумагу и вот так понарошку читать, как ты!

БАЛТАСОВ. (Продолжает) “… Волосом чёрен, глаза чёрные…”

ХАСАН. (Тихо) Как мои! Чёрные волосы и чёрные глаза, как мои…

БАЛТАСОВ. “На левой щеке рубец, ноздри рваные, на лбу и на щеках указные знаки…”

ХАСАН. Знаки… Я жил в лесу. И за десять лет не слышал… Что значит: “указные знаки”?

БАЛТАСОВ. Буквы, выжжены раскалённым железом. На лице. “З, Б, И”.

ХАСАН. (Шёпотом) Что они значат, эти буквы?

БАЛТАСОВ. “З” - злодей. “Б” - бунтовщик. “И” - изменник. “З, Б, И”. Злодей. Бунтовщик. Изменник.

БАЛТАСОВ. Не плачь.

ХАСАН. Он был охотник! Прославленный охотник! Воин! И поэт.

БАЛТАСОВ. Он был обычный человек. И бунтовщик.

ХАСАН. (торопливо) У меня есть лук! Отцовский лук! Его тетиву не может натянуть ни один человек! Ни один! А отец! Стрелял из него во врагов. Таких, как ты!

БАЛТАСОВ. Я видел этот лук.

ХАСАН. Огромный лук! Его тетиву не может натянуть ни один человек!

БАЛТАСОВ. Да. Потому, что тетиву таких луков натягивали лошадьми. Прикрепляли к дереву и натягивали лошадьми. Это так.

ХАСАН молчит

БАЛТАСОВ. Тебе некуда идти. Тебе нужно просто расти и жить. Оставайся, я не обижу тебя, я не хочу причинять тебе зло. Живи! Просто живи, и забудь, что ты сын Салавата.

ХАСАН. Ты сказал его имя в третий раз. Теперь ты умрёшь.

БАЛТАСОВ. Прочь! (Слугам) Укоротите цепь! (Хватает каминную кочергу и бьёт медведя по лицу.) Прочь, лесная скотина!

ХАСАН. Это мой брат, не мучай его!

БАЛТАСОВ. Брат? Вот даже как? Бра-ат? Ты вырос в лесу и десять лет… чего там? Пора забыть глупые сказки!

БАЛТАСОВ. Какой же он тебе брат? У него рыло, и он не умеет говорить.

ХАСАН. Умеет.

БАЛТАСОВ. Что же он говорит?

ХАСАН. Вот так. (Изображает) “Это мой лес!”

БАЛТАСОВ. Смеётся. Ну уж нет, это мой лес! И горы мои, и воздух, и вода, и вся земля от Девичей горы до реки – моя. И ты, мальчик, – мой пленник, я сделаю с тобой всё, что захочу. И этого зверя я поймал. Он – мой. И он просто зверь. Никакой не брат. Запомнил?

ХАСАН. Нет.

БАЛТАСОВ. Отберите у зверя гармонь!

БАЛТАСОВ. И что он говорит? Ты ведь понимаешь своего брата?

ХАСАН. Я не поэт, чтобы понимать язык зверей, но ясно, что ему больно.

БАЛТАСОВ. Хочешь, отпусти его? Я дам тебе ключ.

СЛУГА. Простите своему покорному слуге, что он осмеливается открыть свой недостойный рот, простите…

СЛУГА. Зверь убьёт ребёнка!

СЛУГА. Зверь очень сердит. Простите, мой господин, простите…

СЛУГА. Не надо! Не надо!

ВТОРОЙ СЛУГА. Он убьёт всех!

ХАСАН. (Медведю) Бежим! Скорее!

СЛУГА. (Падает на колени) Это дьявол! Прости меня, Господи! Сам антихрист во плоти, прости меня, Господи, господин мой, прости!

Выходит СЛУГА – глашатай, обращается к залу. Всем жителям деревни! Всем! Слушайте, что я скажу, и расскажите каждому! Всем собраться на холме за деревней. Всем! Кто ослушается и останется дома, того ослушника велено бить плетьми! Идите по домам и передайте, что я сказал. Всем собраться на холме за деревней.

Выходит БАЛТАСОВ с бумагой в руках, садится в своё кресло.

СЛУГИ. Слушайте его, слушайте, люди!

Пойманы пятого числа сего месяца злодеи и подвергнуты следствию огнём и железом. Признаны виновными. Нуркылыс неведомо скольких лет, старик. Виновен, что укрывал у себя в доме преступников и злодеев. И хранил память о том, что велено было забыть. Велено злодею сему учинить наказание кнутом, дав нижеописанное число ударов, а именно: Старику Нуркылыске – двадцать пять.

СЛУГА. (Громко) Двадцать пять.

СЛУГА. Велено двадцать пять раз, мой господин. Уже дано двадцать пять.

ПАЛАЧ. Десять! Двенадцать! Тринадцать! Че…

ПАЛАЧ. Тринадцать! Тринадцать! Четырнадцать!

ПАЛАЧ. Что?

Повешу! Зарублю! Голову до плеча! (Рыдает, бьёт плетью столб.)(В зал) Молчите?! Смотрите? Всех запороть! (Падает без памяти)

ПОЭТ. ( Рычит.) Р-р! Душа рычит от ярости и боли!

ХАСАН. Что, уже чувствует душа? Чувствует горе?

