"Февраль. Достать чернил и плакать"

От радости всего себя,

Рыдать от статусного страха,

И.о. профессора любя.

И государственные слезы

Обрушить в робкие звонки

И выдать за метаморфозы

Пока пустые позвонки.

И текст создать на мокром месте,

Как создана была Москва,

Из влажной извести известий,

Где в сотах Слова есть слова.

Сменилось все, но неизменно

Мерцает смыслами февраль:

Из бездны он вздымает пену

И вдохновенную печаль,

И, разделяя функций бремя,

Опять реформу бередит

И вечное роняет время

На дно в родной канцелярит.

С виртуальной Валентиной —

ни награды, ни преград.

С виртуальной Валентиной

даже черт и тот рогат.

С виртуальной Валентиной

так валентны берега.

С виртуальной Валентиной

нет и свального греха.

Только где же Валентин

валит дам? — Валет один.

С виртуальным Валентином

можно украшать пейзаж.

С виртуальным Валентином

даже выйти замуж аж.

слаще пирсинга пирог.

С виртуальным Валентином

стонут недра недотрог.

Только где же Валентина

словит лаву Валентина?

Что тут праздновать, скажи?

Электронные межи?

Хоть меня от сплина лечит

хладный мех английской речи.

Душа, любовь, разлука —

Запретные слова,

Опасная для слуха

Особая глава.

Никто их и не пишет

И вслух не говорит.

Другая в моде пища —

Обыденный иврит.

Ты скажешь: говорите,

Распахивая плоть.

Что скажешь на иврите,

Когда ты не Господь?

В кустиках — акустика,

Глохнут соловьи.

Полевые грусти га

Собраны в любви.

Здравствуй, современница,

Елка из мимоз.

Все, кому не ленится,

Пьют твой костный мозг.

И под классной партою,

И в простом ларьке

Щупают и лапают

Клюкву в молоке.

Выгоде обучена,

Ты — хитрее их,

Вечная излучина

Временных интриг.

Всюду — не успеешь,

Только — макияж.

Разобьешь и склеишь

Праздничный мираж.

Веруешь ли в Господа

Нашего Христа? —

Стерты грани города,

Заперты уста.

Выпьем джина с тоником

От души вдвоем,

В переходе тоненько

Тонечку споем.

Здесь — метет метелица,

Там — свистит праща.

Богу — современница,

Богу — и прощай!

Ходит маятник по кругу,

ищет круглую подругу.

Небо держит под уздцы,

у спирали есть концы.

Набирает вес февраль,

возникает вертикаль.

Что нам ждать от вертикали?

Вспышки молнии в Граале.

Уран иль Марс, Сатурн или Плутон

мешает мне поймать сигнал Венеры.

Я никогда не попадаю в тон,

а ты мне попадаешь прямо в вены.

Глаза в глаза, след в след, пожар в пожар —

твой мягкий обух ударяет в темя.

Да, у тебя есть аура и дар

дарить удар и ауру, мой демон.

Я болен неизвестным богом

или во мне болеет Бог

его болезнями на строгом

посту, открытом на Восток.

Открыта женщина на Запад.

В шамоте шмоток трется ток

и обжигает рваный лапоть,

и гонит огненный моток.

И не отмыться нам от мыла,

и не сдержаться — и — сдержать

то, что и милую томило,

в пожарных шлангах мятежа.

Мир рассечен фантомной болью

на ты и я, и это — есть,

и называется любовью,

любовью к Богу, Ваша честь.

Но крылья с рассеченной бровью

не знают сами, что хотят

и занимаются любовью

не к Богу много раз подряд.

Твоим дыханьем ухо дышит,

Смысл сообщается словам

И обретает бездна днище

И силы — параллелограмм.

Твое дыхание все чище

И чаще в чаще наших встреч.

Сложу я в чашу пепелище

И буду на груди беречь.

И жизни новое железо

Зажму у сердца в кулаке,

И железы опасных лезвий,

И взятку меда в молоке.

И слышит через поколенье

Воскресший хлорофилл души:

Ты выдыхаешь вдохновенье

Для фотосинтеза мужчин.

Не могу забить скотину,

и забыться, и заснуть.

Через тернии и тину

и сквозь омут брезжит суть.

Бродит молния по свету,

в косах радуга и гром,

слово-шар... А страха нету,

если быть вторым шаром.

Шаровая, в шароварах,

в шпорах, в шелке как шайтан,

береги огонь, товарищ,

и себя — планету тайн.

У боли есть размер и автор,

Подрамник, рама, масло, холст.

И право авторское свято,

Когда задета духа кость.

Ты — Лавра, обвенчайся с Лувром,

Сними и не снимай уже

Луну — с кровавым крокелюром,

И Солнце — в лунной парандже.

Наш мозг природно двуязычен,

Хоть лба материя глуха.

А боль на поле боя истин

Лишь пол — картины иль стиха.

