Анатолий Головатенко ©
ВСПЯТЬ и ВПРЕДЬ
Перевёрнутая пирамида
***
Это повод для оптимизма —
обилие былых поражений
и поражений, надеюсь, будущих.
Остальное (удачи, харизмы,
сетования:
Неужели?)свалено в груду ещё.
Из неё-то — тот ржавый лом
благодетельных неуспехов.
А кого уж куда повело…
Всякому будет потеха.
***
Сторож
а отряжены охранять пустырь.Монастырь тут давно заштатный.
Посреди — колокольни штырь
норовит уйти в почву, обратно,
к тем немыслимым ныне нравам,
к временам вполне умолимым —
как целебные воды и травы
приносили сюда пилигримы.
Век тогдашний притух и устал —
вдосталь слов, хоть молитв негусто.
Но зато затворяла уста
недоступная слуху п
устынь.
***
Ходим всё вокруг — ряжеными,
удивляем мимоезжих ряшками
да блестящими вдрызг бляшками.
Утомляем друг друга тяжбами,
а потом уж — во все тяжкие.
Быть кому-то придётся пешками
и стрелять на портвейн трёшками.
А иным — розоветь плешами
или целиться, лёжа за флешами.
Снабжены все сполна фляжками,
но пути не промечены вешками.
В остальном же — весьма потешно.
***
Лучше уж со скоростью болида
врезаться в чахоточный недуг,
чем по гнусным правилам Эвклида
эллипсы выстраивать из дуг.
Что Эвклид? Чертёжник тонких линий,
хоть успешливый, но древний грек.
Геометрию корёжит-клинит
в дельтах своенравных рек.
Дважды в воду? Да хоть трижды в пр
опасть.Эллинам — гармония их тел.
Лучше, позабыв про совесть-робость,
криво крикнуть:
Я так захотел!
***
Что захотели — обозначили.
“Начала” выдумал Эвклид.
И кто же знает — круче ль, паче ли
мы сделали, чем прорекли.
В предначертаниях — наивность,
как в новостройках под окном,
как в звуках призрачного ливня
глотать в больнице толокно.
Живой водой наполнишь ступу —
ан глядь: заляпано сукно.
Толкай, толкуй — выходит ступор
и рваных линий волокно.
***
Археология — просто проекция
на ребро поставленного куба
и кубышка для скучных лекций
членов учёного клуба.
Археография — просто лакуны,
заполняемые наугад, —
или дно пересохшей лагуны,
где давно уже найден клад.
…А вот археоптерикс — просто птица.
***
Скособоченная пирамида грозит переломать рёбра
раззявам, глазеющим на её грани.
Злым быть скучно, пошло слыть добрым.
Нету здесь поля брани.
Фараоны сделали что могли там:
понасыпали всюду песка.
Геометров же к этим плитам
и вовсе не ст
оит пускать.Июнь 2003 г.
Якобы посуху
***
Бьёт копытом о тугой Парнас
конь, что вырос каменным.
Крошки отгранитные соберёт для нас
Тот, Кто стынет пламенным.
Племя обеспеченных выплывет само.
Мы же — терпеливо холим семя.
Опленённые расплюснуты в трюмо.
Гладиаторам просторно в Колизее.
Хлебом, зрелищами, рамками куртин,
хоть картинками из давних хрестоматий
мы продержим этот карантин.
А сойдёмся — на банальном мате.
***
Сороковой безмазовый дож
видит только брызги в каналах.
Тридцать пятый император вхож —
но не к Тациту, лишь в “Анналы”.
Алы-палы, гвоздики к празднику.
Разницы с лилиями — никакой.
Пусть букетами хвалятся, дразнятся.
Управляет Ковчегом другой.
***
Не под всякого выложат одами трон,
не любого прикроют водами.
Даровое владычество спелых матрон
завершается переводами
на язык мимоезжих боярынь-ворон,
припозднившихся в дальний скит.
По строке — и награда, по вере — урон.
Санный след мечен ниткой лузги.
***
Не по Сеньке шапка Мономаха.
Чай, на сеновале почивали?
Жизнь, конечно, слишком кочевая,
но зато одним протяжным махом
Сену, как ручей, одолеваем.
***
Кий был перевозчиком через Днепр.
