Станислав ГОЛЬДМАН ©

Гуляйте от Меня, Любовь...

гуляйте от меня, любовь,
налево, так привычно, право
гуляйте по ступеням к славе
да, впрочем, всё равно куда
гуляйте, если не пора
и если ночь, и если ливень
гуляйте, словно бы кутили
как день назад и год, и два
вы вышли из дому тайком,
и завернувшись в плащ, бежали
идите же, любовь, из спален
под скрип соседнего крыльца
ступайте прямо на проспект
ищите страсть различной формы
гуляйте смело, я в погоню
за вами нет, и никогда,
как буду ревностно блюсти
свободу вашу, стороною
всегда навстречу и с толпою
смешаюсь, так хотели вы
гуляйте, блеск чужих витрин
миг отразит и приукрасит,
ваш запах за основу классик
внесет в канву, и свой роман
продаст удачно и с лихвою
и над осеннею водою
под именем Москва - река
причудливые облака
напишут: только лишь тоскою
наполнены мои слова,
но вы гуляйте, разбитною
боярской, броской, золотою
в мехах, мечтах быть всем иною,
не мне, я знаю вас, дыша
в затылок нежно, вы шептали -
жить в замке роз и дерзких снов
и верили и обращали, меня
в себя, ах как желали
любви длиннее, чем века
и я, поверив в пасторали,
проспал побег ваш в никуда.

гуляйте от меня, любовь,
по полю и старинным трактам
по танцам, по мужицким схваткам
по истине, она в вине, и это верно,
но к весне вернитесь в город, там,
простыв, я буду шляться, как попало
быть во хмелю - пустое, малость,
назло развенчанным врагам
и ты спешащая ко мне, в шифоне
розовом рассвета, и всё пустое
что есть лето и осень, и ещё зима?
лишь символ и набор из букв
машинки пишущей под стук
рождается в полдня поэма
и вечность - больше теорема
мгновенность - больше аксиома
сплю на матрасе из соломы
вбираю роль, вхожу во вкус,
вбивая крюк в чердачный брус.

Женщина месит глину

Женщина месит глину
В ведомом ей одной ритме
Мир свой, взвалив на спину,
"Сколько кукушкой слыть мне?"

Вымостив путь, как надо
Дом свой, окрасив белым,
Сына желать в награду -
Страстью томимо тело.

Женщина месит глину
Сиз сад, в дыму и сливах.
Осень души не вынуть
Точно занозу, стыть так.

Носит в ладонях воду
С жадностью пью, живая.
Нет окончания рода
Правда, как есть, нагая.

Сколько их было рядом,
Слабых и даже сильных?
Ночь так длинна, не свят я.
И обжигаю глину.

Молох

Очнулись от шума ливня
Синицы в манишках жёлтых,
За ставнями аквамарина
Баталий ночных осколки.

В шкафах платяных серый,
На каждую лужу по Солнцу.
Ботинки начищены кремом,
Кингстоны подъездов на «товсь!».

Не верю термометрам - лето?
Наш город - четырёхстенок,
Сверчок конструктивного бреда
В бетонных пролётах слеп он.

Синицы, смешливые твари,
Кто вас разрешил, весёлых?
Клаксонов астматик - матчиш,
Предтеча метровагонов.

Дворов проходных суки
Приветливо хвост трудят,
Как запахом свежей булки
Пожертвуйте мной, люди.

Трубач

Кто переплачет трубача? Разбужено шальное эхо,
Протёрты ветошью доспехи, и в двух, длиною в жизнь, шагах
Весна – соперница. Свинг лета. Итак солирует труба.
Кто переспорит трубача? Кто встанет на пути помехой?
Он взял под утро города - потери счётны: только смех его.
"Рассвет трепещет на клинке, дамасской стали гибкой сини".
Врут, замолчать приговорили, за то полмира посулили.
"Бежать, бежать от чердака". "Шут",- облака его рядили
В одежды белые, пока. Как очищение - гроза
Труба над городом рыдает и никого не принимает,
Но понимает всех и вся.

Полмира, что остались с ним, связали крепкие канаты
Он был варяг и тем распят ли? Вторые же полмира спят.
Прекрепко, будто спит ребенок, пусть присные Олимпа бдят,
По парапету слышно-звонок приказ: дышать, любить, свершать.
Кто переплатит трубачу за ту слезу, за те сомнения,
За зёрна веры и борения, за очевидность быть в долгу
Перед трубой. Сигнал полку пойти на взятие редута
Взаправду и бесславно пасть. Вперёд трубач! Ужель напасть,
Пленить своей души Дракона? Лучами соткана икона
Со стороны боярских схронов, в каре соборов на ветрах -
Фальцет охотничьего гона.

