Евгений РАБИНОВИЧ ©

Б Ы Т Ь

"Прощанье славянки"

"Прощанье славянки" на площади Вайцмана
играет гармошка - сцепил горячо.
В хрипящий иврит среди баек затасканных
вонзает Россию простой мужичок.

Глазами в глаза. Неотрывно. Все понято.
И, я как распяленный триптих, застыл.
И маленький крестик, на пальце наколотый, -
асфальт из-под ног потянуло…поплыл.

И вижу я речку, стесненную вербами.
Горящий шиповник, и запах травы.
И тополя свечку (как ту - у Есенина)
под терпкий медок переспевшей айвы.

Девчонку у берега, смех, словно жимолость.
И бархатный хруст на плечах камыша.
Растрепанный ветер и солнце рассыпалось
в опавшей листве, густо медью дыша…

Потом оборвало… вернулся… ссутулился…
Фалафельный дым доедал водосток.
А рядом араб клал брусчатку на улицу.
Февраль. Безнадега. Усталость. Восток.

Условность

Мы разминулись. Времени стаканы
запутались, где высыпать песок.
И в одиночества зыбучие барханы
я утонул… А разница - часок.

И день ушел за грани в невесомость,
оставив мне "до завтра" суховей.
Невыносима глупая условность
по Гринвичу разрезанных людей…

Бег в небо

Бег в небо… до конца,
в провалы томной грусти.
Твой нежный локон чуть-
чуть падает с лица.
- Пускай, сегодня я
снежинок верный узник,
строки тернистый путь -
мой Б-г и мой судья…
Ну, вот и полукруг -
улыбкой сердца дышишь.
Чего еще желать
в касаньях милых рук.
Пью синеглазый рок.
Две вспышки - фотофиниш.
И мир внезапно сжат
губами, как сосок.

Ты есть

Мне б только знать, что где-то вдалеке,
среди домов заснеженной столицы,
ты просто есть. Как есть живые лица
блестящих слов в протянутой руке.

Как есть в ночи закрытый перелом
от подбородка к стиснутым коленям -
когда отвесные надвинутые тени
сомкнулись над распоротым письмом.

Зачитанно-красивым-в-белизну.
Тепло присутствия почти неощутимо.
(о, ччерт… Как ты необходима!!!)
И время, рассеченное плотиной,
с бессонницы срывает новизну.

Меняя душу

Вечерний выдох скрутило в смерч,
не легкой фальшью, а шею жмет.
Согнуться надвое и прилечь,
легко и просто - под тонкий лед
рукопожатий и "как дела?"
Застывший взгляд уронил, отдал.
Как будто с кожи перепела
слетают в новый ночной обвал.
А завтра снова тереться в плешь
пустых движений с ужами слов,
смыкая время в сплошную брешь,
меняя душу на ремесло...

Волной аорты

За глотку веру отбросим к черту.
Пусть тонет небо в глазное дно.
Тебя cрисую волной аорты
в шагрень на белом-под-полотно.

О, если б только была реальной.
Изгиб полета. Судьба-алтарь.
И карта мира - опять игральной.
Два шага в завтра, а дальше гарь.

И, правя черным с полей ладони,
попытка словом прорвать плеву.
К земле прижаты. Вцепились корни.
Но строчки тянутся в тетиву.

На горячей заливке текста

Ты родишься сейчас, сегодня.
На горячей заливке текста.
Время вспорото, лягут сходни.
Слов наркоз? - безнадежно местный.

Своды падают. Стены. Крылья.
Где-то ангелы ждут с ножами.
Сколько сыпать огней бессилья,
боль окалины на скрижали?

В ядовитость зрачков глубоких
не тони - истекаю лавой -
небом принято бить жестоко
в кисти ржавым гвоздем за славу…

Глаза твоих страниц

Белле Ахмадулиной

Искрился день. Небрежные лучи
скользили в смуглости нечаянных прохожих.
И я, как родинка на тель-авивской коже,
искал от равнодушия ключи…

Привлек один из тысячи проем.
Зашел вовнутрь. Пахнуло полумраком.
И взгляд застыл, как гвоздь, над новым знаком,
чтоб врезаться по шляпку острием.

