Рустем ВАХИТОВ ®

ЛЕДНИКОЫЙ ПЕРИОД

философские статьи, эссе

КТО ТАКИЕ АНТИГЛОБАЛИСТЫ

и почему им не нравится глобальный капитализм?

  1. Антиглобалисты в зеркале СМИ
  2. Уже около десяти лет каждую крупную встречу руководства международных, наднациональных организаций вроде ВТО, МВФ или ЕС сопровождают бурные и эксцентричные протесты антиглобалистов. Свежи в памяти события в Генуе в июле 2001 года, ставшие без преувеличения сказать апогеем антиглобалистских протестных акций. Напомню, в Геную съехалось тогда около 150 тысяч молодых манифестантов из стран Европы и США, благодаря чему лидеры так называемой “Большой восьмерки” превратились, по выражению итальянской газеты “Реппублика”, “в восемь мандаринов забаррикадировавшихся в Старом городе” за стеной из проволоки и кордонами полицейских и армии. На уровне европейских правительств стали даже раздаваться голоса о целесообразности проведения такого рода международных мероприятий в будущем. Стоит ли превращать целый город в осажденную крепость для того, чтобы несколько человек мило побеседовали, поулыбались перед фотоаппаратами, поели вволю деликатесов и подписали заранее подготовленные документы?

    Однако, несмотря на то, что протесты антиглобалистов всегда - новость №1 для всех российских электронных СМИ – так, видеоряды с цепями молодых людей, идущих с красными знаменами на ощерившихся щитами полицейских, мелькали в начале каждого выпуска новостей во время генуэзского саммита – из обширных, но, как всегда, бедных на содержание комментариев теледикторов трудно было понять, кто такие эти антиглобалисты. Телеканалы порой говорили совершенно противоположные вещи, кажется, в первый день саммита ОРТ заявило, что антиглобалисты – это безработные, пострадавшие от того, что западные капиталисты-владельцы транснациональных корпораций (ТНК) предпочитают нанимать рабочих из стран Третьего мира, которым много платить не надо, НТВ же убеждало россиян, что это-де студенты из обеспеченных семей, которым “просто нравится Че Гевара”, что, в общем-то, по молодости простительно. Надо заметить, что не исключение, а правило: сообщения буржуазных СМИ об антиглобалистах всегда противоречивы, тенденциозны и в то же время скудны на прлезную информацию.

    Ответ на вопрос: кто такие антиглобалисты, что они требуют, и что они значат для Запада? - я и попытался дать в этой статье. Насколько мне это удалось, судить, понятно, читателю. Добавлю, что материалы об антиглобалистах я черпал, в основном, на “красных сайтах” Интернета, который, кстати, антиглобалистами любим и превращен в мощное оружие, вопреки его первоначальному назначению. Выбор именно “красных сайтов” был обусловлен тем, что на них, в отличие от сайтов “солидных” либеральных газет, есть положительная информация, а не только сообщения о перевернутых антиглобалистами машинах. Не могу не поблагодарить своих предшественников, которые существенно облегчили мне задачу, “подвесив” в Сети подробные обзоры по антиглобалистам и прежде всего поэта, известного деятеля российской контркультуры и консервативной революции Алексея Цветкова (“Призрак антиглобализма”, http://diviky.narod.ru/cv.html)

  3. Кто такие антиглобалисты?
  4. Антиглобалистское движение возникло в 1994 году и его основателем считается субкоманданте Маркос – выпускник факультета философии университета в Мехико, поэт, эссеист и программист. В указанном 1994 он возглавил партизанское движение индейцев (так называемую “сапатистскую армию освобождения”) и захватил власть в мексиканском штате Чиапос, причем, практически бескровно. Субкоманданте Маркос стал подлинным кумиром леворадикальной молодежи Запада, своего рода современным Че Геварой. Радикалы зачитываются его стихами и эссе, где мифологические мотивы индейцев майя перемежаются с обличениями глобального капитализма, отстаиванием прав народов Третьего мира и, в частности, индейцев и призывами к революции. Для антиглобалистов характерно восприятие себя частью планетарной партизанской армии, наподобие “сапатистов” Маркоса, которая борется с глобальным капитализмом, впрочем, не обязательно силой оружия. Кстати и сам Маркос, рассматривает автомат Калашникова лишь как средство адекватно ответить на нападение, главным же своим оружием он считает Интернет.

    Антиглобалистское движение неоднородно. Оно состоит из более тысячи мелких молодежных, прежде всего, студенческих группировок, в основном левацкого толка, хотя есть среди них и рабочие- представители радикальных, не вмонтированных в “Систему” профсоюзов, экологи, и даже симпатизирующие “левым” верующие - христиане и мусульмане. Среди самых крупных групп отмечу “Аттак” (“Ассоциация за финансовое налогообложение на пользу гражданам”), в которую входит около 30 000 человек, и которая имеет отделения в 20 странах. Ее лидеры – Жозе Бове – французский фермер, который прославился тем, что разрушил на личном тракторе “Макдональдс” в предместье Парижа в знак протеста против вытеснения французской традиционной кухни американскими закусочными, и Сюзен Джордж – журналистка, написавшая роман-антиутопию “Рапорт Лугано”, в котором описала и в некотором роде предсказала захват капиталистическими монополиями планеты и геноцид целых стран и народов. Достаточно внушительной силой является организация “Глобальное действие людей”, возникшая в Европе в 1999 году и прославившаяся уличными столкновениями в Лондоне. Остальные группы менее многочисленны.

    Антиглобалистов принято разделять на два лагеря – умеренных и радикалов. Умеренные представлены, прежде всего, так называемым Социальным Форумом Генуи, который включает в себя около 800 групп, выступающим за списание долгов со стран “Третьего мира”, за безъядерный мир, за экологические программы и т.д. Они отвергают насильственные действия и выражают свой протест посредством мирных демонстраций, пикетов, концертов. Представители СФГ идут на контакт с представителями властей, к примеру, ведут с ними переговоры, когда этого требует ситуация. Показательно при этом, что именно на штаб-квартиру СФГ был совершен ночной налет полицейских в последний день генуэзского саммита.

    Радикальное крыло антиглобалистов составляют малочисленные группки, практикующие более агрессивные формы борьбы с капитализмом. Среди них опять таки не все “кровожадные террористы”, есть, если можно так выразиться, и “умеренно радикальные” группировки, которые удовольствуются взломами интернетовских сайтов глобальных американских кампаний типа “Пепси-Колы” или на худой конец, битьем стекол в “Макдональдсах”, как это делают активисты упомянутых “Аттак” и “Глобального действия людей” или “Хактивист” (союза антибуржуазных хакеров).

    К вооруженной борьбе против политиков и бизнесменов-глобалистов и к уличной “герилье”, то бишь гражданской войне в городах, призывают лишь малочисленные группки маоистского и анархистского толка вроде “Черного блока” (официальное название организации “Антикапиталистический блок”), “Революционного фронта за коммунизм”, “Я-Баста”, “Маоистского Интернационала”, “Красных скинов” и т.д., но от них, ясное дело, и больше всего шума. Это их члены в Сиэтле, Квебеке и Генуе метали в полицейских бутылки с “коктейлем Молотова” (так на Западе называют бутылки с зажигательной смесью), переворачивали и взрывали машины и т.п. Кстати, в штаб-квартиры анархистов в Генуе итальянские карабинеры так и не сунулись, что и понятно: анархисты, наверняка, были вооружены, они стали бы отстреливаться, а “отважные” карабинеры всего мира предпочитают бить дубинками безоружных людей, не могущих оказать сопротивление.

  5. Как действуют антиглобалисты?

Зрителям теленовостей внушают, что антиглобалисты только и делают, что переезжают из города в город и устраивают манифестации и дебоши во время глобалистских экономических саммитов. Но этим не совсем так; хотя бы потому что далеко не у всех членов движения достаточно средств для путешествия в другую страну. Кроме того, понятно, что “легки на подъем” лишь активисты, а, очевидно, что кроме них есть еще и слои пассивных членов и сочувствующих (так что 150 000 человек, которые собрались в Генуе – это только “верхушка айсберга”, в действительности антиглобалистов на Западе как минимум, раза в два больше). Основная часть антиглобалистов, не участвующая в пикетировании саммитов, а также активисты в период между этими пикетированиями занимаются, прежде всего, так называемыми “молекулярными” акциями, которые осуществляются импровизированными, “ситуативными” группками из нескольких человек, создаваемыми для одной-двух акций. Причем, здесь мы имеем дело с сознательной тактикой, основанной на теории “молекулярных”, т.е. многоцелевых, разнонаправленных ударов по капитализму, основы которой были заложены итальянским коммунистом Антонио Грамши и которая была развита ситуационистами – революционерами мая 1968 года (Э. Ги Дебор). Согласно этой теории прошли те времена, когда капитализм можно было свалить пропагандой среди рабочих и созданием централизованных партий. Машина буржуазной пропаганды – телевидение, радио, газеты, комиксы – практически, сводит эту пропаганду на нет. Поэтому для того, чтобы расшатать политические и экономические конструкции капитализма, нужны одновременные удары по тысячам и тысячам его крепящих деталей” – фирм, партий, газет и т.д., произведенные мелкими группами и даже одиночками. Работают эти группы так: объединяются два-три человека и выбирают себе цель, например, кампанию “Пепси-Кола”. Дальнейшие действия состоят в раскрытии ее хищнической сущности всевозможными способами. Можно, скажем, при помощи подручных агитационных средств популярно объяснять, что становится с национальными производителями газированных напитков после того как на рынки приходит глобалист- “Пепси” и что это означает для простых людей – работников соответствующих предприятий. Возможны авангардистская антиреклама, пикетирование предприятий, выступления в прессе и т.д. Причем, не нужно думать, что результатом этого является только “выпуск пара” у антикапиталистов и газетные сенсации. Недавно под давлением антиглобалистских акций против транснациональной корпорации “Ньюк”, ее владельцы были вынуждены поднять зарплату своим рабочим на заводах в Малазии, где широко применяется труд 12-летних детей.

Кроме повседневных, “молекулярных” акций на счету антиглобалистов выпуск прокламаций, журналов и газет (самый известный – “Следим за корпорациями”, издание организации “Глобальное действие людей”), проведение своих собственных саммитов и конференций. Самым крупным был, пожалуй, так называемый “Анти-Давос” - Всемирный Социальный Форум, который проводился в Бразилии, в городе Порто Алегре одновременно с глобалистским Всемирным экономическим Форумом в Давосе. На “Анти-Давос” приехало даже больше народа – около 10 000 против 3 000 участников “Давоса”, причем, состав был достаточно солидным – представители 900 общественных организаций, более 400 парламентариев со всего мира, сочувствующие “левым” западные актеры, режиссеры, писатели и т.д.

Несмотря на пестроту состава антиглобалисты хорошо организованы. Как все уже убедились, за считанные дни они могут собрать в одном месте более 100 000 активистов из разных стран Европы и Америки. Во многом это объясняется их с прекрасным знанием Интернета: на баррикадах в Сиэтле-99 спонтанно возникло интернетовское информационное агентство антиглобалистов “Индимедиа”, которое сейчас называют агентством связи планетарных сил сопротивления капитализму (www.indymedia.org русская версия www.russia.indymedia.org). Посредством него антиглобалисты не только договариваются о совместных поездках, но и сообщают о своих акциях, обмениваются планами.

Однако, о самих антиглобалистах сказано, кажется, достаточно, теперь же хочется разобраться, что они требуют и к чему стремятся?

3. Что требуют антиглобалисты?

Усилиями электронных прокапиталистических СМИ по всему миру у обывателя было создано стойкое убеждение, что антиглобалисты не имеют никакой четкой программы и способны лишь на выкрики о необходимости изменить мир. На самом деле это, мягко говоря, натяжка. Трудно отрицать, конечно, наличие разногласий в среде антиглобалистов, однако, общий знаменатель у них все же имеется. Более того, имеются даже совместные документы антиглобалистов, как, например, петиция, принятая на альтернативной конференции в Женеве, где, в частности, говорится: “Мы требуем радикальных изменений МВФ и Мирового Банка, потому что они виновны в мировой бедности и увеличении неравенства … Открытости и демократизации МВФ и МБ … Политика МВФ и МБ должна уважать и поддерживать права человека!”. Итак, антиглобалистов не устраивает ситуация, когда 7 так называемых “развитых” стран мира (страны Западной Европы, Япония и США), практически управляют всем миром, контролируют мировые организации типа ООН, Всемирного Банка или МВФ, под лицемерными предлогами “помощи беднейшим странам” выделяют им кредиты под такие проценты, что эти страны попадают в финансовую кабалу, под лозунгом “свободы торговли” разрушают их экономику, явно неконкурентоспособную по сравнению с западными гигантами-концернами, нещадно эксплуатируют их население на заводах ТНК. Антиглобалистам не нравится, что западные правительства во главе с США явно и тайно вмешиваются в дела других стран, устанавливают выгодные им режимы, объявляя их “прогрессивными” (как, например, в Чили в 70-е годы и в Югославии в наши дни), занимаются информационной войной и шельмованием. Кроме того, антиглобалисты озабочены состоянием дел на самом Западе, где, как ясно уже многим, надвигается системный кризис экономики, на биржах с каждым годом наблюдается все большая нестабильность, а “средний класс” - опора западного общества стремительно тает. Скажем, в США за последние 10-15 лет людей со средним уровнем достатка стало значительно меньше, зато выросло количество супербогатых (с тринадцати в 70-х годах до ста тридцати в 90-х) и очень бедных, живущих лишь на пособие. А планы правительства США превратить весь Новый Свет в единую экономическую зону, похоже, вообще покончат с временным, длившемся несколько последних десятилетий, благополучием рабочих США. Ведь как только для североамериканских капиталистов станут абсолютно доступными рынки дешевой рабочей силы в Мексике, Центральной и Южной Америке, с требованиями своих, отечественных профсоюзов они просто перестанут считаться.