Ласкает взор и льется волос

И слов узорчатый напор,

Ласкает мех, стесняя голос,

И в горле делает пробор.

Ласкай, пока не успокоюсь,

Не наспех и без всех помех.

Склоняется тяжелый колос

И первый колется успех.

Так нервно ластился проказник.

А ты, забывшись впопыхах,

Устроила не детский праздник,

А учредила взрослый страх.

Я был трусишкой и остался,

И не боюсь таким и быть,

Хоть ты — известная весталка —

Как лодка разбиваешь быт.

То спросишь что-нибудь случайно,

А то, работая веслом,

Вплываешь тайно в город-Чайна

И проверяешь снасти слов.

И говоришь такие вещи,

Что мачта гнется и скрипит,

Как будто небом взята в клещи

И бездной за обиды битв.

Но свиты нет, и пляска Витта

Меня действительно трясет.

А почему — неочевидно.

Свят вид и вкус, и цвет, и сорт.

Ты руль взяла, я сел на весла.

Скрипела шлюпка как кровать.

Вся извелась и я извелся.

Давай друг друга извивать.

Ведь в легких трусиках улыбки

И чайки бреются слюдой,

И мир, готовый на ошибки,

Находит повод золотой.

Ты мне пиши, хотя бы правду,

и все выкладывай, как есть.

А для других храни браваду

про чувства, совесть, ум и честь.

Живу, не издавая звука.

Таков мой почерк и талант.

Любовь есть точная наука,

А я пока что аспирант.

Завернута в татуировки

Интриг и бдительна как дым,

Ты — из преступной группировки

Не предлагающих интим.

Молились врозь, а спали вместе,

Молились вместе, спали врозь.

И невесомость есть в невесте,

И гравитации невроз.

Нескоро суд и скоро ландыш.

Пройдем ли мы опасный тест?

Подумать: если бы не Яндекс,

Я был бы сам себе Дантес,

И Муза в электронном виде

Не посетила бы острог,

И я бы утонул в повидле

Неоперенных ею строк.

У ней учеба и работа,

И надо в трубочку дышать,

А здесь есть опция полета

И курага для куража,

И две игривые тигрицы

Заводят в тему весь гарем.

Конкретно: бюст императрицы

Источник маленьких поэм,

Но не серебряного века,

А ненаписанных икон

С воспроизводством человека

Из силикона и погон,

Где все заказывают стоны,

Но просто некому стонать,

Хотя до атомной иконы

От хищных ног рукой подать.

Взрывается защитный пояс,

С бретель срываются ключи,

По капсюлю, меняя полюс,

Бьет электричество ключиц.

И кончился на сладком лоте

Аукцион пикантных гемм,

И птица вспыхнула в полете,

И неги брызнул автоген.

Я вас использовал и с пользой,

А, исцелившись от греха,

Рыдал и сам с собою ползал

И зарывался в пух стиха,

И гору срыл и вырыл нору,

И притаился как топор,

Готов к добру и разговору,

Храня рассыпанный набор

Из ярких спелых сочных литер:

Кусай, а он живой во рту,

И синий лен в его палитре,

И умбра, что в тебя вотру.

Стою в углу, в чужую нишу

Трясу остатки шевелюр.

Ты слышишь: я тебя не слышу,

А лишь устами шевелю.

Мы сможем видеться, быть может,

И, если этого хотеть,

Не только видеться, а множить

Все то, что прерывает смерть.

Восхищен в болдинскую осень

Твоей взлетающей весной,

Приму постриг, но это после

И вместе с ядерной войной.

Колдунья частного извоза,

Ты скрылась с места ДТП,

А я скрываю будто слезы

Увечья, данные тебе.

Уже надрал немало лиха,

Добрался до нескромных мест,

Как тихо охватило лихо,

Попало сердце под арест.

Отчаясь петь, кричали чайки,

Стояли стрелки от минут.

Не чайница и я не чайник,

А разминулись на мосту.

Меня водила заводила

И словно лоха развела.

Она уехала и сила

Спустила всуе удила.

Она же встретила подругу.

Подруга, ночь и долгий путь,

Язык прикладывая к уху,

Не дали бедрам отдохнуть.

А мне досталось слово “сервис” —

Там по-простому, что и как,

Бутылка, музыка, консервы

И дерзкий запах мужика.

Я знал, что может не случится,

А что получится, не знал.

Из глаза выпала ресница,

И слезы вымыли вокзал.

Во тьме ни времени, ни места,

Ни даже действия пружин.

Меня не снимешь ты с насеста

Привычных женщин и мужчин.

Где нет ни дна, ни стен, ни верха

Мечту по имени позвать,

Свою отряхивая перхоть,

Я буду только тосковать

И гибнуть до родимой дрожи

Среди узорчатых словес,

И резать из роскошной кожи

Лишь аварийный интерес.

Тебе за это счастье будет

И руль в семейном очаге,

Вино, и хлеб, и рыба чуда,

Где ангел реет по дуге.