Там тогда водился самый дикий вепрь.
Сгинул он в романе Вальтера Скотта.
И винить тут некого: охота
в подневольной пуще всё ж прошла удачно.
Смотрит лес на Киев — но немного мрачно.
***
С.Л-му
За город Киев — бильярдные битвы.
Хоть шаром покати — мимо лузы.
Неуспешная, видно, сегодня ловитва.
Зато трапез — в четыре пуза,
зато можно с плеча, с ключицы —
влёт по гнёздам. Птенцы — навзрыд.
…А редут, что вскоре случится,
будет выстроен, взят и срыт.
***
Кто ловцом был — тот будет рыбарь.
Кто был ёбарь — останется там же.
Вам же выписали календарь,
в нём персоны и персонажи.
Это ж надо, как встряли в старь.
Остаются одни распродажи.
***
Л.С.
Возвращение к старой прозе
оборотистей, чем в стихах.
Привороженность к спелой дозе —
это псевдонадрывный страх.
Трах — но не только. Скамейка
сентиментально памятна.
Помята садовая лейка.
Правят давно уже намертво.
***
Выправлены ваши варны,
гарно гурлычат напевы.
В Италию — значит, направо.
Мне ж — задарма — налево.
***
Ю.Б.
Перевёрстаны наново вирши,
переструганы на верстаке.
Ну и что, пусть подмена. Мир же
не совсем ещё в тупике!
Слишком тщательно гладит рубанок
плоскостопую раму слов?
Это, знаешь ли, по барабану:
просто плотничье ремесло.
Перебедимся. Перебудемся.
Пусть задоринки да сучки
до банальной осенней распутицы
нам усердно втирают очки.
Тривиальное трёхдорожье:
влево, вправо… Там нежить, тут стресс…
Ну а если: сюжет искорёжить —
и стремглав, напрямки, вразрез?
***
Избранник у Томаса Манна
стал персонажем романа.
Дуремару достались пиявки,
шпиону — надёжные явки.
…В Халле — площадь Пяти углов,
а в Ташкенте — привычный плов.
***
Малахитом, рахат-лукумом
жизнь твердится. Приспела спесь.
Псом в овчарню и к чёрту кумом
не пойду, как мудак, огребесь.
***
А.Р-ну
По средам слишком алчны фиалки.
Не прислать бы из смерти письмо…
И проиграна битва при Калке —
век тому уж почти что восьмой.
Смой, что высрал. Ты думаешь — странник?
Ранний плод — в три обычных цены?
В хороводе — русалки да банник,
в казино казеиновом — бранник.
Маргариты давно спасены.
***
Выпущен — не на свободу.
Проводы — не по годам.
Я бы забацал оду,
но слишком плоха погода:
слякоть, и прочая мразь.
И скука ещё завелась.
Ась? Ненадёжны тут броды?
Зато заготовлена кода:
Аз, — говорит, — воздам.
***
Мы проехали много миль —
стало не совсем умильно,
зато стильно и вполне вольно.
Вероятно, нас недокормил,
Кому было не больно, а сильно.
Прахом стынет былая пыль.
Попригас-похолынул пыл.
Что осталось — так путь крамольный.
***
Карамельный привкус на губах.
Бах — и сразу в музыку. Отзывно.
Босняки разделят Карабах.
Босяки же — всяко на бобах.
И без бомб да бонбоньерок тут унывно.
***
Шахидский пояс подытожил пляску
тугих теней на призрачных подвязках.
Оставьте ряску рыбам, воину же — каску.
Охотно верю: благостен тот кнут,
с которого уже облезла краска.
Не столь пугает тиканье минут,
как преждевременных часов огласка.
***
Бесам — баснословить, басовато Галичу
бисером метать в магнитофон.
Он ли? Ой ли? Не далече — далече
выйду на подмостки — а потом и вон.
***
Вышло немного проку —
висельник-весельчак
с ухмылкой вчиняет року
розово-жёлтый стульчак.
Какой прибезмозглый чувак
выписал чек до срока?
***
Я.Ю.
Следовать мёртвым слогом за
пред-оставленною подругой —
это в карих глазах слеза,
а во рту — непристойная ругань.
Пристоим — лошадям бы отдохнуть.
Охнуть успеем и ахнуть.