Правда, положительные идеалы у различных группировок антиглобалистов существенно различаются. Умеренные требуют от западных правительств немедленного списания всех долгов стран Третьего мира, прекращения экспансии западных товаров на их рынки и открытия западных рынков для товаров развивающихся стран, улучшения положений рабочих на ТНК по всему миру, “отвязки” национальных валют от американского доллара, изменения налогообложения в странах Запада и поощрения национальных производителей. Левые радикалы – неокоммунисты и анархисты требуют мировой коммунистической революции. Они утверждают, что пока существует рыночная экономика, основанная на частной собственности на средства производства, богатые страны будут продолжать наживаться на бедных и пропасть между богатым Севером и бедным Югом будет увеличиваться. С точки зрения “левых”, капиталисты заинтересованы лишь в своей прибыли, а справедливого распределения товаров и ресурсов можно достичь лишь при плановой экономике. При этом они подчеркивают, что речь идет об “истинном социализме”, а не о “бюрократической карикатуре на социализм, которая была в СССР”.

Вместе с тем не надо думать, что это – чисто эмоциональный протест, вызванный явной несправедливостью политики транснациональных корпораций в Третьем мире. Антиглобалистский протест уходит корнями в особое философское направление, являющееся правопреемником философии “новых левых” 60-х годов (Г. Маркузе, Ж.П. Сартра, Э. Ги Дебора и др.), хотя и здесь, конечно, нельзя говорить об однородности.

4. Теоретики антиглобализма

Одним из предтеч современной идеологии антиглобализма является американский экономист, мыслитель и общественный деятель Линдон Х. Ларуш. За свои диссидентские взгляды, явно расходящиеся с господствующим в Америке неолиберализмом, он просидел 5 лет в тюрьме по сфабрикованному спецслужбами обвинению, но под давлением международной общественности был досрочно отпущен. В настоящее время он выпускает интернет-издание “Интеллектуальное обозрение”, руководит Шиллеровским Институтом (Германия), занимающимся проблемами глобализации. Главный труд Ларуша – книга “Физическая экономика”, где он резко критикует концепции экономического либерализма, монетаризма и постиндустриализма и противопоставляет реальную, “физическую экономику”, строящуюся на производстве реальных благ (материальных продуктов) и виртуальную, финансово-спекулятивную экономику, делающую деньги из денег, ничего не добавляя к материальному базису страны. Ларуш – резкий противник философии “постиндустриального общества”, которая утверждает, что на смену индустриальному промышленному капитализму пришел строй, где главное место занимает сфера услуг и информационные технологии и поощряет культ потребления. По мнению Ларуша это ведет к тому, что экономика становится спекулятивной и превращается в финансовую пирамиду, которая рано или поздно должна рухнуть. Именно такова, по мнению Ларуша, экономика современных США, она держится только на том, что правительство допечатывает новые и новые доллары, благо, доллар не “привязан” к золотому запасу. Пока удается избежать кризиса за счет нещадной эксплуатации слаборазвитых стран, но долго так продолжаться не может, предупреждает Ларуш. Его идеал – общество, где господствует труд, а не капитал, так как только в этом случае, убежден американский мыслитель, можно говорить о человеке как о творце. Интересно, что Ларуш радикальный сторонник научно-технического прогресса, он считает, что знаменитые рассуждения ученых “Римского клуба” о “пределах роста” (т.е. о необходимости остановить развитие техники, иначе Землю ждет экологическая катастрофа) – не более чем уловка идеологов Запада, рассчитанная на Третий мир; пускай, мол, все остается как есть: западные страны - технологически развитыми и богатыми, а южные и восточные – отсталыми и бедными.

Однако, Ларуш, как я уже говорил, только предшественник антиглобалистов, к тому же, его влияние ограничено. Подлинным властителем умов антиглобалистов является словенский философ и публицист Славой Жижек. В настоящее время он работает в “Институте культурологических исследований” (Германия), где является одним из руководителей проекта “Антиномии постмодернистского разума”. Пожалуй, он единственный современный леворадикал, который имеет некоторое признание в буржуазных, “официальных” кругах Запада. Во всяком случае, несмотря на его недвусмысленные протесты против натовской агрессии в Югославию и терпимое отношение к идеям Ленина (в 2001 году он провел в Германии научную конференцию, посвященную Ленину и ленинизму, повергнув тем самым в шок западных журналистов), его привечают европейские официозные издания типа “Зюддойче цайтунг”. Его взгляды представляют собой синтез западного марксизма и структуралистского психоанализа Жака Лакана.

Основной огонь критики Жижека направлен на идеологические “священные коровы” неолиберализма – принципы пацифизма, мультикультурализма и толерантности. Жижек стремится доказать, что оборотной стороной “абстрактного пацифизма” Запада, т.е. стремления во что бы то ни стало установить мир, закономерно становится военная агрессия (как в Ираке и Югославии), что призывы Запада быть терпимым, толерантным к другим культурам оборачиваются новой, скрытой формой расизма – неорганическим “отрефлектированным расизмом”. Представляют большой интерес размышления Жижека о причинах усиления в наши дни национализма и фундаментализма. Он отказывается рассматривать национализм как феномен возрождения национальных культур, по мнению Жижека, национализм вырастает из иного корня – из ситуации постмодерна. Современные люди, живущие в мегаполисах, говорят, одеваются, ведут себя более или менее одинаково, стандартно, реакцией на эту репрессивную унифицированность постмодеринистского человека и является национализм, стремление к исключительно национальной самоидентификации, практически, уже без связи с национальными корнями.

Нельзя сказать, что Жижек противник западной демократии, напротив, он радикальный демократ с постмодернистскими мотивами; все дело в том, что сам Запад в своей политической практике все больше отходит от им же провозглашаемых идеалов демократии и либерализма, что видно на примере натовской агрессии в Югославию или поддержки США авторитарных режимов, когда им это выгодно. Итак, Жижек в духе старых “новых левых” обвиняет Запад ни в чем ином как в переходе к “скрытому фашизму” под вывеской либерализма.

Среди других идейных лидеров антиглобалистов отметим известного лингвиста и политолога Ноума Хомски, а также суфия и анархиста Хаким Бея. Заражены идеями антиглобализма и, соответственно, несут их художественными средствами в массы многие деятели западной творческой интеллигенции, включая даже некоторых звезд Голливуда. Это не говоря уже о том, что среди радикальных антиглобалистских групп, по прежнему, почитаются авторитетными и усиленно штудируются тексты классиков “левой идеи”: Бакунина, Кропоткина, Маркса, Ленина, Троцкого, Адорно, Маркузе Ги Дебора и др.

5. Смысл антиглобализма

Движение антиглобалистов интересно и важно прежде всего упорным стремлением разбить вдребезги красивую сказочку западной пропаганды о наступление эпохи гуманизма, прогресса и согласия, о некоем хэппи-энде истории (недаром ведь на Западе так “раскручивают” сейчас работу американца японского происхождения Фукуямы “Конец истории”, где проводится мысль о том, что капитализм североамериканского образца есть вершина исторического прогресса, уже наступившее “светлое будущее”, так что стремиться уже ни к чему не надо, а надо оберегать и укреплять американизм). Антиглобалисты совершенно справедливо указывают, что шикарная жизнь богатых и среднего класса “развитых стран”, которую усиленно пропагандируют западные и прозападные СМИ как эталон жизни – лишь красивый фасад, за которым грязь, кровь и страдания миллионов и миллиардов человек. Когда коммунисты говорили о том, что сегодняшнее благоденствие Запада куплено дорогой ценой – нищетой, мучениями и смертями в странах-пролетариях, т.е. в Третьем мире, и наши, и западные либеральные интеллектуалы отмахивались от них как от назойливых мух. Теперь тоже самое говорят молодые люди с самого Запада и еще как говорят – не суконным, лапидарным языком советской пропаганды, а ярко, эксцентрично, карнавально! Причем, чем сильнее на Западе прессинг “либерального информационного тоталитаризма”, приклеивающего ярлык “экстремизма” ко всему, что выходит за границы либерального поля, тем сильнее протест свободомыслящей западной молодежи. Оказывается даже западные СМИ с их мощнейшими технологиями “манипуляции сознанием”, разработанными научными институтами, не всесильны, и это, как говорится, радует и вселяет определенный оптимизм. Другой вопрос: смогут ли только лишь одни антиглобалисты свалить капитализм? Думаю, не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что ответ на этот вопрос может быть лишь отрицательным. Слишком они разрознены, слишком увлечены эмоциональным протестом… И кроме того, не будем забывать, что антиглобалисты – сугубо западный феномен, выражающий внутренний кризис самой западной культуры. Заметьте, что они бьют западный официоз его же оружием, то бишь упрекают глобальные компании и организации в нарушении тех же принципов, которые они во всеуслышанье провозглашают – принципов суверенитета народов, прав и свобод человека, равенства в правах. Заметьте, что западные антиглобалисты в принципе не против глобализма как такового, т.е. идеи планетарного, унифицированного общества, “плавильного котла наций”, они только за справедливое глобальное общество, где нет наций-эксплуататоров и наций-эксплуатируемых. Т.е. антиглобалисты находятся с некоторыми вариациями в поле тех же самых западных идей, которые породили глобализм, конфликт же между ними носит в полном смысле слова диалектический характер.

Противостоять мировому, глобальному капитализму и его претензиям поглотить все страны и народы можно лишь сплоченными усилиями стран, которым планетарный капитал отвел роль рабов “золотого миллиарда”. Вряд ли нам удастся спастись и отстоять свое достоинство и суверенитет, если молодые ребята с более или менее благополучного Запада будут выходить на улицы с гитарами и флагами и идти против водометов “копов”, а их сверстники из России сидеть дома, смотреть проамериканское ТВ и считать за счастье устроиться в разносчиком в Макдоналдс” за оплату, вдвое меньшую, чем в Америке. Молодых россиян часто упрекают за то, что они во всем подражают Западу. А я думаю, что их бы стоило упрекнуть в том, что они, наоборот, катастрофически отстали от западной молодежи. На современном Западе дорогие костюмы, места менеджеров в банках, “Кока-Кола” и гамбургеры уже лет десять как не в моде. Теперь там в моде флаги с Че Геварой, антибуржуазные прокламации в Интернете и горящие чучела Буша и Комдесю. Думаю, и для нас это более чем актуально.

 

 

 

Рустем ВАХИТОВ,

кандидат философских наук

(г. Уфа)

РУССКИЙ СИТУАЦИОНИЗМ

(пособие по разрушению мифов)

1. Капитализм как генератор мифов

Человек в современном капиталистическом обществе подвергается ежедневному, ежеминутному скрытому информационному прессингу, призванному стандартизировать людей, заставить их соответствовать той системе ценностей, которую это общество в лице своего политического руководства провозглашает легитимной, а также создать у масс комплекс искусственных потребностей для дальнейшего процветания капиталистической экономики. Деться от буржуазной пропаганды человеку некуда, она преследует его везде – в автобусе и в автомобиле, дома и на работе, в пивбаре и во время вечерней прогулки, причем, формы пропаганды не исчерпываются транспарантами и речами политических руководителей, как это было в обществе классического социализма, на службу буржуазной машине оболванивания угнетаемых масс поставлено все: коммерческая реклама, внешний вид городских зданий, а также политиков и телезвезд и т.д., и т.п. Современный человек “свободного общества”, как любит именовать себя капитализм, подвергается унизительной политической накачке мозгов даже когда чистит зубы, потому что при взгляде на тюбик с зубной пастой ему сразу вспоминается соответствующая реклама.

Можно сказать, что жизнь современного капитализма предельно идеологизирована, хотя тут следует учитывать один нюанс. Понятие “идеология” в узком смысле означает рационально связанную систему идей, и таковая, действительно, существует в капиталистическом обществе, да и еще и в виде нескольких, якобы разноречивых, а на деле, вполне вписывающихся в одну, общую парадигму версий (так, разница между доктриной СПС, “Яблока” и ОВР или, скажем, американскими демократами и республиканцами, в общем-то, несущественна и предназначена лишь для поддержания буржуазной лжи о политическом плюрализме, в действительности перед нами всего лишь разные версии либеральной идеологемы). Но, понятно, что буржуазная идеология в этом смысле слова доступна лишь для узких слоев общества – а именно для интеллектуалов, получивших высшее образование, приученных к логическому мышлению, ими она создается и в то же время, в соответствии с законами диалектики, они же – ее главные потребители. Все остальные, то есть низшие слои буржуазного общества, которые в глазах его социальных инженеров проходят по разряду постиндустриального плебса, должны впитывать ту же самую систему ценностей, но при помощи других средств, рассчитанных на нерациональное, эмоциональное восприятие, т.е. при помощи идеологии в широком смысле слова (реклама, ТВ, поп-музыка), вполне вписывающейся в либеральный дискурс. Будем называть все эти средства буржуазными, нетрадиционными мифами.