Мы встретились. Глаза твоих страниц
порхнули огоньками откровений -
на полке, подгибающей колени,
стояла ты, как ангел среди птиц.

Каким же чудом, ветром в эту пядь
нечитанного русского анклава?
Плечом приникла к томику, что справа -
Иосифа. В каморку (пять на пять)

влетела обнаженьем серебра
и тайнами любимого Тбилиси.
Могла ли знать в своей лиричной выси,
куда прольется строчками Кура?

Вам завернуть? - как лезвие вопрос -
ни в коем случае. Смотрите - это дети.
Я завернусь в неё, как в облако соцветий
нежнейших обжигающих мимоз…

Развод мостов

Развод мостов - игра -
погибнет победитель.
Боль лопнет на губах
как черная икра.
Ты - профессионал,
а я пока любитель.
Любил! И в проводах
разомкнутых - финал.
Возвышенный барьер.
Иль это рокировка?
Король зажат в углу,
и рядом офицер.
Готовится расстрел
откУпоренной пробкой.
А завтра на иглу
отчаянья… Пробел…

Быть

Сходя с ума,
разбрызгивая вечность
по рюмкам звезд и мимолетных поцелуев,
найти себя.
Магнолии вечерних фонарей дарить
и слиться в бесконечность
на тонкой плоскости всех шрамов и разрывов.
Бальзам прикосновений пить,
как сладкое грушевое варенье.
И слышать в прочем,
как бьется то, что стихнуть попыталось на мгновение,
рассыпав крышами по вакууму ночи.
И распалить безудержную нежность в теплоте,
глотая ветер всех уходов и возвратов,
сползая капелькой вначале по щеке,
затем по шее.
Верить в жизнь. Тонуть
в прозрачной синеве взаимных взглядов.
Дойти до исступления в нежной боли.
Прислушаться к горячему дыханию
и вдруг…
Так долго падать
над пропастью отчаяния безвольно
и снова быть
С ТОБОЙ
в сплетении влажных рук.
Потом дышать
дымком прикуренного "Гольфа",
мечтая о бескрайнем и грядущем,
О НАШЕМ будущем,
закрыв глаза, парить,
и небо раскроить как птица,
и, загадав твое желание, ресницу
смахнуть легко и ласково.
Любить.

Превращение

Вечер. Прозрачный намек.
Ох, до чего же прозрачный.
С просьбой, и взгляд-уголек -
жесткий, отточенный, алчный.

Резко открытая дверь.
Дернул сквозняк на пороге.
Свет, как затравленный зверь,
ранено вылизал ноги.

Шаг в пустоту. Не упасть.
Сердце молотит о ребра.
Гибкая скользкая страсть
в мощных движениях кобры.

Старт. Поцелуй до десны.
Мир понесло, закрутило.
Джинсы, как время, тесны.
В штопор. И сорвана силой

тонкость накидки. Стена
вдавлена спереди смело.
Стон. И, прогнувшись, спина
манит горячее тело.

Губы и влажный огонь -
входы с ударами танца.
Волос стянула ладонь.
Спаяны сжатые пальцы.

Взрыв. Раскрывается миг,
долгий с тоскою и болью.
В горле зауженном крик…
Выдох…
Объятья покоя…

Тихо. Уставший гореть
пол, озадаченный пылью.
Мирно на липком ковре
смяты ненужные крылья.

Нежный и ласковый ток.
Прутья разогнутой клетки.
Рядом - прекрасный цветок,
скромно сомкнувший коленки.

Ветер

Возьми частичку. Брезгуешь в запой?
В размахе крыльев тающего солнца
лист на столе, бледнеющий, как стронций,
расправлен. Нет, расплавлен он тобой.

В лом - флюгеры! Накатная волна.
Пространство жмет на шарике зеленом.
Наперекор всем анти- и циклонам
в сей ветер я взорву себя сполна.

Я доскребусь, отчаявшись, сипя,
как жребий, брошен выточенным слогом,
напополам с грехом и в доле с богом
лечу к тебе обрывками себя.