|
Анатолий Головатенко © ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКАЯ ТРИЛОГИЯНемногая проза1. Немного о любви…Это еще не та проза. Не из тех, что я хотел бы написать, переставляя слова в порядках, выстроенных странными лексическими и синтаксическими соответствиями. Это пока что - романтическая одурь, так и не превращающаяся в рациональную дурь.
Дурка как фон для описания собственных эмоций не годится - прием застарелый и истекший слишком многими алкогольно-параноидальными слюнями. Храм или монастырь не умещаются в декорации из-за нежелания бутафора трогать читателя тем, под чем висит однозначная табличка "Руками не трогать". Московские диссидентские кухни не годятся по причине излишней зашарпанности тараканами, а также в результате задрыганности хозяйками, вечно льющими в чашки недокипяченную воду, а еще из-за зафискаленности большинства обитателей этих для другого предназначенных помещений.
Итак, остается фон условный - но меняющийся. Начать уместно со средневекового замка: минимум антуража, кураж тоже в меру, тон почти классический, без припердыхов постмодернистов.
Иван и Альбер в застарелом донжоне беседуют о скупости отцов и о несправедливости судьбы. Тема не катит - потому что исковерканный в недавнем прошлом шлем не интересует и предполагаемого читателя, и одного из собеседников. Могла - и может - возникнуть иная сюжетная линия.
Наивно было бы предположить, что Альбер не догадывался о весьма вероятной интриге, затеянной оруженосцем. Как же, красавица-крестьянка (барышня-крестьянка, если уж Пушкину всерьёз следовать), соблазнившаяся рыцарским достоинством, но не желающая врубаться в честолюбивые (или тщеславные?) замыслы любовника-сеньора, зато благосклонная к его верному слуге или к отвратительному отцу… Или: гомосексуальная любовь оруженосца и персонажа, названного в почти упомянутой очень маленькой трагедии Жидом - причем с откровенной, драматургически определенной прописной буквы… А не есть ли Агасфер главный (пускай закулисный) герой действа?
Полно, не станем увлекаться версиями да интерпретациями. Выстроим лучше свой донжон, без донжуанства Мериме, Мольера и прочих литературных французов - и без игры в слова, слишком легко дающей каждому шанс поиграть и смыслами.
Еще раз итак - и безо всякого намека на подвластный царю Одиссею остров и прочие античности. Средневековье, даже театрально-условное, всяко было после.
В донжоне - я сам. В турнирах участвовать не собираюсь, копьями потрясать не умею. Не Шекспир, однако. Чувствую себя, однако, неуютно: башни замков отапливались не лучше московских квартир в пятиэтажках. Шерстяные носки прохудились. Зато: есть ощущение причастности. К чему? К славе предков? Вряд ли. Не греет - из-за нехватки генеалогических познаний. К радостям жизни? Так им вроде бы уже успел порадоваться… К отточиям, раскиданным по еще не написанным текстам? Но и тут облом - признаки препинания упорно отказываются быть знаками судьбы.
Не умеешь мечами размахивать - так бисер хоть не мечи. Остается самое простое: рассказывать себе истории. Истории, естественно, примышленные.
…Незнатный юноша влюбился в зеркальное отражение своей подруги. (Почему незнатный? А чтобы зеркальнее было.) Зеркало же было и впрямь знатным, вещью редкостной, почти венецианской, да и гнилью тамошних каналов отдающей. Не канает? Попробуем по-другому.
Примерещилась южнобаварскому парубку из немецкоязычного фольклора суженая. В излюбленном сельском источнике отразилась. "Fuente ovejuna", парой слов сказать, а то и "Сельская честь". Нимфа, думает тинейджер, еще слова этого не знающий, - или ведьма? Думать умеет плохо. Решил, что просто невеста. Свадьбу сыграл, лет пятнадцать прожил с женой, временами даже безбедно. Утварью обзавелся. Вот только умереть в один день всё не получается…
И тут - другой уже персонаж, в плечах поуже, но разумом пошире. Или поширше, поскольку говору поморскому с детства был приучен. Аскетизмом в юности увлекся - но странным каким-то. Стал на крестах каменных по Волхову да Северной Двине плавать. До Великого Устюга доплыл. А велик ли он? Размышляет…
Опять отточие понадобилось.