Ролан Барт - французский “новый левый”, создатель метода структуралистского анализа еще в 60-70-е годы ХХ века объявил, что залогом прочности современного капитализма является то обстоятельство, что этот строй научился продуцировать и внедрять в общественное сознание подобные мифы - особого рода семиотические (знаковые) системы, предназначенные для того, чтобы имеющийся в капиталистическом мире порядок выдавать за естественный, природный порядок вещей (“псевдофюзис”). Действенность мифов основана на том, что они, кроме непосредственного, “поверхностного смысла”, несут в себе некое скрытое идеологическое сообщение, которое человек “проглатывает” даже не замечая этого. Итак, буржуазная мифология есть разновидность идеологического прессинга на человека, страшная тем, что в отличие от открытого идеологического воздействия, как, например, в случае советской, рациональной пропаганды, тут человек и не сознает, что ему внушают и, таким образом, лишен возможности критического восприятия. Буржуазная, либеральная пропаганда обращается с человеком как с вещью, а не как с разумным существом, она манипулирует им и именно в этом суть “мягкого” либерального тоталитаризма. Буржуазная идеология плоха как раз этим, а вовсе не тем, что она идеология. Как показал тот же Р. Барт не существует общества без идеологии, так как идеологичен уже сам язык, наличие идеологических сообщений-мифов объясняется тем, что в слове, кроме логического, констатирующего значения (денотата), есть и оценочное и, значит, призывающее к какому-либо действию значение (коннотат). Добавим к этому, что ни человек, ни общество не могут прожить, не имея каких-либо идеалов, не строя никаких проектов будущего и т.д.

Р. Барт же одним из первых заговорил о том, что теперь настоятельно необходимо, чтобы появился новый типаж интеллектуального борца с капитализмом – мифолог, который занимался бы дешифровкой буржуазных мифов, показывая людям, какую систему идей и ценностей пытаются внушить им под видом вроде бы безобидной коммерческой рекламы или газетного сообщения. Примеры такой дешифровки можно найти в книге Р. Барта “Мифологии”.

После разрушения СССР и нам, россиянам, пришлось столкнуться с изощренной машиной буржуазной пропаганды, машиной манипуляции сознанием. Итак, методы Барта стали и у нас актуальными как никогда. Эти методы - не только одно из мощных орудий “нового пролетариата” (т.е. всех социальных слоев – от безработных, до не вмонтированных в Систему бизнесменов – эксплуатируемых буржуазной элитой) в его борьбе с “новым капиталистическим порядком”, это, если хотите, и способ идеологической и даже психологической самозащиты и гигиены. Кроме того, это и национально-освободительная борьба, поскольку капиталистическая идеология для нас представляет собой идеологию цивилизации-агрессора. В этой статье я пытаюсь, используя структуралистский инструментарий, для примера проанализировать и дешифровать одно типичное мифологическое сообщение современного российского капитализма. Очень надеюсь на то, что эта попытка превратится в почин и дешифровка мифов станет массовым явлением.

2. Пример дешифровки: “Золотая Ява”

На плакате изображена огромная пачка сигарет “Ява”. Ее окружили рабочие в герметических костюмах и в масках. Рабочие настолько меньше пачки, что напоминают деловито суетящихся муравьев. При помощи аппаратуры они наносят на пачку слой позолоты. Наверху, в штангенциркуле крупными буквами надпись – НОВОЕ ЗОЛОТО.

Непосредственный смысл этого сообщения - обычный для рекламной продукции: купите сигареты “Золотая Ява”, они лучше предыдущей марки. Для того, чтобы дешифровать это мифологическое сообщение, т.е. выявить его скрытый, идеологический смысл, нужно произвести структуралистские операции членения и монтажа - сначала выделить в нем основные элементы и соотнести их друг с другом и с остальными элементами, используемыми в дискурсе. При этом важно помнить, что словесное сообщение (в данном случае – слоган рекламы) выполняет по отношению к образным сообщениям (рисункам) роль организующего, конструирующего начала. Ролан Барт отмечает, что словесный текст активизирует в рисунках те смыслы, которые нужны для идеологического воздействия. Итак, приступим.

Надпись “НОВОЕ ЗОЛОТО” с одной стороны, возвышает Товар – главный фетиш буржуазного общества, с другой – понижает в статусе старое, обычное золото. Строй капитализма шаг за шагом упраздняет и девальвирует старые, традиционные ценности, в том числе, традиционные представления о богатстве и красоте, открыто осуществляет разрыв с Традицией и традициями, помещает человека в суперлиберальное безвоздушное пространство, лишая его корней. Строй капитализма являет собой агрессивную апологию прогресса, который понимается здесь как переход ко все новым и новым лучшим товарам (а в качестве товара при капитализме может выступать все – от чулок до национальных интересов страны). С этой точки зрения становится яснее смысловое наполнение образных элементов рекламы.

Основной образный элемент – пачка сигарет “Ява”. Ее огромные размеры, по сравнению с которыми человек еле заметен, символизируют повседневную приниженность человека в буржуазном обществе, которое построено на примате экономических ценностей над человеческими, Товара над Человеком. С другой стороны гигантизм пачки есть неявный намек на то, что эти муравьи-рабочии делают сей прекрасный товар уж явно не для себя. Понятно, что пачка предназначена для соответствующих пропорций гиганта, т.е. супермена, который неявно присутствует в рекламе и с которым предлагается отождествить себя зрителю. Этот супермен мыслится буржуазной идеологией как “соль земли”, именно для него трудом муравьев-рабочих создаются все мыслимые блага.

Позолота же пачки “Явы” символизирует идею прогресса, на которой это общество также основывается и согласно которой каждое новое поколение, подобно каждой новой модификации товара, автоматически лучше чем предыдущие. Штангенциркуль и весь дух технологизма и модерна, которым веет от плаката, предназначен для того же.

Теперь мы можем представить содержащееся в рекламе скрытое идеологическое сообщение в дешифрованном виде. Звучать оно будет примерно так: КУПИ ПАЧКУ “ЗОЛОТОЙ ЯВЫ” И ТЫ УПОДОБИШЬСЯ СУПЕРМЕНУ, А НЕ ВТОРОСОРТНОМУ ЧЕЛОВЕКУ ТРУДА, ПРОЯВИШЬ СЕБЯ СТОРОННИКОМ ПРОГРЕССА И ПРОТИВНИКОМ УСТАРЕВШИХ, ТРАДИЦИОННЫХ ЦЕННОСТЕЙ.

3. Ситуационизм против буржуазного гипноза

В принципе, раскрыть идеологическое сообщение рекламы – уже почти что победить ее, ведь на уровне рациональности человек может сомневаться, не соглашаться и критиковать, тогда как на уровне подсознания он был обречен просто “заглатывать” наживку. Однако, понять природу болезни – еще не значит вылечить ее. В среде западных антибуржуазных интеллектуалов был выработан один из радикальных способов борьбы с буржуазным идеологическим террором – ситуационизм. Он был предложен в 50-х годах западными “новыми левыми”, создателями авангардистского Ситуационистского Интернационала и теоретиками и участниками парижской революции 68 года – Ги Дебором, Раулем Ванегеймом и т.д. Они исходили из того, что фундаментальным элементом современного капиталистического общества является “Спектакль” - игровое действо, которым может быть все – от рекламы сигарет до кампаний по выбору депутатов парламента. Простой человек, вовлеченный в пространство Спектакля и спектаклей, становится рабом, не осознающим своего рабства. Противопоставить же Спектаклю можно Ситуацию – искусственно сконструированное событие, которое разрушает чары Спектакля, действует на человека ошеломляюще и освобождающе. Это может быть художественное, авангардное действо – рисунок, песня, перфоманс, демонстрация или просто речь, главное – побольше фантазии, которая столь опасна для стереотипной квазиреальности Спектакля. Важно только не забывать за веселой художественной агрессией кропотливой аналитической и созидательной работы. Ведь тут необходим не протест ради протеста, не эксцентричное самовыражение, которое как раз вполне вписывается в либеральный дискурс с его крайним эгоцентризмом, а культурная революция, восстание против спектаклей, повстанческая борьба против капитализма средствами искусства и воображения. Всякая революция не закончится неудачей лишь в том случае, если она кроме закономерного протеста несет в себе еще и положительные ценности.

Итак, у нас имеется уникальная возможность возникновения особого, русского ситуационализма, который в отличие от своего западного варианта, совсем не обязательно может быть связан с крайне левыми – анархистскими и коммунистическими идеями в их классическом прочтении. Капитализм с его ценностями эгоизма и потребления, с его апофеозом отчуждения и гуманизации, с его низведением человека до товара вызывает понятный протест и у представителей и носителей российских традиционных культурных ценностей и религий. Так что, возможно, не за горами появление русского или, говоря шире, евразийского - христианского и мусульманского ситуационализма или во всяком случае обогащение арсенала российских антибуржуазных “традиционалистов” ситуационистским и структуралистским инвентарем.

Причем, только этот русский, евразийский ситуационизм, по моему глубокому убеждению, и способен быть в полной мере результативным. Ситуационизм западный, при всей своей изобретательности, эпатажности, а местами и глубине – давайте глядеть правде в глаза - не достиг своей главной цели – разрушения Спектакля, хотя и сумел вытащить из его паутины отдельных интеллектуалов. Объясняется это тем, что художественное или, если хотите, антихудожественное разрушение Спектакля должно иметь своей базой дискурс, чуждый и даже противоположный либеральному. Иначе вместо революции мы рискуем получить спектакль под названием “Революция”, еще сильнее утверждающий Спектакль с большой буквы. Мы этим дискурсом обладаем по определению, так сказать, по праву рождения.

Закончить хочется призывом, который гремел над революционной Сорбонной 1968 года: “СВОБОДУ ВООБРАЖЕНИЮ!” Капитализм пуще смерти боится освобожденного воображения, критического разума и твердой воли - потому что все это позволяет понять людям, что “великолепие капиталистической реальности” не более чем мираж, рожденный сеансом тотального гипноза, цепями из телевизоров, радиоприемников, газет и рекламы. Кое для кого действие гипноза уже закончилось, и это внушает надежду.

Рустем ВАХИТОВ,

кандидат философских наук

АНТИСОВЕТСКАЯ СОВЕТСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

  1. Вместо вступления
  2. Много было сказано про советских диссидентов в последние годы и десятилетия - и хороших слов, и дурных: одни их представляли героями, противостоявшими “коммунистическому Левиафану”, другие – иудами, предавшими свою Родину за тридцать сребреников. Казалось бы, что к этому можно добавить? Тем не менее, я все же попробую это сделать, при этом, максимально отстраняясь от эмоционального отношения к данным деятелям нашего недавнего прошлого (что, впрочем, не означает, что у меня отсутствует собственная, не лишенная коннотаций точка зрения по этому поводу и я ее выскажу, но в свое время). Свою главную задачу я вижу в том, чтобы развеять несколько стойких стереотипов относительно “диссидентщины”, и прежде всего - насажденное сусловской пропагандой мнение, что эти люди были антисоветчиками в полном смысле слова, т.е. являлись некими отщепецами, мутантами, на которых никак не повлияли реалии советской жизни, которые никак не впитали в себя установки советской субкультуры. Надо сказать, что и самим диссидентам, до самоослепления ненавидевшим все советское, это утверждение было вполне по душе, и поэтому они охотно принимали эту характеристику себя как “несоветских людей”, но разумеется, придавая ей диаметрально противоположную оценку.

    Однако, сначала, хорошо бы разобраться с тем, что мы здесь будем понимать под “диссидентами”. Как известно, так называли в годы “холодной войны” инакомыслящих советских интеллектуалов, которых по тем или иным причинам не устраивал существовавший в СССР политический режим. Принято считать, что диссидентское движение состояло из двух “непримиримых” идеологических направлений – “патриотического” (А.И. Солженицын и др.) и “либерального” (А.Д. Сахаров и др.), однако, вряд ли стоит преувеличивать это разделение, оно, думается, касалось, скорее, лозунгов, чем сути. В самом деле, ведь и те, и другие требовали в первую очередь политических, религиозных и эстетических свобод и в самом широком ракурсе. И это при том, что для монархистов и консерваторов по крайней мере странно выступать в защиту, например, осуждаемых в СССР сектантов, которых диссиденты, помнится, именовали “узниками совести”, ведь и в царской России, которую эти деятели объявляли своим идеалом, сектанты преследовались в уголовном порядке. Не менее странной выглядела защита “монархистами”-правозащитниками преследуемых в СССР либералов-западников, ведь монархисты начала века видели в них злейших врагов и чуть ли не приветствовали гонения на них. Как видно, противоречия между двумя крупнейшими направлениями в диссидентстве касались лишь декларируемых идеалов, причем, имеющих весьма расплывчатое содержание (полагаю, “святая Русь” Солженицына имела мало общего с реальной имперской Россией, также как “свободный Запад” Новодворской – с реальным Западом). Теперь, понятно, почему после перестройки, когда в обществе произошло открытое размежевание на “демократов” и “патриотов” тот же Солженицын фактически примкнул к “демократам”, если, конечно, судить не по букве его заявлений, а по тому в каких изданиях он печатается и в каких кругах вращается. Резюмируя все сказанное, можно заключить, что перед нами представители одного и того же идеологического дискурса – либерального, но, конечно, не в классической, западной его разновидности, а в специфической, советской.