Внутри кино совсем не хило,

Да только не было давно.

Роман закручивает сила,

Сюжет, баранку и кино.

Храни водящий образ жизни.

Тачанка на семи осях,

А кто зачат при коммунизме.

Того на леске водит страх,

Что был основан на морали,

На Божьей воле и семье.

А кто не автор в авторалли,

Тот пехотинец на земле.

На мне — жучок, а ты — молитвы

Вдруг проговариваешь вслух,

И с ними — километры, литры,

Счета клиентов и услуг,

И в лужах с девственною кровью

Кружа и отражая жизнь,

Москве, и мне, и Подмосковью

Умеешь голову вскружить.

Сейчас не сплю и мыслей сумма

Растет вотще который час,

Но больше, чем умею думать,

Во сне я думаю о Вас,

Где, создавая атмосферу

И краски будущего дня,

Одновременно — вверх и сверху —

Как Бог ты смотришь на меня.

Застряло счастье в чистом поле,

Буксуют рифмы на полях,

Стоят приколы на приколе,

Взыскуя щепетильных благ.

И, шевеля тебя то в темя,

то в лоно, бампер иль ребро,

Я длинно коротаю время,

Пока густеет серебро.

Хочу, чтоб ты меня хотела,

И, пробуждаясь по утрам,

Дрожь согревала наше тело —

Подвижный параллелограмм.

Ведь конус, обжигаясь кровью,

Живет отдельно как безмен

И носит кофе к изголовью

В коленных чашечках измен.

Могу любить тебя иначе.

Могу — онегинской строфой,

И лай считать, давая сдачи,

И волчий издавая вой.

Дай обновить свой главный поршень,

Не то в объятиях мечты,

Летая за рулем, сопьешься

От скорости и высоты.

Не мной расстегнута булавка

и булава моей тоски.

С обратной стороны прилавка

ты откусила узелки.

Давно ждала меня награда —

полета удалая даль,

и — если ты мечтаешь рядом,

лаская школьную медаль.

Теперь, наверное, сегодня…

Сегодня — завтра со вчера —

восторга час, хоть вечность-сводня

еще торгуется с утра.

Кругом охваченная богом,

Ты так охватываешь руль,

Что к небу круглая дорога

В ногах валяется как рубль.

Не знаю сам, куда я еду,

Не знаешь ты, куда везешь

И просто — как сосед соседу —

Кому одалживаешь нож.

Я вышел вон. Открытый космос.

Любви закрытый перелом.

Колес небесных новый голос

И холод под любым углом.

Я помню все, что ты сказала

Молчанию моих кресал.

Мы все успели. Даже сало

Не голубое я кромсал,

Влюблен в себя, но — понимаешь —

За то, что нравишься ты мне

Такой как есть — всегда на страже —

Бойница в крепостной стене.

Льешь кипяток, смолу и млеко

И ловишь пули на лету,

Ты — инка, ты — стилет ацтека

Ты — томагавки Мониту.

Ты страстный воин и достоин

Другой охотиться — подстать

Тебе — на инь и янь — и стоны

На верстаке твоем верстать.

Я помню все, что ты сказала

Молчанию моих кресал.

Мы все успели, только мало

В тебя я свой топор бросал.

Я Крез крезы, и ездит крыша,

И сносит башню набекрень,

Но почему, смотрите выше

И ночью чтите женский день.

Моя длина адреналина,

Скажи мне все, что можно знать.

С тобой и коротко, и длинно.

Ты самка знати или знать?

Шуршит механикою Время

И семенами семенит,

И семечки грызет гангрена,

Где магма, магний и магнит.

Как сыр в твоем катаюсь масле

И слепну, развернув фольгу:

Букет статей за соучастье

И взятки с верхом на верху.

Как здорово ты ездишь в кресле,

Свое волненье заглушив.

И с этой лирой ты воскреснешь

В колготках с фибрами души.

И сразу вспомнишь игры наши,

Но в теле Славы, без вериг,

Лишь из моих стихов узнаешь

Размеры прелестей своих.

Мытьем, и катаньем, и лыком,

И лаптем заплетая путь,

Ты шаришь фарами по ликам,

От пут освобождая суть.

Любовь работает в рекламе.

Она услуга и товар,

Интрига в стремной мелодраме

И густопсовые слова.

Ты как змея в зеркальной коже.

Я отражаюсь и смешон,

И словно выгляжу моложе,

И, с ниши сбросив капюшон,

Теку, облизывая ветер,

Дрожу, и морщится вода,

Как в Ветхом, кажется, Завете

В копытцах нового следа.

Пей кровь мою, макая жало,

Дай крыльям утонуть в любви.

Твой аромат, твои кружала

И даже правила твои.

А я останусь недотепа

Мусолить рифмы и курить —

От ватных стоп до автостопа,

От Амазонки до Куры —

И в ходку будущих разведок

Того, что хочет и взойдет,

Возьму лишь пару вербных веток,

Твой запах, мастихин и йод.