Притомимся, но тухнуть — что чохнуть,
под ногами — потешный горох нам.
Ну и сеть приплела Арахна!
***
Страх ли стух — или снова Стикс
рассекают зазря веслом.
Что-то явно годится на слом,
но останется буквой икс
.
Миг ли, фиг ли. Тори ли, виг ли.
Ну, не Англия. Но и не Греция.
В этом псевдоэтническом тигле
очень непросто согреться.
***
Я.Ю.
Наводчик — пальцем и словом,
начётчик — даровым калькулятором,
чужим все жертвуют кровом,
чтобы после его перепрятали.
Ратуйте — до предела,
за которым война не кстати.
Нам бы беречь своё дело,
но делец неизменно отвратен.
Катит — всегда к закату.
Протиснемся хоть в затекст.
Места не настолько святы,
чтобы не стало мест.
Май 2003 г.
Паровозные отголоски
Zur Geschichte метафизической поездки
Даниила Андреева к лермонтовской бабушке
в Царское Село
***
По размерам стихов бы и прозу —
лишь бы Розу успеть прорастить.
Изо всякой спитой туберозы
город высится — на кости.
Поездами чрезмерно ранними
Пастернак освежит канапе.
Расписание есть и в Коране,
а в молитвах — кощунства напев.
…И построить эоны рядами,
раз уже примелькались стихи.
Недостроенными городами
страны вызвонятся из трухи.
***
Повитуха давнишних страхов,
приоскаленная любвеобильность,
переводит звонки на мобильник
в промежутках близ криков и ахов.
Гробовщик в недостроченном фраке
установит умильно-стабильность:
это лишь по соседству убили —
вам же грязнуть и в драке, и в браке.
Обесточенная переправа,
рядом детолюбивый Харон…
Смуглым бицепсом костоправа
вы избавлены от оравы
акушеров, надбровьями бравых.
Семафорно открыт перрон.
***
Расписание электричек
ненавязчиво, но обманет.
Мы останемся в этой притче,
и к вокзалу не выкатят бричек…
Только рубль неразменный в кармане.
***
Трёхрублёвые проститутки отличаются от поэта,
как трамваи от пары погудок
припозднившегося паровоза.
Не в казарме, не жди побудок.
Вознесенский помянет Озу —
Пушкин щёлкнет в кармане бригетом.
***
Безразмерные поистончились строки,
и стихи теперь — лишь прототексты.
Извлекайте лучше уж занозы,
но на корпию не дёргайте пороки.
Рифмой пошлой — по изысканному носу.
А поэтам здесь не время. Только место.
***
Местная версия Розы мира —
просто романс о Лисе Ринаре.
Нарты мыслимы и на Канарах.
Нары скрипят по Пьере Миньяре.
Рать нерадивого Лира
строится в пресные пары.
***
И на всех парах, и открыт сифон,
семафор вздёрнут буквой ай
—Корифей держит хор всего лишь за фон.
Но Пахан грустно выдохнул — вай
.
***
Каравай что делить —
где Кавказ, где Владимир.
Лепестками пропах нафталин.
Пара дуль, пара пуль — и вымер
люд предгорних Твоих долин.
Покемарь — Даниил ли пророку
Михаила от дрёмы будить..
Надрумяному этому Оку
неусыпно предписано бдить.
От пророческой паранойи
остаётся десяток гвоздей.
А Ковчегу достаточно зноя.
Пристань выищется везде.
***
Далее — почти без остановок.
Машинист — известный лиходей.
Он подыщет пассажиров новых —
но пока что поезд без людей,
без зверья, присущего Ковчегу,
без того, кто всуе вышлет птиц.
В тендере ещё хранится эго
—так что, если хочешь, прокатись.
Май 2003 г.
Спектральный анализ
1.
Самый светлый оттенок белого
неразличим и зрачку,
искушённому в тонкостях света.
Это уже за пределами
нашего с Ним Завета.
Блесна не подскажет крючку,
где рыба, а где рыбари.
Но ясно, что тенью лески
прикрыта та самая линия,
за которой ублюдок глиняный,
услышав: гляди и бери
—предстаёт в мутноглазом блеске,
чтобы возжечь фонари.
2.
Тень снисходительна,
ибо над нею
есть и другая тень.