  3. Диалектика власти и оппозиции

Не думаю, что кто-нибудь станет спорить с тем очевидным фактом, что любое общество представляет собой некую целостность. То есть я хочу сказать, что при всех внутренних противоречиях – между классами, социальными группами, этносами и субэтносами, существует некая парадигма, которая объединяет всех членов этого общества, независимо от того, осознают они это, или нет, и отличает это общество от другого общества. Наверное, понятно, что под этой парадигмой имеется в виду набор ценностных установок, идеалов, мировоззренческих принципов, причем, касающихся не столько общественного или космического устройства, сколько отношений между людьми, иначе говоря, имеющих экзистенциальный характер. В силу этого данная парадигма стоит выше политических разногласий, а это означает, что люди могут быть носителями одного и того же мироощущения, но иметь при этом различные и даже диаметрально противоположные политические взгляды и даже “языки культуры” (“социолекты” в терминах Ролана Барта). Именно благодаря этому мы имеем парадоксы следующего рода: отдельные личности или партии считают друг друга непримиримыми противниками, между которыми не существует ровным счетом ничего общего, а с точки зрения истории их разногласия уходят на второй план, а на первый выступает принадлежность к одному поколению или эпохе со свойственными им ценностями. Так, считаем же мы Вольтера, простите за школьное выражение, типичным представителем эпохи французского абсолютизма и справедливо считаем. Хотя ему, подозреваю, это определение сильно бы не понравилось: ведь он был принципиальным борцом с этим самым абсолютизмом, и, между прочим, за свои взгляды даже сидел в тюрьме. Или трудно не заметить, к примеру, что Ленин по своим эстетическим пристрастиям, политическому стилю, вообще по нравственным максимам был типичным русским интеллигентом конца XIX века: вспомним хотя бы его страстную любовь к поэзии Некрасова и неприятие кубофутуристических экспериментов (кстати, думается, именно вследствие этого “исторического парадокса” уже к 30-м годам большевики “старой гвардии” выглядели в СССР “белыми воронами” и вызывали бессознательное отторжение: если не по политическим взглядам, то по своей культуре, ментальности они уже были людьми другой, дореволюционной формации; возможно, это отторжение и послужило одной из причин того, что “старая партийная гвардия” первой попала под каток репрессий).

Итак, перед нами яркий пример диалектичности отношений властей (официоза) и оппозиции (андеграунда) какого-либо общества, или, опять таки, пользуясь струтуралистской терминологией носителей, “энкратического” и “акратического” социолектов. Суть тут в том, что власти и оппозиция не являются абсолютными противоположностями, а теснейшим образом связаны друг с другом и более того, коренятся в общем для них “синтезе”, хотя это не исключает противоречий между ними. Пожалуй, это наиболее очевидно в случае крайних выражений того и другого предмета – а именно, с одной стороны спецслужб, которые есть власть в наиболее концентрированной форме, с другой - террористических групп, которые есть, напротив, концентрированная форма оппозиции. История их взаимоотношений (и нагляднее всего – история отношений русской “охранки” и боевой организации партии эсэров) показывает, что в конце концов они сплетаются в такой узел, где уже невозможно определить: “кто есть кто”; спецслужбы внедряют в среду террористов своих агентов, которые, чтобы не саморазоблачиться, часть поручений по “устранению” высших политиков выполняют, а часть – нет, в итоге, уже на уровне спецслужб решается: против кого из политиков будет следующее покушение и, таким образом, разница между служителями власти и террористами исчезает…

Странно высказанная общая формула звучит лишь потому, что мы привыкли судить о любом обществе по его пропагандистским саморекомендациям, и думать, что характерные для этого общества типажи составляют только лояльные и законопослушные граждане. Но очевидно ведь, что политические диссиденты, борцы с режимом и революционеры попадают на сцену истории не “как бог из машины”, т.е. сразу, с уже сформировавшимися политическими, нравственными, экзистенциальными идеалами: они вырастают в том же самом обществе, что и их политические противники, впитав определенный набор мировоззренческих стереотипов, ценностей и т.д. А хуже всего мы знаем то общество, в котором живем или еще недавно жили, в точном согласие со словами поэта: “лицом к лицу лица не увидать”. В нашем случае это касается, конечно, советского общества, которое, по справедливому замечанию С.Г. Кара-Мурзы, ни советское официальное обществоведение, находившееся в плену вульгарного истмата, ни его рядовые жители, жившие пропагандистскими мифами, так и не поняли. В реальности же оно было гораздо более сложным, неоднозначным и многогранным, чем его пропагандистский лубок и судить о нем по официозным газетам того периода – чрезвычайно наивно. На самом деле оно жило даже не в соответствии с максимами марксистско-ленинской идеологии, вопреки убеждению его сегодняшних либеральных ниспровергателей, и их близнецов-антиподов - фанатичных доктринеров-коммунистов, а по своим особенным законам, официальная же марксистско-ленинская идеология была лишь одним из выражений господствовавших в этом обществе ментальности и системы ценностей, причем, выражением не самым адекватным, а в последние годы правления КПСС вообще почти превратившимся в ненужный, устаревший антураж. В этом смысле термин советское общество или советская цивилизация вообще очень удачен, ведь Советы, вспомним, возникли задолго до большевистской революции и без прямой связи с марксизмом и его идеологами; они были так сказать “живым творчеством масс”, выражением общинного мироощущения русского народа и других народов России. Общество коллективизма, проникшего на экзистенциальный уровень мировоззрения его членов, общество высокой социальной мобилизации и самоотдачи, общество обостренного чувства социальной справедливости – вот некоторые из основных его черт, хотя эта характеристика, понятно, самая приблизительная, поскольку настоящий, научный анализ этого общества впереди.

3. Диалектическое рассмотрение советского “диссидентства”

Диссидентское движение было точно таким же феноменом реального, а не сконструированного пропагандой советского общества, как и все остальные его феномены: от профессионального, производственного коллектива и студенческой группы до круга “блатных знакомых”. Составляли это движение оппозиционные интеллигенты, которые, кстати сказать, еще в большей степени подверглись обработке коммунистической пропагандой, чем среднестатистический обыватель; выражалось же это в том, что они почти в точности копировали стиль жизни, мышления, героев-революционеров из “советского пантеона”, высказывая при этом лишь иные теоретические тезисы. Все они были движимы сугубо нравственным протестом, все обладали тесным “чувством локтя” и готовы были на друг за друга на значительные жертвы, все фанатично верили в отвлеченные, абстрактные либеральные формулы о “правах человека, “свободе слова” и т.д., все мечтали о другой, лучшей жизни для народа, особо не зная, да и не интересуясь, как живет этот самый народ и что он сам думает об этом (что вообще характерно для русской интеллигенции). Никакого прямого отношения к либерализму, несмотря на свою фразеологию, они не имели; недаром же те из них, кто оказывался на Западе и лицом к лицу сталкивался с тамошними, аутентичными либералами – прагматиками, моралистами на словах, но циниками в деле, просто приходил в ужас и менял свои политические взгляды на прямо противоположные, как, например, Э. Лимонов или А. Зиновьев (для западного либерала естественно считать, что к политике моральный закон неприменим, потому что это, дескать - область технологий, а не свободной, творческой деятельности, при наличии которой только и можно говорить о нравственности. Разумеется, он может во всеуслышанье возмущаться ущемлением прав человека в какой-либо незападной стране, однако, за этим всегда стоит не искренний нравственный протест, а прагматический расчет; вспомним, как разительно отличалась реакция руководства западного блока на ограничение “демократических свобод” в СССР и в Чили, тут – истошный вой, там – почти гробовое молчание Собственно, такое публичное возмущение и рассчитано на “недоцивилизованных незападоидов” вроде нас с вами, не освободившихся еще от “химеры совести”).

В сущности, это были типичные советские люди во всем, кроме своих политических взглядов, то есть теоретического антикоммунизма, но по большому счету это было не столь и важно, в те времена большинство советских людей уже не верили всерьез в идеи коммунизма. Согласимся, только советский человек мог в лирических стихах клясть и ругать политический режим своей Родины, как кумир интеллигенции поэт Иосиф Бродский, ведь только советский человек так глубинно, я бы даже сказал: интимно может переживать политические события, и этим он принципиально отличается от, в общем-то, аполитичного западного обывателя. Подписываться в защиту совсем незнакомых людей, рискуя при этом навлечь на себя гнев властей и лишиться положения в обществе, а, может даже – свободы, как это делали диссиденты-“подписанты” вроде Солженицына, Максимова и др. - также поступок типично советских людей, которых с детства, то бишь в пионерах учили, что общественные интересы выше личных и что дружеская помощь – святая обязанность. Стопроцентный западный интеллектуал-либерал на просьбу подписаться под такой петицией ответил бы сакраментальным: “это их проблемы”… И наконец, истово критиковать идеи коммунизма на самом деле может только тот, кто их очень глубоко пережил, так сказать “пропустил через себя”, а точнее говоря – кто стал коммунистом в самом глубоком экзистенциальном смысле этого слова, сиречь, отбросил теоретический антураж коммунизма, но накрепко впитал в себя его суть – нравственный протест против любого внешнего и уж тем более государственного ограничения свободы личности, вырастающий в революционный, нигилистический всеразрушающий титанизм. (одна из газет несколько лет назад рассказала историю, которая журналисту показалась забавной, а мне кажется весьма поучительной – о том, как В. Новодворская стала антикоммунисткой. Оказывается, в возрасте 16 лет “девочка Лера” пришла в райком комсомола и потребовала, чтобы ее послали в Латинскую Америку воевать против наймитов мирового капитала и за торжество мировой революции. Ей объяснили, что она больше сделает для дела мировой революции, если будет хорошо учиться и вежливо проводили до дверей. Через день она пришла снова – на этот раз ее выпроводили не так вежливо. Еще через день ее просто прогнали. А через два года Новодворская расклеивала по Москве антисоветские листовки).

Ж.П. Сартр говорил: атеист – это тот, кто постоянно думает о Боге, говорит о Боге, то есть - это глубоко верующий человек. Позволю себе несколько вольно перефразировать французского философа: антикоммунист – это тот, кто постоянно думает о коммунизме, говорит о коммунизме, смотрит на все, отталкиваясь от коммунизма, то есть – это тот же коммунист, но со знаком “минус”.

Причем, это проявлялось не только на уровне взаимоотношений, ценностных установок, само содержание антикоммунизма диссидентов было теснейшим образом связано с тезисами советской пропаганды, также, как связаны отражение предмета в зеркале с самим предметом. Вспомним, что основой основ советской, коммунистической доктрины было утверждение, что Октябрьская революция положила начала совершенно новой эпохе в истории России и человечества, и что, таким образом, советское общество не имеет никаких корней в традиционном русском, а также общеевразийском менталитете и истории. Оно, дескать, просто возникло в результате перехода российского, капитализма начала ХХ века в кризисное, предреволюционное состояние, что гениально было понято и использовано Лениным и большевиками; законы же капитализма, как показал Маркс, везде одинаковы. Но ведь точно такова же была позиция всех советских диссидентов – и либералов, и “почвенников”: Октябрьская революция-де породила нигде не виданного социального урода, хотя все могло быть иначе, останься у власти Керенский, или победи вдруг монархисты…Как видим, лишь оценка советского общества здесь иная, отрицательная, а общий смысл тот же самый.

Итак, быть антисоветчиком – значит оставаться человеком вполне советским, на самом деле изменить ценностям советской цивилизации можно только став равнодушным к политике, к судьбе своих ближних, к действиям властей – так гласит элементарная диалектика, примененная к недавним социальным реалиям.

4. Кто разрушил советский строй?

Более того, советские диссиденты-либералы не столько разрушали, сколько даже одним фактом своего существования укрепляли советский строй. Перефразируя уже упоминавшегося французского просвещенца-остроумца, если бы Солженицына и Сахарова не существовало, их бы следовало выдумать. Вопреки распространяемому сегодняшними СМИ мнению, которые объявляют советских диссидентов чуть ли не ниспровергателями СССР, вреда от их “подрывной деятельности”, по сути, было не так уж и много, ведь весь этот “самиздат” читали исключительно узкие круги столичной интеллигенции; основная же масса советских людей знала о нем только из передовиц “Правды” и сообщений ТАСС, из которых, понятно, трудно было уяснить положительное содержание аргументов наших “борцов с режимом”. Зато польза для режима от них была огромная: ведь, повторюсь, вера в официозные ценности в последние десятилетия существования СССР стала как-то ослабевать, рассказы пропаганды о “войне двух миров – социалистического и капиталистического” большинство воспринимало уже не очень серьезно, короче говоря, обыватель в основной массе, что называется, расслабился, начал терять бдительность…Не будем забывать, что советский режим, и в силу своей внутренней специфики, и в силу своего революционного происхождения, во многом стоял на героике борьбы; однако, к 60-70-м г.г. именно ее стало не хватать. И тут, как нельзя кстати, подвернулись столичные интеллигенты-диссиденты, переметнувшиеся в лагерь западников, защищаемые западными радиостанциями и правительствами, привечаемые на Западе, т.е. просто идеальные кандидаты на образы “внутренних врагов”. Наконец, немаловажным был тот факт, что наши диссиденты при всем своем желании никогда не смогли бы прийти к власти, хотя бы в силу сугубо интеллигентской полнейшей неспособности к положительной, практической деятельности, что потом, уже в годы перестройки и показала сама жизнь… А что может быть лучше слабосильной оппозиции, не имеющей ни малейших шансов на победу, но в то же время достаточно голосистой, чтобы поддерживать в должной бойцовской форме режим и “выпускать пар” у колеблющихся, но скорее лояльных, чем нелояльных граждан?

Лично я ни минуты не сомневаюсь в том, что советская репрессивная махина в лице КГБ, МВД и других “компетентных органов” за считанные дни могла покончить с правозащитным и диссидентским движением. Просто, на Лубянке, должно быть, ясно осознавали всю бессмысленность такого последнего удара: ведь это все равно, что вытягивать один кубик из основания башни из кубиков. На самом деле, советский режим рухнул не вследствие плодовитости столичных кухонных краснобаев –они могли бы выпускать свои машинописные книжечки до конца своих дней и ничего бы не изменилось - а в результате, будем называть вещи своими именами - массового предательства разложившегося высшего партийного начальства, которому захотелось жить по западным масс-культурным и материальным стандартам… Свою роль сыграла и деятельность западных стран со всем их разветвленным госаппаратом: от дипломатов до спецслужб, которые от в отличие от большинства советских граждан вполне серьезно относились к тезису о “войне двух систем и миров”. Нельзя сбрасывать и легковерие и атрофию элементарного чувства патриотизма у отечественного обывателя. Что же до интеллигентов-диссидентов, то тут они скорее опять оказались в обычной для них роли марионеток, разыгрывающих масштабный политический Спектакль, смысла которого они сами в общем-то не понимали.