Когда с постелью делишь ложе

И умножаешь на экран,

Любовь все строже и дороже

В зеркальных рифмах нервных ран.

Мы так неслись, что заносили

Красивой похоти мундир.

И голыми уходят силы

В подполье стихотворных дыр.

Та яма в страсти ненасытна,

Как тень на мартовском снегу.

И мне весной бывает стыдно,

Что свет я делать не могу.

И бродит между сном и явью

Наш удивительный маршрут

По целине и разнотравью

На пару с парой на пару,

И бродит кровь, когда забродит

Куда и леший не забрел,

И в муках принимает роды

И звук, и танец, и пароль,

И свет с унылою нудой,

И тишину, что я открою

Во звуках вести неземной.

Летает голубь в благовесте

И ангел разливает Весть.

Когда-нибудь мы будем вместе,

А то, что будет, то и есть.

Все потому, что из-под спуда

Сжимают рычаги креста

Твой женский труд на грани чуда

И лень — мужская борозда.

Ты служишь Богу и Гондване.

Один Годованец — и пусть.

Восьмерка с трубкой на диване

И в дыме — бесконечна грусть

Тел световых, в каких воспитан,

И груз с одышкой темных лет.

И вот последняя попытка

Увидеть звук и слышать цвет.

Мне пресен прессинг бренных песен,

И стресса клин и прессы пресс,

И почему-то интересен

Твой интересный интерес.

Но только я имею виды,

Твердишь, твердея и звеня:

Не надо ягод ядовитых,

И не давите на меня.

Быть можно бережным, конечно,

Позволь, я только лишь взгляну.

В плену у женщины так нежно,

А я ведь не бывал в плену.

Льнул близкий руль к далеким бедрам,

И бил роскошный рикошет,

И первый блин с меня был содран

И брошен солнцем на планшет.

И волны от хвоста до холки

Еще какой чертили гак,

И сам любовный треугольник

Сверкал в кубических зрачках.

Как дивный див на древнем древе,

Он сверху кликал дух отцов.

Тебе к лицу иметь во чреве,

А мне к лицу — твое лицо.

И на Восток открыв окошко,

На Юго-Западе вдвоем

Мы ляжем под одной обложкой

И вместе по рукам пойдем.

Я вынул фото из альбома,

Где ты смотрела на маяк,

Увидел родинку и понял,

Что это Родина моя.

И — словно Сердце раскололось —

По венам тек прямой эфир.

И обретали дар и голос

С тобой и Пушкин, и Шекспир.

Читали все его романы

И визу ставили внизу.

Земной маньяк небесной манны,

Он женщин ловит на шизу.

Картавый почерка каракуль.

Влипаешь и не видно дна.

И не прибавить больше страху.

И погремушку не отнять.

Все линии распушены весной.

Глодаю взгляд, а руки голодают.

Жир нежности своей ты сбросишь не со мной,

Бросая в жар мой лозунг как цитату.

Те линии, куда они ведут,

Скользя вокруг одной сплошной границы

Среди мозаик, фресок и ведут,

Не разрезая жирные страницы?

Пойдем со мной, железо, я — фреза,

Я буду пить твой огненный избыток.

Не в церкви возникают образа,

А после византийских наших пыток.

Ты — постоянный мой мужчина —

Непостоянна как мужчина.

Тебя легко переманить —

Ты можешь женщиною быть,

Когда, свою скрывая силу,

Мою ты открываешь силу,

Сажая в сочной глубине

Мой черенок на самом дне.

То к лесу передом, то задом.

И зоосад, и садо-мадо,

— Не надо, — просишь, а сама,

Как Дао, не имеешь дна,

пуская в небо что есть мочи

корней узорчатые корчи.

Кто против песен для Страны? Я — за!

Пойми же, тайно выгадав минуты,

Мой тренер мысли, ясной как слеза,

Ты пианист моей сердечной смуты.

Когда молчишь, я тоже не пою,

Бензольные перебирая кольца,

И кольца дыма, и круги в строю,

И коло около столпа и богомольца.

Не третий глаз, а третий лишний здесь —

Под яблоней — и рассекает слово

На ты и я — горючие как смесь,

Горячие как агнцы в плане плова.

Поймай мою узорчатую весть,

Которой нет, но, если словишь, будет

Ползти слеза. Дым продолжает есть

Воображаемую спутницу на блюде.

Свершится вирш. И, в вырий уходя,

Под такты аккомпанемента,

Я буду ведать своего вождя

И терпкий вкус текущего момента.

Мой хитрый грех не ест, не спит, постится

И стелется соломкой у колес.

И, видит Бог, мила ему граница

И приторный иприт советских слез.

Сестра и Мать — ты сердцу не опасна —

До Светлой Пасхи темная верста.

Ломает март сценарии соблазна

Через колено Сына и Отца.

Но грех лукав и разлучает сразу

С любовью, и наукой, и конем,

Искусством касты, возвращая в кассу

Один билет, где сказано: вдвоем.