Чётки

пусть предположим, день прошёл
к тебе не достучались гости
платок простуды скучной скомкан
цветастый носовой платок.
отброшен карандаш, эскиз,
уверен, неумело начат
заучен парафраз, стихи
исполнены, не на бумаге.
и предположим, день прошёл,
но стороной, себя не встретив
за стенкой отсмеялись дети
в прихожей мнётся Новый Год,
как будто снова двадцать лет
любовь случится непременно
и рядом будут кавалеры
пристыжено топтаться, вот
та, которую смогу и обрести
и слово чести, не обмануть,
но кто измерит умение,
я попрошу ответить
адекватным тем же
до веры в чёрта, в ворожбу
ужель она мне будет первой?
стою устеночный, молчу
пусть будет первым поцелуй;
спешим, мороз, потеря шапки
Таврический, блестят подарки
и нас несёт людской поток
и огибает, он в шинели,
она - дешёвый затрапез,
но чу, сирень - поток сирени
волшебной дудочкой, свирелью
каким - то чудом, только тенью
миг - упоительное время
проводит чёткий апперкот
и без дыхания, отчасти,
считая лишь до девяти,
приостанавливает важно
часы песочные, бумажный
кораблик с волнами, отважный,
играет, бури впереди
до возрождения однажды
сверхновой ветреной звезды.

залив чухонский, спустя месяц
штормит, их двое, в шёлк огня
вино обёрнуто и светит
случайно - полная луна.
не вспомнить точно, оттого
что всё же двадцать неразменных
и память ласково измену
пригрела с точностью шагов
их десять тысяч, как учили
считалкой детской каждый раз
жмут на клаксон автомобильный
и поиск прочего - причина
и в ней таится Коломбина
и перед зеркалом мы мимы
и эти вымокшие спины,
взгляд из окна -
там странный дождь
ах, эти вымокшие спины
колотит измороси дрожь,
воспоминание убудет -
забвенье Музы на века
любовь, из чувств не самых трудных
и даже так, обречена.
сжимаемый побудки контур,
передовица «Правды», спорт в ней
уборка урожая, зёрна
он собирает - в них Афган
коробит строчки, рядом холод
от полюса и до стены
и замерзая на перроне,
ищу, таившуюся в кроне,
следящую, как эти двое
целуются перед войною
ворону мудрою, сочти,
лишь потому, она ворона
все эти триста лет и зим
и много видела, и в кроне
гнездо – пюпитр, какое горе
превыше бытности вороной
прожить, но карканьем, сложить
о ней поэму: залив, двое
осина, мудрая ворона и
впереди докфильмом - быть…

и так простуда и альбом
и фотографии исжёлты
и барабанной дробью, дрожью
и выпить чай и аспирин
и перевернута страница:
дорога - виадук Кавказ
и озеро, и в нём бездонно
и так прозрачно, невесомо
не как в Москве, а кружевное
парит чуть радостно - не скован,
а просто вычеркнут судьбою
и вписан тут же, но другою –
часть малая моя - Кавказ
друзья, как вы непостоянны,
как жажду вашего тепла
как вы близки и как нежданно
письмо товарища - он ранен:
война идет, такая драма,
война и мы, и мир за нами,
и все не так и кто-то главный
решает: ты и пустота

так вот товарищ, его почерк
и он в трёх строчках, весь кем был
он добежал до этой почты
до полевой, к несчастью почты
и был бы завтра - но убит
убит, весна на полувздохе,
мечта - загул и пиво пить
и дочку на руках и крохи
той жизни, сколько её, плох ли?
«люблю тебя и жду» и всполох,
зарницы долгожданный всполох
и космос разрывает нить.
руна, почти что золотого,
переворачиваем лист
и запиваем жажду слова
все словом же - не остудить
не осудить, не обсуждать
и по началу в безвоздушье
и там поверить, нет - он умер
и не вернется никогда…