5. Советское общество или смерть…

Из сказанного следует еще один важный вывод – советский либерал-диссидент как тип будет существовать лишь до тех пор, пока существует это самое реальное советское общество, иначе говоря, особый тип отношений между людьми, характерный для этого общества. И правда ведь, после краха КПСС столичные либералы-перестройщики Попов, Гайдар, Явлинский – прямые наследники советских диссидентов очень быстро были оттеснены на политическую периферию новой формацией российских политиков – циничными приспособленцами, думающими не о прекрасных идеях, а о деньгах и политическом влиянии. Пожалуй, недавняя смена руководства НТВ, а точнее – уход с этого телеканала Киселева сотоварищи был последним актом начавшегося 10 лет назад политического провала “антисоветской советской интеллигенции” (странно, кстати, что никто не замечал, тот очевидный, вообще-то факт, что передачи киселевско-митковского НТВ были не чем иным как более профессиональным, срежиссированным вариантом застойного интеллигентского трепа на московской кухни. Думаю, поэтому эта телекомпания была любимой у “постсоветской советской интеллигенции”). Скажу более, эти, собственно, российские либералы (поскольку неолибералов-олигархов называть так можно лишь условно ввиду того, что они по определению имеют вместо политических воззрений интересы) и сохранились по сей день, потому что мы живем на этапе кризиса реального советского общества, а все разговоры о новой постсоветской, демократической эпохе в истории России – не более чем пропагандистский тезис. Легко заметить, что ничего качественно нового правление реформаторов-либералов не принесло: и рынок, и национализм на окраинах России и СССР, и благоговение перед западным ширпотребом – все это уже было и в позднесоветском “застойном” обществе, но только в виде подспудных тенденций. В сущности, Горбачев, Ельцин сотоварищи, наивно считающие себя строителями некоей новой демократической “Россиянии”, лишь сделали тайные болезни реального советского общества явными. На счету нынешнего, “постсоветского” режима остаются разве что парламент, желтая пресса, реклама на ТВ и тому подобные “прелести” капиталистического образа жизни, но, согласитесь, это ведь все внешние атрибуты либерального общества западного типа.

Более того, лично я уверен, что никакого другого общества, кроме советского в самых разных его идеологических вариациях у нас вообще невозможно построить. Как говорится “человеческий и исторический материал” не тот; не было у нас религиозной реформации, которая коренным образом изменила бы отношение человека к труду, к обогащению и породила бы социо-культурную подоплеку капитализма, с его благоговейным отношением к деньгам, оправданием накопительства, индивидуализма, гордыни. И слава Богу, что не было! Во всяком случае, сам Запад заплатил за возникновение “гомо капиталистикус” и за нынешнее благополучие, которое неизвестно еще сколько продлится, Реформацией, религиозными войнами, несколькими революциями – короче говоря четырьмя веками кровавых междоусобиц и потрясений.

Думаю, прав философ А.А. Зиновьев, говорящий не о крахе, а о первом кризисе коммунизма. Октябрьская революция 1917 года открыла новую эпоху, евразийской цивилизации – советскую. Основные мировоззренческие установки советской эпохи не возникли сами по себе в начале ХХ века, они уходят своими корнями в многовековую культуру русского народа и других народов России, тут, полагаю, можно вспомнить и древнерусские вече, степные, тюркские курултаи, крестьянский “мир”, церковную общину, земства и непосредственно Советы, рожденные революцией 1905 г. Марксистская идеология в ее классическом виде была лишь одной из форм выражения мировоззрения советской цивилизации на начальном этапе ее развития. Теперь, после того, как она ее исчерпала, ей на смену придет иная советская идеология, в которой, надо полагать, более явственно будут звучать темы религии и традиционализма.

Не хочу при этом быть обвиненным в неоправданном оптимизме: я ведь и не утверждал, что Россию обязательно ожидает светлое, безбедное будущее. Без всяких сомнений, советское общество не является идеальным, что, по моему, совершенно очевидно, ведь идеальных обществ в принципе не существовало и не будет существовать в истории. Это значит, что даже если самые смелые мечты современных патриотов сбудутся и Россия возродится в виде сверхдержавы, то все равно обыденность останется обыденностью, дураки, лентяи, пустословы и карьеристы от этого никуда не денутся. Другое дело, что никакое иное общество, кроме советского тут по определению возникнуть не может. И, наконец, самое главное, что возможно – хотя и трудно об этом говорить – исторический путь российской цивилизации будет преждевременно прерван. В истории бывает и такое, вспомним судьбу ацтеков и майя. Кстати, похоже, что именно этот вариант больше всего и устроил бы Запад: выкачать из России все ресурсы, а потом медленно уморить ее “миротворческими инициативами” НАТО и “научно выверенными рекомендациями” МВФ. Поэтому мои слова о том, что наше будущее, если оно, конечно, будет, следует связывать с цивилизацией советского типа нужно понимать так: нас можно уничтожить физически: ковровыми бомбардировками и ядерными ракетами, либо нескончаемыми “либеральными реформами”; видимо, большинство из нас можно морально разложить, заставить забыть основные нравственные максимы, традициТексти, устои, но нас нельзя превратить в людей другого типа, другой культуры, другой ментальности. Даже в нравственном и духовном падении российский человек сохраняет свойственные лишь ему черты характера и установки: западные наркоманы “колются” поодиночке, в кабинках уборных, в квартирах, российские - в компании…

5. Вместо заключения

Не нужно думать, что признавая наших диссидентов “плоть от плоти” и “кровь от крови” советскими людьми, я тем самым оправдываю их антисоветскую деятельность. Лично на мой взгляд, странно называть патриотом писателя Солженицына, который добровольно давал использовать свое имя и сочинения в идеологической войне Запада против России. Не менее странно называть принципиальным гуманистом Сахарова, который выступал против советского присутствия в Афганистане, но помалкивал об американском присутствии и влиянии в той же стране или об операциях войск США на Гренаде или еще где-либо. Да и сама диалектика учит, что единство противоположностей вовсе не означает их полного тождества: диссидент также как и верный коммунист и патриот – человек советский по своим мировоззренческим, экзистенциальным установкам, но советский человек ненавидящий свою советскую Родину, предавший свою традицию.

Вряд ли их без преувеличения сказать провокационную деятельность можно объяснить одной только наивностью, повторю, мы имеем здесь дело именно с ненавистью, причем, доводящей до ослепления; жертвами же этой ненависти к собственной стране и “властям и воинству ее” стали все мы – сегодняшние жители России, прозябающие на обкромсанной “самостийниками” территории, под присмотром доброхотов из МВФ и под прицелом натовских ракет, что скоро уже будут стоять в Узбекистане и в Прибалтике.

И не нужно говорить, что все же диссиденты были не худшими советскими людьми: они жили какими никакими, а идеалами, тогда как большинство их современников думали лишь о том – где бы что “достать” и как бы выбиться в “люди”? Пожалуй, это и верно, но не менее верно и другое: худшие из грехов совершаются не обывателями, желания которых ограничиваются вполне простыми, чаще всего полубиологическими требованиями, а людьми с богатой внутренней жизнью, с развитыми духовными запросами; и это понятно: для того, чтобы низко пасть нужно сначала высоко подняться. Искуситель и растлитель, утонченный гордец и циник страшнее чем примитивный грабитель с “большой дороги”, потому что для того, чтобы искусить нужно в душу человеку заглянуть.

Странно, что никто почти не замечает того, что борьба Запада с СССР строилась в годы “холодной войны” и особенно в перестройку не по принципу боевой схватки, а по принципу соблазнения и растления старым циником молодого, малоопытного юнца. В каком качестве при этом выступали диссиденты – первыми из соблазненных или соблазнителями, думаю, вопрос, на который трудно дать однозначный ответ.

 

Рустем ВАХИТОВ,

кандидат философских наук,

(г. Уфа)

АРХАИЧНЫЕ МОТИВЫ

В СОВРЕМЕННОМ МАССОВОМ КИНО

1. Современное общество и мифология

Карл Густав Юнг однажды заметил, что мифология подобно отрубленной голове Орфея способна петь после смерти. Действительно, среди современных специалистов по мифологии – от А.Ф. Лосева до М. Элиаде теперь уже считается общим местом утверждение, что мифологическое сознание связано с особенностями строения человеческой психики и языка, в частности, с наличием в подсознании человека специфичных структур – архетипов, определяющих его мировидение и именно поэтому мифология в той или иной степени является основой для всех остальных форм культуры – от искусства до философии и практически неустранима из общественного сознания. Иными словами, претензии современной западной цивилизации на создание общества, основанного на сугубо рациональных основаниях, мировоззрение которого было бы десакрализировано и полностью лишено мифологических черт, оказались необоснованными. Более того, все попытки полностью перестроить жизнь по принципам рацио, отказавшись от достижений многотысячелетней культуры, не отвечающих критериям сциентизма, приводят лишь к тому, что архаичные, мифологические слои человеческой психики с лихвой берут свое , только теперь уже миф становится не универсальным референтом, стоящим между человеком и миром, и гармонизирующим их взаимоотношения, а деструктивной инстанцией, оправдывающей имморализм и самые низменные подсознательные инстинкты. Наиболее ярким примером тому является возникновение в тихой, аккуратной, подчеркнуто методичной и рациональной, бюргерской Германии национал-социализма – сугубо иррационального культурного феномена, замешанного на мистике и мифотворчестве. К.Г. Юнг считал, что германский нацизм есть расплата европейцев за преувеличенный, грубый и агрессивный, короче говоря, недиалектический рационализм, положенный в основу ценностей Просвещения. Причем, ту же самую мысль – о фашизме как закономерном итоге развития парадигмы Просвещения высказывали и другие европейские ученые, к примеру Адорно и Маркузе.

Однако если мифологическая подоплека нацизма очевидна, хотя при этом я бы не сказал, что она в должной степени изучена, обнаружение мифа в рамках либерального дискурса многим до сих пор кажется несколько сомнительным. И это несмотря на то, что те же авторитетные исследователи мифа, скажем – А.Ф. Лосев, М. Элиаде неоднократно заявляли, что и в западном, демократическом обществе есть своя “ниша” для мифа, представляющая собой убежище среднего человека этого общества от тотальной рациональности капитализма. Это массовая культура - популярное кино, реклама, разного рода шоу, телевидение. Так, Элиаде говорит о мифологической подоплеке комиксов, детективных романов, автомобильных выставок, выделяя при этом мифы о супермене, о непобедимом полицейском и т.д., выросшие из мечты “маленького человека” стать героем, исключительной личностью. Мне же хотелось бы обратить внимание на мифологическую основу массового, популярного кино. При этом я не намерен переходить границы этюда и потому, конечно, не претендую на окончательность выводов и научность изложения.

2. Кино и мифология

Только представители наивного сознания могут считать, что кино просто “отражает” жизнь. В действительности, как показывают специалисты в области семиотики и прежде всего – отечественный ученый Ю.М. Лотман, кинематограф, как и всякое искусство, имеет свой особый язык, то есть знаковую систему и только человек, владеющий таким языком способен “дешифровать” фильм и понять, в что хотели передать зрителю его создатели – сценарист, режиссер, операторы, актеры. То обстоятельство, что человек современной цивилизации даже не задумывается о существовании специфичного языка кино и что даже само это утверждение может показаться ему парадоксальным, свидетельствует лишь об одном: в современном мире почти нет людей, которые не владели бы этим языком, умение его понимать кажется таким же естественным как дыхание и потому не замечается. Однако, если мы выучились этому языку почти бессознательно, методом погружения в мир кино и телевидения, то это, конечно, не означает, что мы здесь имеем дело с естественным и самоочевидным кодом коммуникации. Ю.М. Лотман рассказывает историю о том, как девушка из Сибири в 30-х годах впервые увидели в Москве кинокомедию: она была возмущена тем, что открыто показывают “такие ужасы” – говорящие головы, отрубленные руки и ноги. Это реакция на кинофильм “естественного человека”, воспринимающего изображенное на экране прямолинейно и непосредственно, человек же, владеющий языком кино, без объяснений поймет, что наличие в кадре одной только головы означает, что авторы фильма хотели обратить внимание зрителей именно на этот персонаж. То есть изображение предмета приобретает здесь дополнительный смысл, превращается в знак, так сказать, “слово” киноязыка.

При всей своей незаметности язык кино очень сложен. Все тут имеет свое особое значение – и освещение лица и фигур, и порядок монтажа, и сочетание музыки и изображения. В наши задачи не входит его подробное описание, интересующихся могу отправить к работе Ю.М. Лотмана “Семиотика кино и проблемы киноэстетики”, вводящей в проблематику семиотических кодов кинематографии. Для нас здесь важно лишь замечание Ю.М. Лотмана о связи кино и мифа, которая состоит в том, что и миф, и кино обладают “интимным”, “личностным” взглядом на вещь.