И кровь сокровищ, собранная в Духе,

Гудит как печь, где топится судьба.

И мы, гадая порознь друг на друге,

Читаем вместе Бога по губам.

Не отнимай мое унынье,

Не предлагай себя взамен.

Мой путь, проторенный в пустыне,

Закован в каменный домен.

В нем акустическая ниша

Не с Богом шепчется в ночи,

И катит каменная мышца

Не в гору камни-калачи.

Идут волхвы и дух полыни,

И каждый просится в стихи.

Не отнимай мое унынье,

Пока не грянут петухи.

Вся на кусачках и пружинах,

Включая ножницы весны.

И свежескроенный мужчина

С порога прыгнет на весы.

Несешь бессонницу и носишь

Мою молитву в зеркалах,

И там наматывают оси

Не Млечный путь — Чумацкий шлях.

Тебя я познаю без блуда,

А ты подумала: блужу

Вокруг да около как будто

Наш рай не равен шалашу.

Другие музыкальным мясом

Набили в космос косяки,

А я ловлю твои гримасы

На рифмы плуга и сохи.

В разливах встреч бывает хуже

И ветер задувает пыл.

Мерз вечер в оловянной луже

И вдруг согрелся и поплыл

Туда, где содрогнутся выси,

Неочевидные глазам,

И узел связи слез и мыслей,

Одновременных как оргазм.

Конечно, ты сама решаешь,

Золу бросая в решето,

Каким сортам расти в пейзаже,

Но это было решено.

Простор на болевых шарнирах

И кисло-сладкий клей Москвы.

Сольются половина Мира

И перестанут быть на Вы.

Неправильных есть столько правил,

Но благо лишь любовь творит.

И рухнет свод небес на гравий,

Я полюблю свои изъяны

за то, что, рифмами звеня,

ко мне пришел ответ твой бранный,

что переделает меня

на строгий лад и примет роды

души из башни крепостной,

и суеверные народы

получат верующий строй.

И не метафор халабуду,

а нимба головной убор.

Хотел я ехать в гости к чуду,

а это новый Светофор.

нас долго мучила разлука

почти всю жизнь я фото ждал

и жаль, что глазу нет досуга,

а лишь подкова и кинжал

твое китайское посольство

дошло до берегов Днестра

и мне приснился школьный остров

с косой раскосая сестра

в руках не зеркало держала

а древний бронзовый клинок

и детскую дразнила шалость

вращаясь между взрослых ног

поговори со мною прозой

дай иероглиф свой на вкус

люблю твои слова и позы,

воспламеняющие куст

лицо, знакомое до боли,

как видишь, не мое лицо

сотри его и в чистом поле

нарви плечистых огурцов

задвинь меня обратно в камень

взорви мой каменный карьер

и помяни в ближайшем храме

среди кикимор и химер

я был как мертвый, медный голос

меня по имени позвал

и я откликнулся и совесть

заскрежетала как металл

сбылась старинная примета

и я попробовал посметь

на это фото нет ответа

и тлена нет, но это смерть

а я не этого боялся

ведь камень зарастет травой

и снова ляжет сеном в ясли

среди животных Бог живой

но ты права, взрывая время,

пространство, фото и гранит

грядет другое — прямо в темя

лишь вечность профиль сохранит

из рук твоих я пил прохладу

оставил теплое вино

люблю, меня любить не надо

мне было это суждено

Не знаю я, чего ты хочешь,

Да и зачем мне это знать,

Когда, смежая нежно очи,

Бросаешь скорость на кровать.

Когда ты выбрала свободу

От брака, виршей и греха,

Стрекозы задевали воду,

Где раздевались облака,

И быстрые, не зная броду,

Купала прелести Ока,

Я изобрел твою природу,

Сверхскоростную как река.

Не знаю я, чего ты хочешь,

Да и зачем мне это знать,

Когда, смежая нежно очи,

Бросаешь скорость на кровать.

Немало горя мы откроем

И счастье подошьем в дела.

С моим лирическим героем

Недолго Родина жила.

Движок Любви пробег отфыркал

И примостился средь кастрюль.

Лишь хрип из радио эфира

Крылатый обнимает руль.

Он не отдаст свою добычу,

А будет чавкать и урчать,

И поглощать ночную пищу,

Слюной обмыливая чат,

И всех, кто в море и в дороге

Бессонной кровью помечать

И ставить на твоем пороге

Свою внебрачную печать.

Сегодня день сердечно-течный.

Как будто ночью я не спал

И вдруг попал под сон твой встречный

На клавиши дорожных шпал.

Как долго извивались рельсы,

Боролись, разрывая сон.

Братались Фаренгейт и Цельсий

План ГОЭЛРО и Эдисон.

Сегодня день веселый, властный,

Прошла магнитная тоска.

И не мешают даже ласты

Рубить канаты тростника.