Или вот: навскидку стал обитатель упомянутого донжона по лягушкам стрелять. В нескольких попал, иные в земноводных своих зубах стрелы держат - поймали, гордятся. А персонаж невежествен, Афанасьева-сказочника в детстве не читал и не знает, что делать. Лягушки глазами топырятся, губами пузырятся - а воз не с места. Но это уже басня.
2. Басня без моралиПовадился однажды заяцТрепать траву, как праведный паяц. А тут ему навстречь - хотя бы и по краю - Два нераскаявшихся волка. То-то пляс. Да не успели чёлки Уместно причесать. Волосья убирая С небритых зверских лбов, Обиделись, что грают, Потешно зря, вороны И непочтительно-навязчивы грачи. А императору тем временем бароны Корону поднесли. А дальше - лишь врачи. 3. Немного о разочарованияхРаз-два чаровницы объявились много позже, чем обещали. Но не то, чтоб их кто-нибудь звал. Сами пришли. Некоторые даже из соседних городов приехали. Лицами похвастаться, пирсингами похвалиться. Так себе история. Но story - уж всяко.
Якобы мы поняли друг-подружески, о чем речь зашла, как далеко зашла, куда дальше пойдет. Хватит. Избушка с птичьими ногами нам обеспечена, а с крыльями летающих акул - не гарантирована отнюдь. Будем плавать в здешних водах.
Запросто. Вода вполне пресная. Если уж солёной окажется - промоемся. Моэма вспомним, Мисиму помянем. Хэмингуэя оставим в покое.
Мингрелы порой оказываются не менее дикими, чем сваны. А саваны нам себе не шить. Нить же тянется, что обнадеживает. Иголка только странно скользит - отсюда и разочарования. Ровные, как и ожидалось.
Все коровники в России отстроили армяне еще в советские времена. Дальше были коттеджи - для сходных целей, впрочем, предназначенные. Тяжкие на подъем коты вовсю мышковали, крысы никак не понимали команды
брысь , рыси даже не рыскали - только глазами недобрыми смотрели. Одно утешение, что не вспять. 4. Несколько об огорченияхГолодаем тогда лишь, коль голодно.Мерзко - верим, что полно нам Притворяться Иваном Грозным. Мы не смеем грозить. А угроза - Не навязчивая мниморифма. Это давно уже проза. На неё есть свои тарифы. 5. Правильное правилоСамое выправленное изо всех правил - самое оселковое - оставил отнюдь не заставивший себя уважить Дядя Осёл, что осел в онегинской деревне. Правило было иное, античное ещё. Ещё смешнее.
Итак: взбудоражившись, Дидро будировал, Вольтер шокировал, эпатируя по преимуществу барона Неккера, но ведь и до этого Аристофан просто осмеял всё, что было после. Но после ещё было. И там кое-что случилось.
А подробнее? Дробность, конечно, начинается. И не верится - не больше верится, чем в солдат на Исаакиевской площади, способных выстоять ночную вахту на самом захудалом галеоне.
Они ответили нам всем. Впрочем: есть правило! Не пакости ближнему - и понимай, кто тебе ближний.
Аристотель писал об этом в терминах политейи - и был прав. Политики перестали понимать термины в веке восемнадцатом примерно. Дальше о правоте говорить стало бессмысленно, но правило складывается в неизбежную дробь. И правило очень простое, хотя и местами пористое.
Генрих Гейне предлагал бить в барабан и не бояться. Придётся возразить: бей в барабан, предварительно удостоверившись, что у тебя хорошие палочки. Не имени Коха, надеюсь, а из нормального бука, не из бухенвальдского выделанные.
Дальше (не упоминая о нацистском сожжении книг автора поэмы "Deutschland") - начнём понимать.