Щурятся прародители —
свет холоднее
в невидимой наготе.
Воздух там тёмен и тесен —
это почти предел.
Свет почти бестелесен
—и потому многотел.
3.
Контуры зорь и закатов
размыты изжелта-синим
пучком оголтелых лучей.
Сливаются краски — легато,
но тонут в ночной трясине.
А мрак — он бесцветно ничей.
4.
Воздух вылеплен из сияний
и отброшенных ими назад
густо-серых телесных теней.
В метко выверенном изъяне
вдруг продрагивает бирюза.
Ветер воздуха мудреней.
5.
Воды процвечены рыжим,
зерноподобным песком.
Водоворотами брызжет
в фонтане, вполне городском,
высиянь очертаний
древних великих морей.
Красным першит в гортани,
и чередой пузырей
прозначен путь радужных линий
и разворотистых дуг.
В излучинах, в бурой глине,
синим замазан недуг.
6.
Розовое здоровье
всё равно отдаёт синевой.
Контур прерывист, но ровен,
краски прошиты канвой.
А где-то посередине,
вдали от любых рубежей,
горизонт, отразившийся в льдине,
кажется неба рыжей.
7.
Самый мрачный оттенок чёрного
синеет при свете ночи,
а днём — светостоек и чуток.
День — результат упорного
согласования прочих
частей непомерных суток.
Выловленный из спектра,
расцвеченный только на миг,
чёрным по белому вектор
показывает: напрямик.
Июнь 2003 г.
Из давнего. Незавершённая композиция
1.
Говорят, со случайного шага
начинается всякий путь.
Ночь. Студенческая общага.
Разговоры — оставь-забудь.
Усеченная плоть обещаний,
скудословно расхож лексикон.
Стол, залитый вчерашними щами,
пол, истоптанный босиком.
Расходиться пора — да слякоть,
темень, изморось и хандра.
Тут бы впору буянить и плакать…
А не лучше ли в Ленинград
на дешёвом дневном сидячем
или в Киев на перекладных?
В пустозвонстве дороги спрячем
пафос грусти. А чай горячий
нам напомнит: не так трудны
передряги да перспективы.
По чужому проспекту пешком,
без портвейна (и так противно),
а потом уж одним прыжком —
не в иную реальность — куда там,
не в иллюзию прямиком,
а туда, где слипаются даты
в светоносный бесформенный ком.
2.
Это была экспозиция.
Настанет и время завязки.
Свяжешься — уж не посетуй,
завяжешь — за так пропадёшь.
Улыбчиво-скучными лицами
в железнодорожной тряске
всё та же стучит беседа,
всё так же бросает в дрожь.
В дороге привычно надеяться,
что стоит лишь выйти в тамбур
и выкурить три сигареты —
как грянет тамбур-мажор
единственную каденцию,
что рушит препоны и дамбы, —
и запрягут в кареты
коней без оглобель и шор.
В дороге приятно бодрствовать,
юродствовать и стебаться,
приятно казаться небрежным,
пьянствовать и флиртовать,
закусывать булкою чёрствою,
плакать слезой кабацкой, —
ведь под вагонный скрежет
и впрямь ты кругом виноват.
В дороге уместно с подругами
беседовать о небывшем
и каяться напропалую
в ещё не содеянном зле.
Нежно-циничной руганью
дорога манит, и дышат
избыточные поцелуи
во множественном числе.
Двоится, троится, кукожится,
проскальзывая между словами,
всё то, что почти сказал.
И самое долгое множество
предложит пяток толкований —
напрасно. Уже вокзал.
3.
Итак, состоялась завязка,
но дальше — дождливый бред.
Не слышно трамвайного лязга,
не видно нарядных карет.
— Приехали? Ну, и спасибо.
Теперь нам приличнее врозь.
Давай, не скучай...
Либо-либо:
скандал или мелкий невроз.
Раскатывать губы не надо —
тебе уж исполнилось лет.
А может быть, прямо до Града
прикупишь случайный билет.
Июнь 2003 г.
Бело-чёрные извивы
В.Т.
***
Каждый вдох по-своему предсмертен,
что ни выдох — то ногой поддых.
...След письма в надорванном конверте,
вечный подмалёвок на мольберте —
и неотменимые ходы
в той игре, где вслед за миттельшпилем
вероятен только вечный шах.