Действительно, одной из главных характерных особенностей мифа является, по А.Ф. Лосеву, его пронизанность личностными интуициями и символами. Миф – это, прежде всего, личностная история, при помощи которой осуществляется встреча человека и мира; посредством мифа человек открывается миру, а мир, в свою очередь, рассказывает о себе. Кино же, по меткому определению его создателей У. Пола и Г. Уэллса – “рассказ истории при помощи демонстрации движущихся картин”. При этом я хотел бы подчеркнуть, что кино нам и интересно именно потому что оно представляет собой взгляд на вещи какой-либо определенной личности – по сюжету фильма это его главный герой или герои, на самом же деле это, конечно, создатели фильма. Следует отметить и описанный Ю.М. Лотманом феномен превращения известных киноактеров в мифологические фигуры, который, думается, напрямую связан с изначальной мифологичностью киноязыка. Один и тот же актер, играющий в разных фильмах разные персонажи, сам того не желая, увязывает их в один художественный метатекст, так что зритель воспринимает это фильмы как рассказ об одном, любимом им герое. Причем, нетрудно заметить, что каждый киноактер имеет свое амплуа, то есть без труда отождествляется с каким-либо архетипом, восходящим к персонажам мифологии , как то – Воин, Соблазнитель, Властитель и т.д. В итоге массовое сознание начинает их воспринимать, скорее, как языческих богов - со своими характерами, похождениями, своеобразными отношениями с другими богами (например, очевидно, С. Сталоне и А. Шварцнеггер соотносятся с божествами войны). Обыватель решительно отказывается видеть в киноактере такого же человека как он сам; для него актер – существо другого, “киношного” мира, почти трансцендентное, несмотря на все свои “земные” черты, которые смакуются бульварными газетами в полном соответствии с “законами жанра”, ведь, каким бы парадоксом это ни звучало, примерно тем же занимался и Гомер. Без сомнений, это может быть темой отдельного исследования, здесь же я хотел бы обратить внимание на иной аспект “мифологии кино” - на наличие в нем архаичных тех или иных мифологических сюжетов в зависимости от жанра.

Любопытно, что при этом представляют наибольший интерес не работы выдающихся режиссеров, где, разумеется, эти архетипы также присутствуют, но будучи преломленными через творческую индивидуальность авторов, а коммерческое, массовое кино. Именно вследствие его низкой эстетической ценности, в нем на первый план выступают мифологические пласты общие для всех и принадлежащие “коллективной личности человечества”, только, конечно, обыгранные при помощи средств масскультуры.

3. Архаические мотивы в современном массовом кино

Даже элементарный анализ сюжета тотчас показывает, что в случае массового кино во всех его жанрах мы встречаемся с “проигрыванием” различных мифологических сюжетов, связанных с инициацией - испытанием, которое внутренне перерождает человека, делает его другой личностью, имеющей опыт общения с иной, нечеловеческой реальностью и, соответственно, новые, нечеловеческие способности. Действительно, к примеру, кульминационным моментом каждого боевика становится ярость главного героя, придающая ему поистине сверхчеловеческие возможности: в этом состоянии он один уничтожает десятки и сотни вооруженных врагов. Традиционная культура также знает феномен “воинского безумия”, на нем строится, допустим, инициация знаменитых берсерков. Речь идет о североевропейских “мужских союзах”, члены которых доводили себя до особого яростного состояния, в котором они абсолютно забывали о самосохранении и шли в бой совершенно голыми или прикрывшись звериной шкурой. При этом они не чувствовали боли, не знали жалости и обычных человеческих чувств и, к примеру, могли наброситься на противника и выгрызть ему горло. Сами они считали, что в этот момент в них вселяется божество войны, соотносимое, как правило, с волком. После такого боя берсерк считался посвященным, человеком, имеющим особые способности, выходящие за рамки профанного опыта.

Как видим, ярость главных героев боевиков, например, пресловутого Джона Рембо в исполнении Сталоне, в сущности, восходит к этому архетипу индивидуальной воинской инициации. Зрителю не кажется неестественным, что Рембо убивает врагов одного за одним без видимых затруднений, потому что зритель бессознательно воспринимает его уже не как человека, пускай и высококлассного солдата-профи, а как воплощение Идеального Воина, мифического персонажа, сокрушающего хтоническое чудовище и восстанавливающего вселенский порядок. Кстати, названия некоторых боевиков почти откровенно указывают на это – скажем, “Универсальный солдат”. Иногда этот типичный сюжет дополняется тем, что главный герой является еще и мертвецом, которого “воскресили” в своих лабораториях ученые, дабы превратить его в неуязвимую “машину для убийства”. Тут мы видим совсем уж точное воспроизведение “логики инициации”, ведь для того, чтобы стать воином-волком, умеющим выходить за рамки профанного человеческого опыта и сливаться с мифологическими персонажами из первоначального, сакрального времени, неофит должен сначала символически умереть (впрочем, как указывалось, и любая инициация предполагает новое рождение через смерть, недаром после посвящения человеку дается другое имя).

Мелодрама, напротив, построена вокруг взаимоотношений матери и ребенка, тут обязательно присутствует мотив любви, преодолевающей все преграды, потери ребенка и его обретения (вспомним, набившие оскомину латиноамериканские телесериалы “Богатые тоже плачут”, “Рабыня Изаура”, “Земля любви” и др.). Нетрудно заметить, что это - повторение сюжетов типично женских инициаций, которые направлены на раскрытие специфичного, женского духовного опыта и связаны с культами плодородия и природными циклами. Причем, одна из главных особенностей инициаций этого рода состоит в том, что они не включают в себя мифы о сверхприродных существах и начале времен, как мужские посвящения, а замкнуты, если можно так выразиться, на сакральности, разлитой в самой природе.. В мелодрамах мы также встречаемся с подобной ситуацией: все действие строится на личностных взаимоотношениях нескольких людей, политический, социальный, культурный контекст просто “отсекается”, эта особенность “мыльных сериалов” почти что вошла в анекдот, но ее истинное значение обыкновенно при этом не понимают.

Наконец, порнофильм, очевидно, воспроизводит ситуацию оргиастического культа. Ведь в сущности в этих фильмах главными героями являются вовсе не актеры, а органы “человеческого низа”, налицо также и конструирование положений, где снимаются все табу, проистекающие из социального “альтерэго”. Вспомним, что все это – и комическое превознесение “человеческого низа”, и отмена запретов - непременные черты карнавала.

И, напоследок, нельзя не сказать нескольких слов и о новом феномене массскультуры, имеющим отдаленное родство с игровым кино – телеиграми. Большинство из них также строятся на эксплуатации мифологических архетипов, восходящих, как минимум, к волшебным сказкам. Например, популярная на российском ТВ передача “Поле чудес” откровенно реконструирует средствами масскульта сюжет о сокровищах, которые охраняет чародей или чудовище, и которыми герой может завладеть, только если разгадает несколько загадок (собственно, уже само название – “Поле чудес” призвано как бы перенести зрителя в иную, не обыденную, мифическую реальность). К этому можно лишь добавить, что подобные волшебные сказки сами по себе также надстроены над более архаичным фундаментом, в котором нетрудно разглядеть черты инициатического культа. Чародей или чудовище тут имеют ярко выраженные хтонические черты, то есть мыслятся как существа, принадлежащие к иному, предыдущему циклу мироздания, а значит в актуальном эоне позиционированные как начала хаоса. Победа героя над ним, по сути, означает рождение нового мира, и в том, числе и новое рождение его самого, как личности с более высоким онтологическим статусом.

Следует отметить, что вообще сама идея богатства как наилучшего вознаграждения, которая свойственна для этих телеигр, выходит далеко за рамки простой пропаганды системы ценностей капитализма, о чем так много пишут оппозиционные российские СМИ. Если учесть, что в капиталистическом обществе деньги имеют и особый, религиозный сакральный смысл, который восходит к протестантской этике с ее идеей богатства как знака сотериологической избранности, то сразу же станет ясно, что обладание деньгами здесь бессознательно воспринимается как повышение духовного статуса. А теперь вспомним, что духовный рост, сопряженный с преодолением препятствий - “плавание в море хаоса” есть не что иное как одна из важнейших логических нитей инициации.

4. Антитрадиционность масскульта

Однако не следует думать, что буржуазная масскукльтура несет в себе элементы реконструкции традиционного сознания и мировосприятия. Напротив, перед нами, скорее, пародии на инициации, и это еще раз подтверждает геноновскую характеристику капитализма как общества анти-Традиции, иными словами, вырожденного и патологического общества, которое, само того не понимая, живет за счет извращения и эксплуатации древних, традиционных социальных институтов и мировоззренческих структур. Действительно, ведь в сюжете самого фильма или телеигры явно речь не идет о духовной смерти и воскресении, которые составляют суть любого посвящения и все приведенные параллели – не более чем аллюзии, вызванные мифологичностью киноязыка и человеческой психологи. В то же время зритель здесь вообще позиционирован как пассивное лицо, которое лишь воспринимает происходящее, но никак в нем не участвует и, более того, даже обязательно - хотя бы на рациональном уровне - отдает себе отчет в том, что перед ним – вымысел и с киноактером как реальным лицом ничего подобного не было и быть не могло. Ясно, что инициация предполагает нечто противоположное - активное участие самого человека и его искреннюю веру в то, что происходящее имеет не аллегорический, иносказательный смысл, а представляет собой разворачивающееся в действительности, здесь и сейчас сакральное действо. И, наконец, фильм и телеигра, как будто бы перенося человека в иную, “необыкновенную” реальность (война во Вьетнаме или волшебное “поле чудес”, на котором просто так достаются деньги), на самом деле “держат” его в границах все того же ментального универсума капитализма с характерными для него мировоззренческими принципами конкуренции, индивидуализма, стремления к обогащению, тогда как инициация направлена, напротив, на то, чтобы перенести сверхчеловеческую, сакральную реальность в посюсторонний мир – на какую-нибудь опушку леса или берег реки, где может разворачиваться мистерия сотворения мироздания. Причем, масскульт при этом не только тотально привязывает человека к профанному миру капитализма, но и культивирует в нем специфичные мировоззренческие принципы и поведенческие реакции. Как видим, масскультура – это не только уродливое порождение данного общества, это еще и его орудие пропаганды, направленное на закрепление и эскалацию потребительских настроений и креацию искусственных потребностей, посредством чего человек теряет свою духовную многомерность и все в большей степени превращается в объект манипуляции со стороны контролирующих инстанций общества “нетерррористического тоталитаризма”, как определяет капитализм Герберт Маркузе.

Итак, при наличие некоторого внешнего сходства, традиционная инициация и современный масскульт совершенно противоположны по своему действию на человека. Древний мужчина, который проходил воинскую инициацию, действительно, становился бесстрашным воином, современный мужчина, “поглощающий” боевики, как правило, так и остается закомплексованным, управляемым обывателем, зачастую неспособным даже к элементарной самообороне, но зато с загнанной вовнутрь, легко возбудимой, уродливо развившейся агрессивностью. Древняя женщина, прошедшая типичную женскую инициацию, осознавала свою половую принадлежность и связанные с ней функции как космическую мистерию и стремилась соответствовать архетипам идеальной жены и матери, современная домохозяйка – поклонница телесериалов забрасывает домашние дела ради выдуманных, топорных “жизненных коллизий” Марианн и просто Марий. Наконец, древние вакханки, участвующие в оргиастическом культе, открывали в себе таинственную стихию плодородия, которая пронизывает всю Вселенную, стремились слиться в экстазе с универсумом всего живого, современный обыватель – любитель порнофильмов лишь культивирует в себе комплексы, связанные с половой сферой, и рискует, замкнувшись в мире виртуальности и фантазий, вообще потерять способность к нормальному сексуальному поведению.

Итак, мифы, заложенные в современном масскульте нагружены совершено иными функциями, нежели мифы архаичных обществ, и, прямо скажем, небезопасны для человека. Противостоять им не только можно, но и нужно, иначе превращение в выродившегося “абсолютного потребителя” с расшатанной и управляемой психикой неизбежно. А для этого нужно учиться дешифровывать “тексты” культуры постмодерн, в каких бы формах они ни выступали – статей по экономике, архитектурных изысков здания банка или коммерческих фильмов и популярных телешоу.

 

 

 

 

Рустем ВАХИТОВ,

кандидат философских наук,

(г. Уфа)

АРХАИЧНЫЕ МОТИВЫ

В СОВРЕМЕННОМ МАССОВОМ КИНО

1. Современное общество и мифология

Карл Густав Юнг однажды заметил, что мифология подобно отрубленной голове Орфея способна петь после смерти. Действительно, среди современных специалистов по мифологии – от А.Ф. Лосева до М. Элиаде теперь уже считается общим местом утверждение, что мифологическое сознание связано с особенностями строения человеческой психики и языка, в частности, с наличием в подсознании человека специфичных структур – архетипов, определяющих его мировидение и именно поэтому мифология в той или иной степени является основой для всех остальных форм культуры – от искусства до философии и практически неустранима из общественного сознания. Иными словами, претензии современной западной цивилизации на создание общества, основанного на сугубо рациональных основаниях, мировоззрение которого было бы десакрализировано и полностью лишено мифологических черт, оказались необоснованными. Более того, все попытки полностью перестроить жизнь по принципам рацио, отказавшись от достижений многотысячелетней культуры, не отвечающих критериям сциентизма, приводят лишь к тому, что архаичные, мифологические слои человеческой психики с лихвой берут свое , только теперь уже миф становится не универсальным референтом, стоящим между человеком и миром, и гармонизирующим их взаимоотношения, а деструктивной инстанцией, оправдывающей имморализм и самые низменные подсознательные инстинкты. Наиболее ярким примером тому является возникновение в тихой, аккуратной, подчеркнуто методичной и рациональной, бюргерской Германии национал-социализма – сугубо иррационального культурного феномена, замешанного на мистике и мифотворчестве. К.Г. Юнг считал, что германский нацизм есть расплата европейцев за преувеличенный, грубый и агрессивный, короче говоря, недиалектический рационализм, положенный в основу ценностей Просвещения. Причем, ту же самую мысль – о фашизме как закономерном итоге развития парадигмы Просвещения высказывали и другие европейские ученые, к примеру Адорно и Маркузе.