опять Москва бесснежной гладью
и в ней дома и никого
и лица мягкие отчасти,
не потому, что точно мягки,
а потому, что воздух смажет
пастель - вощёная бумага
и эти лица, это важно
как ощущение - домой!
на тройке, пусть мечтаний тройке
по насту, в слышную капель
куда, к кому? и кто-то тонкий,
как лёд апрельский, ломкий колкий
ответствует - вперед и сметь
тот город, Маргаритин город
и Мастера и всех чертей,
глаза в глаза - блеск постоянства,
и точен по прямой поток,
но никогда не свяжет братство
и водки питие, и клятвы,
мне Я так близко, Я – моё.
так вот - особенности нови,
картинный к ближним интерес
и толчея и место громам
и выстрелам, стремленью жечь
искать всегда, и виноватых
и виноватится во всём
и линовать поступков ватман,
поступков, выстроивших дом.
дом, по наитию и детству
он прост, как драка во дворе
вот ведь, а место интересное -
мой дом, кухонный бред друзей.

младые волки перепутья -
начало десяти конца
девять и ноль - решётки, прутья
в них прячутся клыки под зубы
предъявленные тем, кто грубо
их обнажить готов и волен
начать кровавый передел:
купить – продать, достоин воин
взять от судьбы тяжёлый крест
и победить, победой скован -
отрыжка лишней доброты
и окончание, как слава,
как свист меча, денег отрава,
век - плот во время лесосплава
бьют о пороги действ реки
и побеждают, рвут прелестно
мясо, добытое в бою
и рядом рьяная невеста -
Россия - родина гротеска,
в любом явлении уместна,
отдалась стильно, на ходу,
вначале резвости и злату
потом чернёному стволу,
потом вообще, сорвав рубаху
рыдала пьяная в углу.

и окружая себя делом
ваять систему, привечать
и создавать и верить в Трою
обман, обёрнутый в простое
тост – твое имя, сострадать
и забывать на миг о догмах
хозяйничать, спешить успеть
и клеить доллар перестройки
на бюсты - плесневую медь -
металл, воистину причинный,
и отшагав, застыть в броске
и эти дни болезни мнимой
когда платок отброшен, длинный
мой нескончаем боли день
прорвётся заскорузлым свищем
на форточке висят слова
и снова ветер, словно нищий
какой - то всем знакомый нищий
возьмет с собою и меня.

калейдоскоп унылых буден,
все стёрто до картинки моно
народ, описанный Шаломом
и сам, захватанный шалом
и нас становится не трое,
а четверо - счастливый год
набор картинок: слева, справа
внизу, верху - видеоряд
я сам с собой, в семье,
составом пусть женским
дочки поначалу -
гремела майская гроза
и создавалось впечатленье
великой творчеством болезни
и это впечатленье верно
у тех, кто сам построил дом
не на песке или бумаге,
срез - белорусские овраги
когда мечтал, надевши краги
мотоциклетные, салагой
нестись по рощам, буеракам
себя, отождествляя с мраком
и светом даже иногда.
всё белорусские овраги
и одиночество, и день -
один иль два и как - то сразу
ты перелистываешь кряду
полтома, это ли награда
в беспамятстве искать отраду
и жить не вопреки, а для.
зачем - то, стынут балюстрады
несутся вровень автострады
так вот кому - то точно надо,
чтоб жизнь листали по томам.

не достучались к тебе гости
твои друзья - твои враги
твои - всё это отчего же?
что жив ты, на сегодня жив
и вновь перебираешь чётки
как на войне молились сводкам
об окончании войны…
и предположим, день прошёл
не достучались, скучно, гости
ты болен, снова монотонно
играет кубиками жизнь,
на стук призывный, настоящий
я поднимаюсь и боюсь
за дверью он стоит вчерашний,
прошедший двадцать лет по пашне,
засеянной пшеницей лжи
нас отрывает от земли -
и чёток круг разорван, зряшный.

Ещё к нам подселили тишину…

ещё к нам подселили тишину
такую робкую жиличку-квартирантку
в кухонных ссорах, наши коммуналки -
простые люди. в дальнем же углу
она нашла себе приют и кров
мадонна, осеняя светом лица,
заставила вдруг мир остановится,
спросив «а верно, правильно живу?».
и примеряя платье, на паркет
упали крылья ангела, простите,
моя соседка, полноте, вините
в том шуме, слышите, коварство дежавю
и ночь, в чернильной пустоте таясь,
внимала, там читал стихи подросток
и девочка летала - это просто
и сложно, если сердце отворять
условным стукам в дверь: пойми, прими
он не соврал, он был такой в начале
потом вдруг изменился и печалью
наполнили запечные сверчки
его признанья и, увы, прощанье