ПОЭТ. Боль! И ярость! Так больно, будто вся душа скопилась в заду! В поротом заду! Изрядно.

ХАСАН. Больше не молчит?

ПОЭТ. Молчит?! О, мы с ней столько можем сказать! Столько есть у нас точных слов! Только почтение к старому человеку держит эти слова внутри!

ХАСАН. А нога ?

ПОЭТ. Что нога? Вот. Сделаю себе липовую ногу, и буду жить с медведем в лесу. (Мальчику) Ты спрашивал как-то: какое моё дерево? Вот – вот оно, моё дерево. Навсегда. И птица моя – Улем – при мне.

ХАСАН. Улем – ангел смерти?

ПОЭТ. Больно тебе старик?

ПОЭТ. Правильно, лучше не помнить боль.

ПОЭТ. Не согласен? Да, боль не очень-то просто забыть. Но помнить не надо. Знаешь, а пусть зовут теперь меня Юлбасар - разбойник, бандит на дороге. И пусть только сволочь какая сунется в мой лес!

ПОЭТ. Нет, мой лес!

ХАСАН. Что ты сможешь? Ты не воин.

ПОЭТ. Я знаю, как поют стрелы. И помню, как свистит балтасова плеть – в рифму.

ХАСАН. Я убью его!

ХАСАН. Он стрелял из него?

ХАСАН. Сам? Руками? А то мне говорил… один враг, что тетиву его натягивали лошадьми?

ХАСАН. Лошадьми. Это правда, да?

ХАСАН. И ни один человек не может натянуть его тетиву?

ХАСАН. И мой отец. Не мог?

ХАСАН. Значит - правда. Ведь ты знаешь прошлое. Поэт?

ПОЭТ. Да.

ХАСАН. Ты знаешь будущее, скажи, я убью Балтаса?

ПОЭТ. Ты пойдёшь к своему отцу. Это очень далеко, далеко. Это – дорога печали. Дорога чужого горя. Ты пойдёшь по ней, и твоё горе останется позади. Это – дорога любви. Ты уже идёшь по ней, по дороге любви. Ты любишь отца, старика и меня – своего друга. И своего погибшего друга. Ты любишь своего брата медведя. Хотя – помнишь? – говорил: “Я убью его”. Дорога длинна. Не узнаешь любви, не узнаешь потери. Не узнаешь потери, не отыщешь печали. Не узнаешь печали, что же поведёт тебя? По дороге любви? А когда ты дойдёшь до отца, тебе будет столько же лет, сколько ему сейчас. Ему не исполнилось и тридцати. И ты удивишься, как он, оказывается, молод. И в этот день он в темнице умрёт.

ХАСАН. А я?

ПОЭТ. А ты пойдёшь за ним дальше. У дороги твоей нет конца, потому, что это дорога любви. Ты будешь жить долго, это говорю я, а поэты знают будущее.

ХАСАН. Нет! Не подходи! Не стреляй! Я убью тебя.

БАЛТАСОВ. Этот лук не может стрелять, а мой пистолет может. Сначала я убью медведя. Потом – тебя. А одноногому отрубят руки.

ХАСАН. На меня смотри! Сюда! На меня!

ХАСАН. Смотри! Я убью тебя.

ХАСАН. Забирайте падаль!

ХАСАН. Забирайте!

ОДИН СЛУГА. Мы не можем поднять его.

ДРУГОЙ СЛУГА. Он стал слишком тяжёлый.

ПОЭТ. Тяжёлый. Ни земля, ни вода не примут его. Если зарыть его в землю, черви полезут наружу, кривясь от отвращения. И земля вытолкает его. И огонь побрезгует лизать. И зверь не съест. Нет Балтасову ни земли, ни леса. Нет воздуха и воды. Только собственный труп. А труп – это собственность, которую не схоронишь сам.

СЛУГА. Что же нам делать?

ХАСАН. Забирайте его!

ПОЭТ. Постарайтесь, как старались всегда. Поднатужьтесь. Отнесите его к оврагу и заройте в могиле его отца. Отец примет его.

ХАСАН. Я выстрелил. Я смог натянуть тетиву. Как? Ведь человеку не по силам натянуть тетиву этого лука. Я смог, смог, Поэт?

ПОЭТ. Человек не знает, что ему по силам.

ХАСАН. (Старику) Дед! Я выстрелил из отцовского лука! Я смог! Значит, и отец мой мог стрелять из него!

ХАСАН. (Медведю) Брат! Я… Брат мой, медведь!

ХАСАН. (Поэту, радостно) Что он говорит? Скажи, что? Ведь поэты понимают язык зверей.

ПОЭТ. Как всегда. Он говорит: это мой лес!

ПОЭТ. А никто и не спорит. Я передумал оставаться. Мы уходим. Старому Нуркылысу есть, о чём рассказать людям. О многом может он рассказать. А мне суждено идти с ним. Мне нужно ещё о многом узнать. Я понял, что знаю так мало! Для начала выучу твой язык, Нуркылыс.

ХАСАН. (Обрадовано) Значит, вы идёте со мной? Мы вместе пойдём к отцу?

ПОЭТ. Нет.

ХАСАН. Нет?

ПОЭТ. Нам не дойти. Твоя дорога слишком длинна и трудна. Он – стар, у него плохие ноги. А мои ноги хоть и хороши, но одна – деревянная. Нет. Иди. Твоя дорога – для одного.