Взялся — ходишь. Выпили — запили.
Хоть в цейтноте — слов мы накопили,
и в избытке. До сих пор в ушах
длится звон, пресекшийся на вдохе.
...Ход как ход — а всё-таки не шаг.
Быть ничьей — бессмысленны подвохи.
Тут хоть матом, хоть косить в пройдохи,
можно фатом, пшютом и шутом,
а не страшно — даже психопатом...
Хватит духу — доведем до пата
эту партию. Пускай потом
дух захватит — так не всю же доску!
Конь еще проделает прыжок —
без нужды, но весело и броско.
И пускай небрежно кто-то сжёг
записи ходов — ладья чернеет
всё заметнее и всё вернее.
И совсем не падает флажок.
Февраль 2000 г.
***
Может статься, ты стылая тень Эвридики,
что растерянно ищет сутулую спину Орфея.
И вокруг — тоже тени. Вдруг этот — ан нет, погляди-ка:
как и все, предлагает не песни, а только трофеи,
что надыбал по дальним тылам сновидений,
и совсем не умеет зверюг, ни домашних, ни диких,
укрощать наяву, и не верит в губительность бдений.
Может быть, ты усохла в извивах тугой повилики, —
но, поскольку во сне повторяются те же узоры,
а под утро в орнаментах видятся странные лики,
ты, конечно же, знаешь, как вырваться из-под призора
тех постылых теней, что крадутся всегда за спиною.
Обернись, оглядись — мир велик, поелику
светотень оставляет зазор, где — извечный намёк на иное.
Октябрь 2000 г.
Из несбывшегося. Недоумения в обрывках
Я.Ю.
Замысел
1.
Это, кажется, было давно,
в сентябре перетёртого года.
Были дача, и дождь проливной,
и при этом пути отхода
представлялись вполне прямыми.
Оставалось лишь выйти. Асфальт
начинался за поворотом.
Но держало на месте имя —
вроде вызвалась, а звала ль?
Забывался приевшийся гвалт,
но во времени косоротом
перекручивали спираль
плотно сбитые в семьи и кодлы,
защищённые правотой.
Было грустно. Считалось — подло.
Вышел я — чтоб пойти за водой.
2.
Баба с пустыми вёдрами,
что встретилась натощак,
зачина чрезмерно бодрого
не стала бы предвещать.
Сны же — совсем не вещие,
не в руку и не с руки.
Так не запрятать трещину,
которая вопреки
поздоровевшему смыслу
делит куски бытия
на те, что нельзя исчислить,
и мелкие брызги нытья.
Есть вёдра, но нет коромысла.
Промысел выстроил в ряд
дни, меж которых провисла
осень — до декабря.
3.
Город встретил ворохом забот,
незаслуженным дурманом примирений.
…Человек не создан для суббот
и для клоунады на арене
тех борений, что ведут назад,
к светлым, но домышленным истокам.
Череду разрывов пронизать,
приглядеться недреманным оком,
из тумана за одно звено
выдернуть всю цепь наитий —
не для нас бродило то вино.
Человек, возможно, победитель,
но в игре, конечно же, иной.
Он — пусть неуспешливый — воитель,
иногда ваятель. Ремесло ж
реставратора ему невместно.
Из обломков слепишь блажь да ложь.
Это грустно, но предельно честно.
Впрочем, всюду ведь не без урода,
вспять топырящего глаз.
Иногда такому сумасброду
удаётся обнаружить лаз,
сквозь который попадаешь разом
в день вчерашний, в настающий день.
В настоящем — тени пересказов
и фантомы людных площадей,
призраки жилищ, мираж распутья,
априорный выбор наугад
меж рутиной и текучей ртутью.
Неизбежен, видимо, откат.
Человек ленив, но любопытен:
сделал шаг вперёд, но смотрит вкось.
Мнимой обратимостью событий
изогнул поступков ось.
4.
Был ли замысел? Или несколько?
Или так, завезла кривая?
Или, может быть, просто растрескалась
штукатурка, осыпавшись фресками, —
и несбывшееся укрывает?
Значит, дача. На даче — встреча.