Мой вакуум тебе не страшен,

Он не снаружи, а внутри,

Стоит, как зеркало, на страже,

Пуская света пузыри.

Я клеился, а разговор не клеился,

А после ничего не склеишь.

Нет клея более келейного,

Чем третий лишний — лес и леший.

Луна и воздух можжевеловый,

И волны низкого тумана,

И много синего и белого,

И золотистая поляна.

В траве твои темнеют вмятины

И наполняются елеем.

Она ушла с устами мятными,

А я росой к Земле приклеен.

Та, что вышла в финал, никогда не придет.

Птеродактиль ее не тому обучил.

Она верит в приметы наоборот

И причины свои прячет в недра пучин.

Она выбрала пальцы крылатой длины

И, рискуя сломать, исцеляет ядро.

В сердце бурная жизнь достигает струны

И в награду за подвиг звенит серебром.

Но потухла звезда, закудахтал петух.

Ты куда-то летишь и опять без меня.

Хохочи, егоза! С неба сверзится Дух

И замечутся духи в объятьях огня.

Наступает чистый вечер,

Прижимаюсь к небу лбом,

Плакать хочется, а нечем —

Жидкость выжата в альбом.

Я сухой и ты сухая,

И не сходимся в цене.

Словно на обломках рая

Ищут выпивку в вине.

Ты поставишь хризантему,

Я опробую клинок.

Если эти мысли в тему,

Есть в крови не только Бог.

У меня работа и семья,

И мигрень, и песни перепеты.

Лицевая рукопись моя,

Кто твои чернила перебелит,

Перепишет и переплетет

Скрип и шорох белоснежной сажи,

И словарь лекарственных пустот

Подготовит к дару и продаже?

По ночам встает мое перо

И гуляет по краям страницы,

Где пишу про это или про

Полное отсутствие границы.

Ты поешь не песню и канон,

А, впрягаясь в борозды извилин,

Крутишь мой старинный патефон,

В ухо фильма ухаешь как филин.

Как мне отозвать свои стихи,

И слова, и железы, и фото,

Дюрера сменять на сапоги,

На гармошку — Рембрандта офорты.

Мир затеял новую войну.

Я войне, наверное, обязан,

Что поймал волшебную волну,

Как тебя, на маленькую басню.

Будем жить, ты рукопись меня

На живой, как скважина, скрижали,

Половодье света и огня,

Полное изданье близкой дали.

Отдыхает наш оргазм двойной

Перед полицейским разворотом.

Ты сказала: форточку закрой

И взяла октаву огорода.

Впредь читай не только по глазам

Шифротелеграммы настроенья.

Ты моя и рифма, и весна,

И веленье щучьего хотенья.

Снаружи опоясанный лесами,

Стоит пустой мой заповедный дом.

На выходных я буду снова занят

Из-за тебя неправедным трудом.

Сниму леса, войду в лесную пустынь

И стану снова врать про чудеса.

А как все просто: день бывает грустным,

А за плацдарм — цепляется десант.

Я сказал, а ты спросила —

Слово за слово — и прочь

Вытекает Жизни сила,

Приближая смерть и ночь.

Дверь найду и выйду в поле

Без весталок и подруг.

Плоть не утоляет боли,

От какой завял мой дух.

В снежно-солнечном пространстве

Свет охотится на тень.

Крепнет удаль в новобранце,

Удаляя зимний день.

Когда я делал все не так,

Внушая пряности,

Как я любил бестактный такт

Твоей контактности.

Всю вбухал психику в тебя

Духовным обухом.

Теперь, терпенье потеряв,

Сорвал как опухоль.

И снова с чистого листа

Горю и заживо.

Как некто искушал Христа?

Он просто спрашивал.

И ты спросила просто так.

И ты не первая.

И Сатана был не простак

И ты — не стервою.

А я все письма удалял,

Стерегся праздника,

Глодал твой радостный миндаль

Богобоязненно.

На хитрость ты не повелась,

А я повелся — так,

Как только старый ловелас

На гонках весельных,

И, кажется, сошел с ума

С такими танцами,

Раз выбрал посох и туман,

Моя Инстанция.

Как я недолго был с тобой,

А власть оспорена.

Лишь пахнут Явой Золотой

Страницы сборника.

Взойди же на ступень поста

В борьбе с натурою.

Я думал, Бог тебя послал,

Теперь не думаю.

Я думал, оборву струну

Печальной повести,

Но объявляет мне войну

Угрозыск совести.

Гуцула свет и тьма китайская,

Броня от вражеских божеств,

Спускай с небес и, не спускаясь,

Держи протянутым свой жест.

Я жизнь свою не проектирую,

А только, свечи ставя в ряд,

Лишь пращуров своих цитирую,

Которые в Раю горят.

Но как же текст месить без замысла

И в тесто заливать кумыс?

Ислам не знает птицу аиста.

Лелека-птах приносит смысл.

Нам будет молодо и зелено

Все говори, что было велено.

Я обещаю отвечать.