Однако если мифологическая подоплека нацизма очевидна, хотя при этом я бы не сказал, что она в должной степени изучена, обнаружение мифа в рамках либерального дискурса многим до сих пор кажется несколько сомнительным. И это несмотря на то, что те же авторитетные исследователи мифа, скажем – А.Ф. Лосев, М. Элиаде неоднократно заявляли, что и в западном, демократическом обществе есть своя “ниша” для мифа, представляющая собой убежище среднего человека этого общества от тотальной рациональности капитализма. Это массовая культура - популярное кино, реклама, разного рода шоу, телевидение. Так, Элиаде говорит о мифологической подоплеке комиксов, детективных романов, автомобильных выставок, выделяя при этом мифы о супермене, о непобедимом полицейском и т.д., выросшие из мечты “маленького человека” стать героем, исключительной личностью. Мне же хотелось бы обратить внимание на мифологическую основу массового, популярного кино. При этом я не намерен переходить границы этюда и потому, конечно, не претендую на окончательность выводов и научность изложения.

2. Кино и мифология

Только представители наивного сознания могут считать, что кино просто “отражает” жизнь. В действительности, как показывают специалисты в области семиотики и прежде всего – отечественный ученый Ю.М. Лотман, кинематограф, как и всякое искусство, имеет свой особый язык, то есть знаковую систему и только человек, владеющий таким языком способен “дешифровать” фильм и понять, в что хотели передать зрителю его создатели – сценарист, режиссер, операторы, актеры. То обстоятельство, что человек современной цивилизации даже не задумывается о существовании специфичного языка кино и что даже само это утверждение может показаться ему парадоксальным, свидетельствует лишь об одном: в современном мире почти нет людей, которые не владели бы этим языком, умение его понимать кажется таким же естественным как дыхание и потому не замечается. Однако, если мы выучились этому языку почти бессознательно, методом погружения в мир кино и телевидения, то это, конечно, не означает, что мы здесь имеем дело с естественным и самоочевидным кодом коммуникации. Ю.М. Лотман рассказывает историю о том, как девушка из Сибири в 30-х годах впервые увидели в Москве кинокомедию: она была возмущена тем, что открыто показывают “такие ужасы” – говорящие головы, отрубленные руки и ноги. Это реакция на кинофильм “естественного человека”, воспринимающего изображенное на экране прямолинейно и непосредственно, человек же, владеющий языком кино, без объяснений поймет, что наличие в кадре одной только головы означает, что авторы фильма хотели обратить внимание зрителей именно на этот персонаж. То есть изображение предмета приобретает здесь дополнительный смысл, превращается в знак, так сказать, “слово” киноязыка.

При всей своей незаметности язык кино очень сложен. Все тут имеет свое особое значение – и освещение лица и фигур, и порядок монтажа, и сочетание музыки и изображения. В наши задачи не входит его подробное описание, интересующихся могу отправить к работе Ю.М. Лотмана “Семиотика кино и проблемы киноэстетики”, вводящей в проблематику семиотических кодов кинематографии. Для нас здесь важно лишь замечание Ю.М. Лотмана о связи кино и мифа, которая состоит в том, что и миф, и кино обладают “интимным”, личностным” взглядом на вещь.

Действительно, одной из главных характерных особенностей мифа является, по А.Ф. Лосеву, его пронизанность личностными интуициями и символами. Миф – это, прежде всего, личностная история, при помощи которой осуществляется встреча человека и мира; посредством мифа человек открывается миру, а мир, в свою очередь, рассказывает о себе. Кино же, по меткому определению его создателей У. Пола и Г. Уэллса – “рассказ истории при помощи демонстрации движущихся картин”. При этом я хотел бы подчеркнуть, что кино нам и интересно именно потому что оно представляет собой взгляд на вещи какой-либо определенной личности – по сюжету фильма это его главный герой или герои, на самом же деле это, конечно, создатели фильма. Следует отметить и описанный Ю.М. Лотманом феномен превращения известных киноактеров в мифологические фигуры, который, думается, напрямую связан с изначальной мифологичностью киноязыка. Один и тот же актер, играющий в разных фильмах разные персонажи, сам того не желая, увязывает их в один художественный метатекст, так что зритель воспринимает это фильмы как рассказ об одном, любимом им герое. Причем, нетрудно заметить, что каждый киноактер имеет свое амплуа, то есть без труда отождествляется с каким-либо архетипом, восходящим к персонажам мифологии , как то – Воин, Соблазнитель, Властитель и т.д. В итоге массовое сознание начинает их воспринимать, скорее, как языческих богов - со своими характерами, похождениями, своеобразными отношениями с другими богами (например, очевидно, С. Сталоне и А. Шварцнеггер соотносятся с божествами войны). Обыватель решительно отказывается видеть в киноактере такого же человека как он сам; для него актер – существо другого, “киношного” мира, почти трансцендентное, несмотря на все свои “земные” черты, которые смакуются бульварными газетами в полном соответствии с “законами жанра”, ведь, каким бы парадоксом это ни звучало, примерно тем же занимался и Гомер. Без сомнений, это может быть темой отдельного исследования, здесь же я хотел бы обратить внимание на иной аспект “мифологии кино” - на наличие в нем архаичных тех или иных мифологических сюжетов в зависимости от жанра.

Любопытно, что при этом представляют наибольший интерес не работы выдающихся режиссеров, где, разумеется, эти архетипы также присутствуют, но будучи преломленными через творческую индивидуальность авторов, а коммерческое, массовое кино. Именно вследствие его низкой эстетической ценности, в нем на первый план выступают мифологические пласты общие для всех и принадлежащие “коллективной личности человечества”, только, конечно, обыгранные при помощи средств масскультуры.

3. Архаические мотивы в современном массовом кино

Даже элементарный анализ сюжета тотчас показывает, что в случае массового кино во всех его жанрах мы встречаемся с “проигрыванием” различных мифологических сюжетов, связанных с инициацией - испытанием, которое внутренне перерождает человека, делает его другой личностью, имеющей опыт общения с иной, нечеловеческой реальностью и, соответственно, новые, нечеловеческие способности. Действительно, к примеру, кульминационным моментом каждого боевика становится ярость главного героя, придающая ему поистине сверхчеловеческие возможности: в этом состоянии он один уничтожает десятки и сотни вооруженных врагов. Традиционная культура также знает феномен “воинского безумия”, на нем строится, допустим, инициация знаменитых берсерков. Речь идет о североевропейских “мужских союзах”, члены которых доводили себя до особого яростного состояния, в котором они абсолютно забывали о самосохранении и шли в бой совершенно голыми или прикрывшись звериной шкурой. При этом они не чувствовали боли, не знали жалости и обычных человеческих чувств и, к примеру, могли наброситься на противника и выгрызть ему горло. Сами они считали, что в этот момент в них вселяется божество войны, соотносимое, как правило, с волком. После такого боя берсерк считался посвященным, человеком, имеющим особые способности, выходящие за рамки профанного опыта.

Как видим, ярость главных героев боевиков, например, пресловутого Джона Рембо в исполнении Сталоне, в сущности, восходит к этому архетипу индивидуальной воинской инициации. Зрителю не кажется неестественным, что Рембо убивает врагов одного за одним без видимых затруднений, потому что зритель бессознательно воспринимает его уже не как человека, пускай и высококлассного солдата-профи, а как воплощение Идеального Воина, мифического персонажа, сокрушающего хтоническое чудовище и восстанавливающего вселенский порядок. Кстати, названия некоторых боевиков почти откровенно указывают на это – скажем, “Универсальный солдат”. Иногда этот типичный сюжет дополняется тем, что главный герой является еще и мертвецом, которого “воскресили” в своих лабораториях ученые, дабы превратить его в неуязвимую “машину для убийства”. Тут мы видим совсем уж точное воспроизведение “логики инициации”, ведь для того, чтобы стать воином-волком, умеющим выходить за рамки профанного человеческого опыта и сливаться с мифологическими персонажами из первоначального, сакрального времени, неофит должен сначала символически умереть (впрочем, как указывалось, и любая инициация предполагает новое рождение через смерть, недаром после посвящения человеку дается другое имя).

Мелодрама, напротив, построена вокруг взаимоотношений матери и ребенка, тут обязательно присутствует мотив любви, преодолевающей все преграды, потери ребенка и его обретения (вспомним, набившие оскомину латиноамериканские телесериалы “Богатые тоже плачут”, “Рабыня Изаура”, “Земля любви” и др.). Нетрудно заметить, что это - повторение сюжетов типично женских инициаций, которые направлены на раскрытие специфичного, женского духовного опыта и связаны с культами плодородия и природными циклами. Причем, одна из главных особенностей инициаций этого рода состоит в том, что они не включают в себя мифы о сверхприродных существах и начале времен, как мужские посвящения, а замкнуты, если можно так выразиться, на сакральности, разлитой в самой природе.. В мелодрамах мы также встречаемся с подобной ситуацией: все действие строится на личностных взаимоотношениях нескольких людей, политический, социальный, культурный контекст просто “отсекается”, эта особенность “мыльных сериалов” почти что вошла в анекдот, но ее истинное значение обыкновенно при этом не понимают.

Наконец, порнофильм, очевидно, воспроизводит ситуацию оргиастического культа. Ведь в сущности в этих фильмах главными героями являются вовсе не актеры, а органы “человеческого низа”, налицо также и конструирование положений, где снимаются все табу, проистекающие из социального “альтерэго”. Вспомним, что все это – и комическое превознесение “человеческого низа”, и отмена запретов - непременные черты карнавала.

И, напоследок, нельзя не сказать нескольких слов и о новом феномене массскультуры, имеющим отдаленное родство с игровым кино – телеиграми. Большинство из них также строятся на эксплуатации мифологических архетипов, восходящих, как минимум, к волшебным сказкам. Например, популярная на российском ТВ передача “Поле чудес” откровенно реконструирует средствами масскульта сюжет о сокровищах, которые охраняет чародей или чудовище, и которыми герой может завладеть, только если разгадает несколько загадок (собственно, уже само название – “Поле чудес” призвано как бы перенести зрителя в иную, не обыденную, мифическую реальность). К этому можно лишь добавить, что подобные волшебные сказки сами по себе также надстроены над более архаичным фундаментом, в котором нетрудно разглядеть черты инициатического культа. Чародей или чудовище тут имеют ярко выраженные хтонические черты, то есть мыслятся как существа, принадлежащие к иному, предыдущему циклу мироздания, а значит в актуальном эоне позиционированные как начала хаоса. Победа героя над ним, по сути, означает рождение нового мира, и в том, числе и новое рождение его самого, как личности с более высоким онтологическим статусом.

Следует отметить, что вообще сама идея богатства как наилучшего вознаграждения, которая свойственна для этих телеигр, выходит далеко за рамки простой пропаганды системы ценностей капитализма, о чем так много пишут оппозиционные российские СМИ. Если учесть, что в капиталистическом обществе деньги имеют и особый, религиозный сакральный смысл, который восходит к протестантской этике с ее идеей богатства как знака сотериологической избранности, то сразу же станет ясно, что обладание деньгами здесь бессознательно воспринимается как повышение духовного статуса. А теперь вспомним, что духовный рост, сопряженный с преодолением препятствий - “плавание в море хаоса” есть не что иное как одна из важнейших логических нитей инициации.

4. Антитрадиционность масскульта

Однако не следует думать, что буржуазная масскукльтура несет в себе элементы реконструкции традиционного сознания и мировосприятия. Напротив, перед нами, скорее, пародии на инициации, и это еще раз подтверждает геноновскую характеристику капитализма как общества анти-Традиции, иными словами, вырожденного и патологического общества, которое, само того не понимая, живет за счет извращения и эксплуатации древних, традиционных социальных институтов и мировоззренческих структур. Действительно, ведь в сюжете самого фильма или телеигры явно речь не идет о духовной смерти и воскресении, которые составляют суть любого посвящения и все приведенные параллели – не более чем аллюзии, вызванные мифологичностью киноязыка и человеческой психологи. В то же время зритель здесь вообще позиционирован как пассивное лицо, которое лишь воспринимает происходящее, но никак в нем не участвует и, более того, даже обязательно - хотя бы на рациональном уровне - отдает себе отчет в том, что перед ним – вымысел и с киноактером как реальным лицом ничего подобного не было и быть не могло. Ясно, что инициация предполагает нечто противоположное - активное участие самого человека и его искреннюю веру в то, что происходящее имеет не аллегорический, иносказательный смысл, а представляет собой разворачивающееся в действительности, здесь и сейчас сакральное действо. И, наконец, фильм и телеигра, как будто бы перенося человека в иную, “необыкновенную” реальность (война во Вьетнаме или волшебное “поле чудес”, на котором просто так достаются деньги), на самом деле “держат” его в границах все того же ментального универсума капитализма с характерными для него мировоззренческими принципами конкуренции, индивидуализма, стремления к обогащению, тогда как инициация направлена, напротив, на то, чтобы перенести сверхчеловеческую, сакральную реальность в посюсторонний мир – на какую-нибудь опушку леса или берег реки, где может разворачиваться мистерия сотворения мироздания. Причем, масскульт при этом не только тотально привязывает человека к профанному миру капитализма, но и культивирует в нем специфичные мировоззренческие принципы и поведенческие реакции. Как видим, масскультура – это не только уродливое порождение данного общества, это еще и его орудие пропаганды, направленное на закрепление и эскалацию потребительских настроений и креацию искусственных потребностей, посредством чего человек теряет свою духовную многомерность и все в большей степени превращается в объект манипуляции со стороны контролирующих инстанций общества “нетерррористического тоталитаризма”, как определяет капитализм Герберт Маркузе.