Уж не помню: была ли трава
и дрова на дворе? Зря перечит
память данности. Чёт ли, нечет…
Обнадёженным — горевать,
в полумасках безликих наречий
числа прятать: вдвоём, втроём…
Но дорога как будто открыта.
Возвращение. Пара попыток
ловко втиснуть себя в проём
между двух разноярких огней.
Был решителен, но не прыток.
Преуспел? Так ещё больней.
Ну и что? Неужели замысел?
Ну, пускай. Но тогда — какой?
Захлебнувшись в безудержной самости,
вряд ли вдруг обретёшь покой.
Умысел
1.
Очевидно, что это зима.
И морозы вполне вероятны.
Непоследовательны, но аккуратны,
мы пытаемся дни изымать
из промёрзшего безвозвратно.
В многократности дробны шаги,
снег скрипит, лёд трещит — так и надо.
Промокают слегка сапоги —
не беда. Это всё перепады
предугаданных температур.
Может быть, режиссёр-самодур
безо всякого злого умысла
перепутал две разных фабулы?
Вот и пахнет говном да гумусом
из-под снега, из-за кулис.
…Это всё же зима. И вокабулы,
перезвякнув, вмерзают в лист.
2.
Два сценария. В каждом завязка
норовит обернуться финалом.
Кульминаций не будет. Ряска
скроет мусор на дне канала,
а к зиме подоспеет лёд.
В прорубь пальцы ты зря окунала —
леденит не вода, а маска.
Ты продолжила. Но начинала
та, что с некоторой опаской
приоткрыла пустой переплёт.
3.
Какая разница — где умысел, где случай?
Какая сумма сил умножена на два...
Есть результат — а как получен,
и не упомним. Но, едва
наметился умышленный поступок,
смешным становится итог.
Расчёт был точен, но чрезмерно хрупок.
Хватило на один глоток.
Вымысел
1.
Остальное придумаем позже:
разговоры, стихи, и прорыв…
Так и будет? Да нет, непохоже.
Ну а вдруг? Ты представь себе, ожил
этот вымысел, и до поры
в нём скользим, путешествуем, плачем,
злимся, миримся, — но наконец
разглядим: всё сложилось иначе,
и не тот мастерят нам венец.
Дальше — врозь. Ты примыслишь дорогу
без ухабов, колдобин и ям.
Приключения — вскользь, ненароком,
а зароки — ну их к ебеням.
Я, возможно, отправлюсь следом,
хоть пешком. Ты, наверное, — вскачь.
Непоседливые привереды —
нет чтоб рядом на паре кляч
протрусить, а потом бок о бок
заблудиться вдали от дорог.
Видно, вымысел слишком робок —
надо было придумывать впрок.
2.
Воображение поможет сделать шаг,
но дальше начинается реальность.
Она, вестимо, очень хороша:
мы обитаем в этом ареале.
Украли пару лет — и вот теперь
торопимся заначить ещё пару
и по кривой нехоженой тропе
продефилировать высокопарно.
Забавен вымысел. Осуществленье —
комичней некуда. Уж насмеёмся впредь.
Чуть-чуть серьёзности, немного лени —
и вот совсем не страшно постареть
и сгинуть в самомнениях, в ответах
на скучный и незаданный вопрос.
Ну что ж — не дефиле, так эстафета
.И пусть её. По мне — хоть крест, хоть кросс.
3.
Обретая виртуальный опыт,
выберем маршруты попрямей,
чтобы поберечь ступни и стопы.
Чист, но тщетен наш эксперимент.
Вымысел — единственно возможный
способ пробрести сквозь дебри слов
и остаться в памяти подкожной.
Так и было б. Если б повезло.
Домыслы
1.
Домыслы возникли раньше фактов,
прежде смыслов зазвучала речь.
Между замыслом и промыслом антракты
пустоту не в силах уберечь.
Домыслы останутся надолго —
сторожить пытливых истин кладь.
И никто не прав и не оболган.
Толкователям — вовеки исполать.
2.
Нить расцвеченных нами вымыслов
посерела от дыма слов.
Как прервётся — завяжутся домыслы.
Лучше б им по-простому слыть
толкованием вычурных мифов.
Имитируя метры и рифмы,
мы пытались пронять пространство, —
но не сыскался транспорт,
который бы нас доставил,
минуя трясину элегий,
в самый конец строки.