Ведь руки — левую и правую —

Что может быть и то, что есть —

Навстречу мы уже отправили

Сказать и письма перечесть.

Я научил тебя бояться

За мой язык полуживой,

И дланями протуберанцев

Ты держишь праздничный настрой.

И, маневрируя над бездною

Среди разбуженных стихий

Мне даришь ты саму Поэзию,

Я — лишь нехитрые стихи.

И по коленчатому валу,

Где ты поставила свечу,

Хожу и свечи задуваю,

чтоб не сбывалось, что хочу.

С душою Ты — и я воздушен

И даже воодушевлен.

Весна, спасите наши души

И крылья, взятые в полон.

Зачем Ты мной одним владеешь,

Ведь столько в мире есть людей?

А бестелесные идеи

Еще становятся худей.

И за чертой экранизаций

Солдаты видят в перископ,

Как девушки идут купаться

И роют в озере окоп,

И как взрывается пучина

И поглощает звонкий смех,

И отзывается в мужчинах

Их мех без радиопомех.

А Ты, наверно, не ручная

Граната. Верно, Ты — гранат,

Где очень много зерен рая —

В мой ад играют и горят.

Все растет из-под твоей руки:

Красота — в ужасном беспорядке,

И мои озимые стихи,

И весной окученные грядки.

Я хожу по жизни с бегунком,

Остается книги сдать и смыться

От зимы куда-то целиком.

Ты — моей Свободы заграница.

Я уже на время перешел

Летнее, твое, моя горчица,

И пространства сладостный рассол

Твой люблю, а не могу влюбиться.

Эти крылья в собственном соку

Или губы нежные под шубой

Мне открыли — каждому куску —

Узкую мою мужскую грубость.

Как с другими у тебя и как,

Не хочу я это знать и видеть.

Ведь мой Эрос вырос на стихах,

Где Лаура лаврами увита.

как ты дружелюбна и как я угрюм

и свитки свои извивая в траве

с каким нетерпением ловит мой ум

дыхание воли в неволе твоей

из вен где морщины изведали пульс

и мне достается целебный разряд

о как я был полон и как я был пуст

бесполой половы исполненный брат

Кусаю яблоко, а выступает кровь.

Ласкаю истину, а колется щетина.

Не говори, что это не любовь

И в зеркале Иконы — не мужчина.

Победоносцу нужен лишь дракон,

А пленнице — весенняя свобода.

Не говори, что есть такой Закон,

Закона нет в обычаях народа.

И вот ты бродишь с ангельским пером

И в воздухе прозрачном пишешь

Свой аромат звенящим серебром,

И все становится любви духовной пищей.

петрарка данте узок этот круг

основанный давно на круглых узах

приходит туз — отдайте для подруг

не будем о любви при музах

откуда знаю? валится валет

и воротник расстегивает дама

и я беру ее клешнями эполет

ведь мертвые уже не имут срама

но сбудутся воздушные бои

свирепая она сильнее мертвых

закалена и в неге и в любви

ее шелковица как шелковая морва

гомер вергилий узок этот круг

вокруг одной извилины изъяна

нет духа все сказать мой стройный дух

моя воздушная соперница… усама

Я не знаю, кто здесь виноват:

Вербы, весла, омуты дурмана —

Все тебя пытались вербовать,

Предлагая роль второго плана —

Вечность сна и быструю кровать.

Я листал дневник, читал тетрадки

И следы на вспаханной земле.

Я тебя прекрасные задатки

К ремеслу, искусству и семье.

Бога ради, береги придатки.

Издается на речном песке,

А не в эротическом журнале

Мой Трактат о групповой тоске

Индивидуально без печали

И седое грустное эссе.

Разыгралась, руки разыграла,

Разыграла целый коллектив.

Карл не крал ни одного хорала,

И у Клары был другой мотив —

Вот даров созвучная орава.

Тут аскеты с нотами асан,

И друиды, и волхвы, и шейхи —

Точно Божий выброшен десант.

Если ты от них не хорошеешь,

Мне стихи не следует писать.

Есть телки. Я имею смелость.

Не надо что-то объяснять.

Постель для них такая мелочь,

А ты — двуспальная кровать.

И это не войдет в привычку

И не случится никогда,

Ведь скрипка не пойдет на смычку

С тромбоном Страшного суда.

Не только пот катился градом,

А я глотал отборный бром…

Когда ты снова вспыхнешь рядом,

Связав бикфордовым шнуром?

Сегодня, старый вытряхнув блокнот,

Увидел я, что не хватает нот:

Нет соли Мифа — имени пустот,

Поэтому написана терцина,

И столько было сожжено бензина,

Что тут уже бессильна медицина.

Стрелки как стрелки на часах уснут.

— А вот и нет, — ты снова тут как тут

И бьешь чечетку бешеных секунд.

Рукопашный мой зверь, огнедышащий ландыш.

Посылаю разряд, возвращается смех.