6. Попытка пони - манияОчень маленькая лошадьОказывается неизбежно больше Около присевшего отдохнуть осла. Осёл окунулся в арык, Орёл упал в пропасть. Осень опала прядью собачьего дерьма. Образы ещё остались. 7. Маниакальное завершение психозаВы поняли правило? Семь нулей заменяют нам остальное.Недолгая поэзияЛюди иногда говорят на иностранных языках. Даже в минуты вполне трагические. - Ich sterbe, - сказал чахоточно помиравший русский литератор. Но ещё раньше ему ответили: The devil speaks truth much oftener than he's deemed, He has an ignorant audience… Правы тут все. Или виноватых не найдёшь. Искать не станем. Но заметим отсутствующие номера на бамперах автомобилей, увозящих вдаль неизвестных жертв.
Ускользающие правы - но скользки… Теперь - несколько стихов, строчек малопридуманных. Перед тем, как пропасть, - безобратность Оборачивается безобразностью. Мы и так уж платили двукратно. Так верните остатки разности Между долгим отсутствием праздности И пугающим одиночеством… Что канючить - ведь вчуже упрочится Ускользающая порочность. Только будет особая точность, Когда взглядами встретимся. Очно. Раз уж перешли на русский - Рубикон позади. Можно продолжать поход на Рим - хотя бы и Третий. Перечёркнутые регалии Напрягли только пару воров. Из далёкой неведомой Галлии - Запах полумосковских дворов. Перемученные порыдали бы, Пересветлые - стяг нашли б. Передоз мы на ужин отдали бы. А не нужен - пусть будет клип. Клип случился очевидным. Рекламные титры, бутафорские тигры, андеграундные кимры, так и не завоевашие Киммерию. Кумарят, наверное. И зря. А незримо прикарманенные строки из кармана же и вылезают. Перешедшие все пределы Переделят в итоге запас Тех немногих ещё, пышнотелых, Кого Кто-то случайно спас. Мелом их, красно-белым, А потом уж заезжий ас По размеченным, но поределым, Ненарядным совсем полосам Всем ответит - хоть словом, хоть делом: Это выправит - веруйте - Сам. Больше говорить почти уж нечего. Разве что… Спелыми строчками - мы удачливы. Мы затеяли сами игру. Зряшными спальнями глупо начали. Гуру прячутся, озадачены. Но проснёмся опять поутру. Пожалуй, всё - до времени? Мимолётная драматургияАльбер (со второго этажа донжона): И почему здесь, в неурочный час, Поверженный отец играет в прятки? Иль это всё же давний, дружный Жид? Порядки, правила известны. Кто не бежит - не слишком и дрожит. Но будем кратки - и, хоть в замке тесно, Сыграем роль - хоть морщась, но не тщась Попасть в сундук, придумку драматурга, Поруганного напрочь. Прочь, из глаз И так уже струятся кровеслёзы - Конечно, бутафорские. Навзрыд Рыдают по самим себе стервозы - Кто не в земле, не будет и зарыт. Иван (из ближайшего болота): Не видит тот стрелы, кто не был лучник С рождения, когда пращой Бросали камни - неуместно кучно - В прыщавых юношей предместья поперёк. Тут не попрёк. Всяк сам собой обучен. Кто что-то сделал - сам себя вовлёк В историю, где мерзкой твари Положено ловить стрелу. Ты мог бы быть и рыцарь, и товарищ, Но предпочёл сундук неверному крылу Вечный Жид (вне времени и пространства): Оставьте, юноши лягушек, луки, стрелы. Придёт пора всем жабрами стрелять По тем - не близким, в общем-то, - пределам, Где всяка жаба станет просто блядь. Мы поравняемся - хотя бы для острастки - С такой страной, где благодать Престала быть вполне цивильным делом. Всё ж богомазы пожалеют краски. О прочем же - бессмысленно гадать. Альбер спускается на лифте с донжона, Иван вылезает из болота. Агасфер остаётся на сцене. Но немного растерянный. Может быть, время потерялось? |