Из домыслов прорастают
обломки скрипучей телеги,
прикрытые слоем трухи.
3.
Всё разборки да толковища,
расшифровка навязчивых снов.
Кто захочет, всегда отыщет
дряхлых помыслов слой наносной.
Если тщательно миф прочистить,
релевантно рассортировать
дести домыслов, горсти истин, —
станет ясно, что пировать
на развалинах иллюзорных,
пропивая остатки потерь,
хоть бессмысленно, но не зазорно.
До сих пор. Даже здесь и теперь.
Промысел
Сюжет незатейлив и был предположен,
а кем и зачем — не пристало судить.
Конечно, слегка неприкаянность гложет,
но нужды в том нет: впереди, позади
почти одинаковы маркие метры
и равно отмерены липкие дни.
Пошлейшей из всех невозможных симметрий
не надо бахвалиться. Мы перед Ним
опять одиноки, растеряны, наги.
Промышлен итог? Но распавшийся год
всего лишь попачкал обрывки бумаги.
Возможно, что это ещё не исход.
Июль 2003 г.
И ещё…
***
Торжество — равнодушное тождество
оказавшихся кстати различий.
Перепрятанное убожество
возвращается формулой кича.
Перевёрнутое подобие
треугольных несоответствий
отзывается агорафобией
и приплюснутостью последствий.
Беспричинное ликование:
вырван корень, но неизвестен
результат оборения мании —
путь искать в неказистом месте.
Слыть в пути — ремесло персонажа.
Толковать — скоморошье искусство.
Проступают румяна сквозь сажу.
Остальное же — дело вкуса.
***
Кто-то театрально рвёт аорту,
тот осип, иной растратил слух…
Человек, конечно, не за бортом —
просто восвояси выгнал слуг.
Вязкую избыточность комфорта
можно одолеть и вкось, и вплавь.
Толкования любого сорта
прут из мнимостей в былую явь.
Ей-же-ей, реальней мелодрамы
на подмостках только водевиль.
Так сыграем, если уж упрямо
просит публика. Иной бы удивил,
позабавил да потрафил вволю.
Этот же, дурак, лишь рожею кривил
да куда не надо сыпал солью.
В бок ему бы пару ржавых вил.
Где аплодисменты? Занавес! Finita.
Выносите, суки, реквизит.
Гость из бутафорского гранита
опоздал, и отменён визит.
***
Т.Ш.
Застопили неспешный снеговоз —
нам по пути почти что до июля.
Снег сброшен в речку. Пахнет сенокос
слащавою избыточностью улья.
Не медоносен, но многоголос,
январь драл горло кислою пилюлей.
Не вылечил — однако удалось
сменить костыль на громкие ходули.
Подули, сплюнули — всё так же порошит
зима дороги, так же пылко лето
палит-пылит, теряет амулеты.
Движение пространством дорожит,
в попутном времени сезон стареет —
нерасторопный будет всех быстрее.
***
Зависает в изящном крене —
мимо курсов и вне орбит —
ежедневное мелкотворенье
скучных бед и забавных обид,
приумышленных недоумений,
неумело разыгранных ссор.
Вяло брошенные каменья
лишь пружинят под лязг рессор.
И, по-прежнему великолепен,
хоть здесь ломка, а там облом,
экипаж без страховок и крепей
мерно катится под уклон.
Направление, впрочем, неважно:
пусть вираж или новый виток.
Едут-скачут в привычном раже
лошадь, кучер и сонный седок.
***
Я.Ю.
Повествование приспустит шторы,
сюжеты прянут — вспять, но мастерски.
Останутся заторы, да повторы,
да мнимых невозможностей тиски.
Тоской не разорвёшь дурного круга,
не прободишь прорыва в скорлупе.
И чем изысканней скрипит подпруга,
тем шоры бесполезней и глупей.
Из одиночества не вытянешь и нити,
ведущей дальше, чем по колее.
Какая канитель — среди наитий
вставной новеллой взять да околеть.
Окалина, занозы, заусенцы
царапают и норовят взашей.
И парфюмерным привкусом эссенций
не смыть лапши с развесистых ушей.
Повествование пока что длится,
хотя развязка вроде позади.
но раз сюжетом можно поделитьтся —
ты погоди. Ты просто посиди.