итак, к нам подселили тишину
о, как не подходило это имя
той, для кого уже сложили гимны
и целые эскадры шли ко дну
к стопам которой, словно бы в Медину
паломники Аравскою пустыней
припасть спешили, будет посему.
давайте выпьем, тост за справедливость
на Ваш триумф, надеюсь, позову
я пол Москвы, но не сейчас, отныне
Вы - тишина и с Вами помолчу…

Сухие листья - летопись разлук…

смешно представить – осень, Новый Год
столь ранний для Москвы
и жаркий в Тель-Авиве
я между ними проживаю, сливу
жую, зажмурясь, косточку плюю

смешно до грусти, если сосчитать
количество ночей, прошитых дратвой,
пусть намертво, словами страшной клятвы -
быть вечно рядом, самолёта ждать
и разменять, за несколько минут, страну
всё кончено, полоска жёлтых пляжей
резвятся рыбы, яхты фюзеляжи
раскрасят в модно - яркую волну

наступит полночь, ёлка, раздадут
тепло подарков, жаль не нам - не дети
прочтёт молитву дедушка, и светит
свеча, что помнишь, пели - «на ветру»
в фотоальбомах сохранить семью,
познавшую шальное перепутье
безверие прозрачный воздух скрутит
и вложит в чемодан - его свезу

к Вам в Новый Год, уже привычный, Ваш
из века в век, пересекая даты
спешу признаться, что люблю, так надо,
прижавшись к бесконечному добру
Вас не забыть, лишь только потому,
что запах-шарф не развязал когда-то

за облаками мир нестойких звезд
что пять часов, когда мне сто столетий?
и тут и там «привет – пока», в конверте
сухие листья парков, снова жгут
сухие листья - летопись разлук…

Теория касаний

всё мне нипочём, и к себе на выстрел
не подпущу никого, лишь тебя
тогда, когда по спине, ты слышишь?
предпочитаю удары ремня.

дай свою ярость, ужель в повозке -
символ, растраченный пусто век,
не сохранилось более острого
чем взгляд любовницы, модный, как стек.

не понукая, ведёшь к побудке
рвётся душа, оболгав весь свет
мне предпочесть твои длинные юбки,
юбки, в которые буду одет.

чёрных чулок, ослеплённый блеском,
запах вдыхать, бог мой, запаха взвесь
неподражаемой комой гротеска
даже она замирает, речь.

та, что дрожит, словно сердце на плахе,
кто-то придумал резиновый член
бойся его - он всамделишный пахарь
пахарь ужимок и частных проблем.

там, в переулках, ютится нищий,
нищий, от чувства свершивший побег
мы двое в мире, мир мира лишивших -
истёртый донельзя, глух саундтрек.

кто-то постель не признал искусством,
кто-то вознёс к небесам "не лгу"
я принимаю тебя, такой хищной,
не позволяя себе "не могу".

снова опасность, как льда осколки
в сердце, разъезд, тараканьи бега
бей меня, жги святотатством порки,
не понимая любви на века.

Веснушки Ближнего Востока

За утро в маленькой простынке
И детский плач и "ладу - ладушки!"
Гостим в рассказах Астрид Линдгрен,
Из кухни запах, ждём оладушек.

За всё - за верность и участие,
И за тепло её ладошек:
- А что, ты мне, придя подаришь?
- Весь мир, которого так множко.

Как споро время настигает
Сознанием о невсевластьи,
И хорошо быть Далай-ламой,
И просто Порожденьем Сказки.

Заботам - да, ни йоты скуке
Пусть ночь длинна, трудна, бессонна,
Шагов я приглушаю звуки
В границах счастья детской комнаты.

И в блеске глаз таится важное,
Нет, не тревога и поспешное,
Но точно, ощущенье папою
Как свежий бриз за штормом вечности.

И в воспитании протеста,
И в ливне февраля жестоком
Я расстелю ковер из скерцо
Весна приходит, на немного.

Волнуюсь. Слушает внимая?
Волнуюсь. Я не неудачник?
И понимаю, что желаю
Родится в той же ипостаси.

Простынка скомкана,
Не плачет.
Развернут фантик новых суток…

Травести

травести,
в изъеденной солью штормовке, на траверсе
вросла, как влитая
намертво
подросток - девочка бравая.

магма ожившая - взрезаны палубы
в блеске, руками матросов отдраенном,
тонут стремительно фразы о Каине -
юнге, смешавшего карты
их плавания.