Забиваются перья по самые гланды,

Оперяя дыхания первый успех.

Голос Бога мне был, остального не слышу

И на ощупь терзаю твой новый букварь,

И глодаю парную и терпкую пищу,

Доставая до стенки нетварную Тварь.

Наступает с небес приближение писем,

Где порхают снежинки и молнии льнут,

И крушат темноту кровеносные мысли,

И бегут за тобой, и поют на Луну.

Полетный март хрустит и тает,

И по-хорошему грустит.

Зима меня запоминает

И расстается без обид.

Не станет сахарного слога —

Цинга и авитаминоз.

Уж сердца тайная берлога

К судьбе шатается всерьез.

Ты куда-то ехала,

На меня наехала.

Счастливо отделался.

Ты моя подельница.

Зуд воображения,

Прыщики и жжение.

Каждое движение —

Свежее суждение.

Где освобождение?

Всюду ограждение.

Снова наваждение —

Встречное движение.

Ты куда-то ехала,

Красный свет проехала,

С первыми успехами

К маме переехала.

И опять уехала

На Багдад с морпехами.

Стих мне ставили в уличной драке —

Древнерусский отважный верлибр —

Называется Стиль Росомахи —

Фибры Господа в клапанах фибр,

Но потом поползли эти страхи,

Стало жалко растерзанных лип.

Лежу, в себя уткнувшись как колун.

От скул идет шипение. Усталость

От Солнца набиралась много лун

И обухом набухла словно старость.

За топорище сердце не возьмешь —

Не выросло такое топорище.

Растет, хватая лезвие, галдеж,

Акульим рылом шаркает о днище

И жалится безжалостная ложь.

И некому сомнения доверить.

Подходами ко мне не подойдешь.

Кому сочувствую — раскалываю двери.

Ширялся я твоею кровью,

Артериальной и другой —

В ущерб не своему здоровью —

И стал здоровый и другой.

Ширялся и расширил устье.

И тело писем стало жать

И буквы бросило за бруствер

На взрывчатую благодать.

И — снова в колесе у белки:

Направо, влево, вниз и вверх —

Легко ты переводишь стрелки

И — в беговой шарманке — мех.

Каким красивым стал твой голос,

Как распушился новый взгляд.

Химера Богом укололась,

И — два Распятия горят.

Пускали петуха и грелись,

И трижды раздавался глас.

А полетели в небо рельсы,

Сказали: Церковь вознеслась!

Русалка с разными глазами,

Ходы все зная наперед,

Легко расправилась с ферзями

И дамку ласково берет.

Куда же бегали мурашки,

Пока мы, греясь на песке,

Играли в шахматы и шашки

Друг с другом на одной доске.

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Ведь надо заложить лужайку,

Создать цветник и огород,

А по живому резать жалко.

Такой мы, русские, народ.

Когда Сады Семирамиды

И Райский сад уже бомбят,

Как трудно ведать алгоритмы

И бить в растительный набат.

Куда ни кинешь — “шок и трепет”,

И подоснова бьет ключом.

Лишь на планшете — как на небе —

Очей любимых окоём.

И защитить, и защититься —

Все сразу — это нелегко.

Луне пора бы округлиться

В квадратный солнечный декор.

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Как истина афористична!

И как красива и проста

Мечта весной, но необычна

На ложе снежного листа.

Давай другой сюжет мы сложим

И вместе совершим дренаж.

На древних досках он моложе,

Там — в клеймах в клетку — Отче наш.

А как планировались ясли?

Сначала свет был отделен

От жуткой тьмы в мазутном масле,

И лен посеян для пелен.

Не вмиг взошли цветные лики

И целомудренный газон,

Где кудри властной повилики

От пата исцеляли сон.

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

Ххххххххххххххххххххх

От сексуальной карусели

Не остается даже лиц.

А мы в лицо сказать сумели:

“Люблю”, — не завершая блиц.

вчера кружила голову

голодному и голому

сегодня — холм на рву —

и Гэндальфу и Голуму

вчера делила опции

и с эльфами и с хлопцами

сегодня рубят лопасти

любви планктон и водоросль

вчера воззвала к радости

садистские детсадности

не вспыхнула на Яндексе

не посетила в латексе —

отсюда и стихи

живой нормальный градусник

и радостный и горестный

и ртутный шарик бегает

не сознавая возраста

и забегает в горницу

и по октавам хлопает

и вызывает горлицу

ямбическими стопами

в подмышках время порвано

свирели в зябких дырочках

размноженные спорами

внеплановых и рыночных

плетень и плесень лепета

раздетые шикарно

у торбы крылья лебедя

непарные попарно

а ртуть не разбегается

и держится шкала

икается и кается

слова слова слова

весной ты гладишь камушек

осенний как листок

и с цацками от бабушек

мешаешь свежий сок

не зелье приворотное

течет за воротник

а ярость благородная

в которую проник

погладила и бросила

теперь его черед

и возникает просека

сквозная как восход