***
Разломы и плато локальны,
не ими зиждется рельеф.
Торчат из прорезей в лекале
две-три вершины, одолев
сопротивление равнины,
размытой местности чертёж
и плоскогорную рутину.
Ландшафту в раму невтерпёж,
но Тот, Кто прочертил границы
и делал вид, что потакал
холмов-пригорков веренице,
поставил в центре вертикаль.
Июнь—июль 2003 г.
Горние низины
***
Мироустроение, саморазрушение —
всё тут “Подражание Христу”.
Цепкий пёс, уж если есть ошейник,
лает на каком-нибудь посту.
Ну, а дальше — остаётся шаткий,
величаво-валкий мост.
Бритва Оккама, удобная для жатвы,
урожай пускает на компост.
Мёбиус придумывал эмблему —
а скрутил змеистый парадокс.
Буридан не разрешил дилемму.
Августин отстроил Городок.
***
Наспех приклёпаны клеммы
игрушечного транзистора.
Недосказанные теоремы
загадочны, зато истовы
аксиомы невнятной истории.
Буриданов осёл — в стойле.
Эфир же пока просторен.
***
А дилемма весьма проста:
или ночью плевать с моста,
или верить, что ты Тристан
да печалить себя тристиями.
Чем пустыннее, тем гористее…
Ну, а где же попрятались истины?
Поднимись-ка ты на Фавор —
будет с Кем завести разговор.
***
Хоть не тать, а попался с поличным.
Не гордись скалолазными навыками.
И не надо ни кичем, ни кличем
рушить тропы — тупым альпенштоком.
Очень скоро, весенними паводками,
покорителей смоет — потоком.
***
Восхождение уместно только вниз.
De profundis ведь слышнее голоса
.Так не сетуй, да и не говнись.
Пусть их падают — на то и телеса.
Июнь 2003 г.
Восьмисвечник
венок полусонетов
Слов больше, чем предметов.
Иосиф Бродский
1.
Так нелегко приноровиться сразу
сдирать со звуков смысла шелуху
и превращать словесную труху
в безмысленно ветвящуюся фразу,
которая у Бога на слуху
.Бессильны тут и опыты, и разум.
Быть Дафнисом — любому пастуху.
2.
Быть Дафнисом любому пастуху
под силу, если рядом Хлоя.
И незачем ходить вкруг аналоя,
и ни к чему так доверять стиху,
и в Добром Пастыре подозревать героя,
в котором неизбывно семя злое,
Эгидой мня вонючую доху.
3.
Эгидой мнить вонючую доху —
тут смесь античности с пещерой,
наследье пращурской прищурной веры,
покорность первородному греху.
Язычества ветвятся метастазы.
Евреи пересчитывают стразы
и зрят в Источнике следы заразы.
4.
И зрят в Источнике следы заразы
те, что с опаской скот ведут в алтарь.
Пастух — не резник и не золотарь,
не златоуст и даже не брехун.
Конечно, он солжёт четырежды три раза,
но верит — так и было. Встарь.
Об этом бы — подробней на духу
.
5.
Об этом бы — подробней на духу
поведал пастырю ценитель древних мифов —
но что священнику за дело до лапифов,
кентавров, всяческих дриад? Лиху
беду сочтут началом, может, фазой
движения от персов или скифов —
коль Чашей стала греческая ваза.
6.
Коль Чашей стала греческая ваза,
в базилике всенепременно будет храм,
в мечетях хитро подмигнут из рам
халифы — прямо посреди намаза;
вот будет хай, и гам, и срам,
работа и кирке, и мастерку…
Но улыбнётся Тот, Кто наверху.
7.
Но улыбнётся Тот, Кто наверху
уже шутил трижды четыре раза.
Пошутит и ещё. И расточатся врази.
В придачу же подарит ветерку
весь ворох книг. А жаждущим — экстаза.
Но к навсегда взведённому курку
так нелегко приноровиться сразу.
8.
Так нелегко приноровиться сразу
быть Дафнисом любому пастуху.
Эгидой мнить вонючую доху
и зреть в Источнике следы заразы —
об этом бы подробней на духу
,коль Чашей стала греческая ваза.
Но улыбнётся Тот, Кто наверху.
Июнь 2003 г.
отзывы фен moser edition . купить домашние растения