травести, радость - в пощёчине стылой
реальности
в списке приевшиеся обязательства,
мужнины слёзы,
желание краткости

и отрицание вероятности
кошкой домашней мурлыкать,
ласковой
в меру хозяйственной,
крикнуть ура?

быть непохожей до чёрно-квадратности
театр теней изучает превратности
роли полученной,
вновь холостяцкую часть
обживать.

общежитие,
штатские впишут – ты стала штатною
штамп на помывку и мыло банное
и до рентгеновой истины: жалко себя
снова считаться и быть, как "она".

Читка

С трудом разгибаются спины
Сегодня чрезмерный улов,
На рынке восточном маслины -
Искусные вытачки снов.

Под крики в арбах их развозят
По узким и гулким дворам,
О нём же не вспомнят, не спросят:
«А был ли отверженный там?».

И чувств тяжела десница
И к часу приравнен час,
Когда, он с креста спустившись
Всецело наполнит Вас.

Пройдя от чужой Голгофы
Смиренных десяток шагов,
Твердить, как молитву, строфы
Написанных им стихов.

Зваться Друг

был друг, не много знаешь их, друзей
был друг, рекордной стометровкой месяц
был теплотой согрет наш малый круг –
он, я, земля обернута в шарф неба.

был друг, не потому, а для,
он крыл мир матом, словно охраняя,
он мог бы жить, наверное сгорая,
и мог бы умереть, не оболгав.

да он был друг, когда, предвидев кровь,
его же провожали сотни линий,
трамвайных, мелом на асфальте, милых
людей к процессии бесслёзный разворот.

когда б я мог стать Богом, пусть собак
стать тем, кто оживляет и прощает,
когда б я мог выть на Луну, взывая
к стране, куда уходят навсегда.

до пепла, до развеять и забыть,
свечной гротеск, как фабула Вселенной?
когда б я мог стать просто переменной
и запахом не ладана, но рук.

когда я б смог, то тоже звался Друг.

Покинуть Египет

Держаться Солнца. По стежку в день
Дратва законов. В иголку вдень
Канат верблюжьего корабля,
Пустыни море и там земля.

Пылает остров. На нём народ.
Песок и космос венчают свод.
Цена исхода - убить раба,
Кого не слушать, как не себя.

Заплечный томик чужих стихов.
Сума, как дом им, под свист хлыстов
Гримасой горе и сорок лет,
Ещё родятся эпос и свет.

Верь скарабеям - укажут путь,
И жажда "те мы?" стесняет грудь.
Сгустится воздух клубками змей,
Но Некто: грозам поклон не смей.

Сытость довольства - не обсуждать
И рваться к воле под "твою мать".
Упрёк движенья, срез суеты
Присевший с краю, сожжёт мосты.

Хронометражно, под бой секунд
В побеге к утру начала бунт.
Над темнотою око Творца,
Я не запомнил черты лица.

Веснушки точно, семитский нос
На все ответы готов вопрос,
И углем жесты, и в двух шагах
Размытой тенью бродяжий страх.

Безвесным крыльям дерзких ночей
Горячий ветер одел пальто,
По переходам поёт Никто.

На этом небе часто снятся сны…

На этом небе часто снятся сны,
такие сны, которым время сбыться -
в исписанных убористо страницах
определить наличие Судьбы.

Корявый почерк, даже пара клякс
зануда-дождь и внешние помехи,
балконный трёп, кому-то на орехи,
благополучность - это не про нас.

Умение прожить на интерес
не за рубли, не за чекушку водки
и наспех, просмолив чужую лодку,
уйти на парусах от скучных мест.

Гора с горой, мерило - высота,
там голод кислородный и общенья,
и следуя закону притяженья
в комету обращается звезда.

На этом небе часто снятся сны,
а Вы твердили: «Ваш побег напрасен»,
и в зелень яблок, добавляя, красный
их осень обернула в тлен листвы.

Как несуразно, выделить себя
в демисезонном, всё ещё мальчишку,
достав стихов потрёпанную книжку.
Своих. Мир, ненавидя и любя.

Читать навзрыд продрогшим воробьям,
стремясь перекричать смешливый ветер,
страдая, будто вымышленный Вертер
и доверяясь вымокшим скамьям.

А на Земле я спал совсем без снов…
мангал из кирпича своими руками . складское оборудование новее . Fibo forex Форекс Фьючерс.
Hosted by uCoz