Итак, при наличие некоторого внешнего сходства, традиционная инициация и современный масскульт совершенно противоположны по своему действию на человека. Древний мужчина, который проходил воинскую инициацию, действительно, становился бесстрашным воином, современный мужчина, “поглощающий” боевики, как правило, так и остается закомплексованным, управляемым обывателем, зачастую неспособным даже к элементарной самообороне, но зато с загнанной вовнутрь, легко возбудимой, уродливо развившейся агрессивностью. Древняя женщина, прошедшая типичную женскую инициацию, осознавала свою половую принадлежность и связанные с ней функции как космическую мистерию и стремилась соответствовать архетипам идеальной жены и матери, современная домохозяйка – поклонница телесериалов забрасывает домашние дела ради выдуманных, топорных “жизненных коллизий” Марианн и просто Марий. Наконец, древние вакханки, участвующие в оргиастическом культе, открывали в себе таинственную стихию плодородия, которая пронизывает всю Вселенную, стремились слиться в экстазе с универсумом всего живого, современный обыватель – любитель порнофильмов лишь культивирует в себе комплексы, связанные с половой сферой, и рискует, замкнувшись в мире виртуальности и фантазий, вообще потерять способность к нормальному сексуальному поведению.

Итак, мифы, заложенные в современном масскульте нагружены совершено иными функциями, нежели мифы архаичных обществ, и, прямо скажем, небезопасны для человека. Противостоять им не только можно, но и нужно, иначе превращение в выродившегося “абсолютного потребителя” с расшатанной и управляемой психикой неизбежно. А для этого нужно учиться дешифровывать “тексты” культуры постмодерн, в каких бы формах они ни выступали – статей по экономике, архитектурных изысков здания банка или коммерческих Рустем ВАХИТОВ,

(г. Уфа)

ТРИУМФ ЛИБЕРАЛИЗМА

или

жизнь за стеклом

Чего больше всего боялись интеллигенты эпохи застоя, ведшие на столичных кухнях свои нескончаемые крамольные разговоры? Разумеется, прослушивающей аппаратуры и видеокамер КГБ, фиксирующих все происходящее и пополняющих новыми материалами пухлые досье на нелояльных граждан в стальных сейфах Соответствующего Учреждения. Но вот рухнул советский строй, наступили времена “свободы” и “демократии” и что же, спрашивается, мы получили? За нами постоянно надзирают и наблюдают – в супермаркете, на вокзале, на работе, извечный глаз видеокамеры поворачивается за нами, стоит нам лишь совершить легкое движение, повсюду висят таблички “Ведется видеонаблюдение”, а если их и нет, то это еще ничего не значит – скажем, улицы, прилегающие к банкам, круглосуточно просматриваются и прослушиваются, скорее всего, там хранятся километры видео и аудиопленки, мы можем и не подозревать, что попали на нее. Наши доходы отслеживаются и заносятся в компьютеры, пластиковые карточки вместо денег позволяют в мгновение ока узнать о всех покупках, а значит о всех перемещениях, предпочтениях. Маршруты перемещений по Интернету тоже легко проследить, наконец, наша бесконечная болтовня в интернетовских чатах вполне доступна для просмотра и контроля.

Создатель критической теории индустриального общества, один из теоретиков “новой левой” Герберт Маркузе называл это симптомами нетеррористического либерального тоталитаризма. Современное капиталистическое государство научилось исподволь, незаметно контролировать поведение людей, знать о них все, что нужно, а также внушать им нужные мысли, заставлять их ожидаемо реагировать на определенные политические и экономические раздражители. Управление людьми при этом стало технологией и производством, в котором задействованы ученые, инженеры, режиссеры, актеры. Теперь не нужно лагерей, разветвленных цепей агентуры, речей фюрера и факельных шествий с сожжениями крамольных книг – все это атрибуты устаревшего и не столь эффективного военно-полицейского тоталитаризма, который был, например, в нацистской Германии. В современном “демократическом” обществе и так нет инакомыслящих – всякие попытки критической рефлексии и протеста подавляются в зародыше пропагандистской индустрией СМИ и рекламы, а если отдельные бунтари и умудряются сохранить свой бунтарский дух, им создается устойчивый имидж отверженных и ненормальных эгоцентриков, короче говоря – экстремистов. “Фашизм на уровне сознания”, приправленный словесами о “правах человека” и “политкорректности”, против которого поднимали голос западные революционеры конца 60-х, похоже, победил практически во всем мире, и вот теперь, как видим, и в нашем Отечестве. Нашим мнением манипулируют, причем, так умело, что мы до сих пор верим в байки о свободных выборах и исправно ходим голосовать, наши голоса покупают, причем так ловко, что деньги все равно остаются у продавцов, наши мысли подменяют клише и штампами из речи ведущих и ток-шоу, причем, так незаметно, что мы с пеной у рта отстаиваем эти взгляды как собственные. И за нами постоянно надзирают, надзирают, надзирают, а мы не только не возмущаемся этим, мы еще просим, чтобы побольше надзирали и “защищали” нас от террористов, ваххабитов, ультракоммунистов, неонацистов – то есть от всех, кем пугают нас “независимые” СМИ.

Недавно по ТВ с шумом и успехом прошла передача “За стеклом”. В различных оппозиционных газетах много и часто говорилось о крайней аморальности этой передачи, с чем в общем-то трудно не согласиться: люди, которым нравится подглядывать за самыми интимными сторонами жизни других, чуть ли не вплоть до физиологических отправлений, совершенно очевидно, нуждаются в помощи психиатра, а если руководство и творческая группа целого телеканала всячески поощряют и даже культивируют в обществе этот интерес, то тут, мы скорее, имеем дело с “гремучей смесью” цинизма, корысти и постмодернистского извращенного мировидения. Однако мне все таки кажется, что за благими эмоциями тут пропустили самую суть, ведь передача эта – не что иное как модель общества либерального тоталитаризма. Она показывает людей, которым нечего скрывать от “Большого Брата” и от “братьев” и “сестер” рангом пониже, которые все готовы показать – от гениталий до брани, вырвавшейся в сердцах. За стеклом нет места оппозиционным рассуждениям, нелояльным и неполикорректным высказываниям, критической рефлексии – это мир абсолютной лояльности, прозрачности и продажности, короче, либеральный рай, светлое будущее мирового капитализма, к которому всех нас гонят “железной рукой” вот уже 20 лет. Кстати, для тех, кто полагает, что это все - некоторая натяжка, и в действительности, в передачах и проектах подобного типа нет никакой пропагандистской накачки, а есть одно лишь стремление развлечься и развлечь, предлагаю задуматься над одним любопытным фактом: название передачи полностью “слизано” с книги Робера Мерля, посвященной левацким студенческим бунтам 68-го. Помниться, тогда европейские студенты как раз бурно протестовали против тех либеральных форм контроля и репрессии, к которым постепенно приучает молодежь данная передача российского ТВ. А если еще вспомнить, что знаменитая финансовая пирамида господина Мавроди в своем название в точности воспроизводила лозунг той же студенческой революции – МММ (Маркс, Мао, Маркузе), то трудно будет избавиться от ощущения, что перед нами “уши” постмодернистской иронии буржуазного Великого Цензора.

Мы можем обвинять застекольщиков в аморальности и продажности или наоборот жалеть их, поскольку на этих ребятах теперь до конца их жизни, кем бы они ни стали, будет пятно “тех самых, которые…”, но давайте взглянем правде в глаза: все это возмутительное действо – не более чем гипербола давно наличествующей социальной реальности. Сегодня уже вся страна – от Президента до бомжа живет за Стеклом, и, по законам постмодернистской механики, сама же за этим и наблюдает и “получает кайф”. А кто режиссер этого шоу – сие никому неведомо, хотя лично я не исключаю, что он или они, или оно живет здесь же, за Стеклом, будучи самонадеянно уверенным в обратном. Впрочем, это и не очень важный вопрос, гораздо важнее другое – как нам Стекло разбить?

Рецензия

“Ледниковый период”. Фильм Александра Бураева.

Прошедший в ноябре по каналу ОРТ 8 – серийный фильм “Ледниковый период”, на первый взгляд, представляет собой рядовой, хотя и добротный боевик из постсоветской жизни. Красиво снятые перестрелки, сильные, волевые, злые бандиты, и не менее сильные и волевые, но добрые сыщики, причем, сыгранные хорошими актерами – казалось бы всем этим никого не удивишь. Да и мораль фильма, в общем-то, вполне прозрачна: годы “дикого, бандитского капитализма”, якобы закончившиеся с приходом к власти президента Путина, были временем крайней, звериной жестокости, “оледенения сердец”; кроме того, как фоновый, вторичный смысл проходит намек на то, что это были некие доисторические, варварские времена, а настоящая история демократической России начинается-де сейчас. Однако при этом фильм обладает странной ментальной энергетикой, которая резко отличает его от киноподелок такого рода и которую трудно объяснить средствами рационального анализа. Только с обнажением глубинного мифологического слоя киноповествования - вспомним при этом, что насыщенная мифологичность, по тонкому замечанию выдающегося семиотика Ю.М. Лотмана - вообще характерное отличительное свойство кино как искусства - становится ясным, в чем же тут дело. Фильм очень мощно наполнен многочисленными идеологическими цитациями – в широком смысле понятия идеология, смыкающемся с понятием “дискурс”. Причем, не прямыми, поскольку очевидно, что “цитирование” происходило вполне бессознательно для создателей фильма (о чем, кстати, свидетельствуют и их интервью, показанные ОРТ сразу же после премьеры), а косвенными, взятыми из политического контекста современного неолиберального общества, который в свете борьбы с терроризмом все больше мутирует, роковым образом отдалясь от пространства либерализма. На этом примере, кстати, можно увидеть определенную правоту французских структуралистов, говоривших о смерти автора. Этот фильм, а точнее его глубинные мифологические символы и архетипы, сделаны не людьми, а духом времени.

Что же это за символы и что это за дискурс? Для того, чтобы ответить на заданный вопрос, прежде всего следует осознать, что перед нами фильм – не просто о лубочных “настоящих мужчинах”, презирающих опасность и смерть и борющихся за правое дело, он - не что иное как дифирамб мужественности самой по себе, не фундированной и не оправданной никакой моралью (хотелось бы подчеркнуть, что эпитет дифирамб здесь употреблен не вскользь, как это делается обычно, а всерьез – со всеми тянущимися за ним дионисическими коннотациями). Его главные герои – следователь Клепко, откровенный и колоритный бандит по кличке “Рокки”, и скрытый бандит, а внешне - преуспевающий бизнесмен и политик Гурам Павликадзе - целеустремленны, собраны, готовы на все ради исполнения своих замыслов и даже капризов, но самое главное – для них практически не существует внешних законов и правил. Причем, это касается, не только двух последних представителей “криминала”, но и априори “хорошего” милиционера, и в этом смысле, вопреки замыслу сценариста, моралистическая дистанция между ними размывается, и все трое воспринимаются как более или менее положительные герои. Короче говоря, они – воплощенная воля, сама для себя устанавливающая высший закон. Показательно, что эта тема – отрицания законности открыто присутствует в фильме: отец одного из друзей и сотрудников Клепко – старый юрист, умирая в больнице от сердечного приступа, так и говорит: я всю жизнь верил в закон, а теперь вижу, что мужская дружба – выше и чище. Заметим также, что законничество в фильме воплощают не самые симпатичные персонажи – вроде продажного адвоката, который к тому же оказывается и обладателем нетрадиционной сексуальной ориентации.

Тем не менее, не это – главное отличие перипетий типажей фильма от приключений обычных, киношных “настоящих мужчин”, ведь и герои Сталоне и Шварцнеггера тоже не слишком-то законопослушны, хотя и в американских боевиках идея закона как высшего мерила все же довлеет и в этом можно увидеть явную их нагруженность идеологическими, либеральными цитациями. Интересно и уникально другое – в “Ледниковом периоде” отсутствует и сколько-нибудь внятная любовная интрига и – что важнее всего – положительные женские персонажи. Гурам никого не любит и воспринимает всех женщин как проституток, и в общем-то, женщин, с которыми он поводит время, иначе не назовешь. “Рокки” живет с женой, которую он, похоже, просто презирает, и с легкостью отсылает ее от себя после глупой сцены ревности с ее стороны. Правда, он влюблен в преуспевающую и высокомерную бизнес-вумен Любу, но страсть эта носит не столько эротический, сколько танатический, садистический характер, ему важно унизить ее, сломать, подчинить своей воле и ключевой в этом смысле является сцена изнасилования Любы на яхте. Наконец, Клепко, похоже, влюблен в свою бывшую жену Нину, она же - его нынешний начальник (что, видимо следует рассматривать как намек на гинекократический характер современности), но эта любовь не слишком глубока и, поняв, что Нина предала его, не желая разделить главную страсть и цель и смысл его жизни – мщение бандитам, он теряет к ней интерес. Показательны последние кадры фильма, где на нежность Нины Игорь Клепко, торжествующий победу и в то же время, охваченный тяжелыми раздумьями, вообще никак не реагирует. И замечу еще раз: все главные женские типажи фильма – безусловно в той или иной мере отрицательные: Люба, презирая Рокки за его низкое происхождение и за нанесенное оскорбление, и не желая признаваться себе, что сама-то она пала до положения бандитской “марухи”, “заказывает” его убийство, а Нина предпочитает героическому борцу со злом Клепко своего нынешнего мужа – рафинированного и безвольного интеллигента-музыканта, и тем самым окончательно дискредитирует себя в глазах зрителя. Делается это, кстати, при помощи очень интересного режиссерского хода: когда Клепко с товарищами вступают в кровавый бой с чеченской наркомафией и боевиками, только что бросившая его Нина и ее муж вполне по-бюргерски смотрят по видео оперу “Евгений Онегин” и едят булочки, причем, эпизоды перестрелки сопровождаются оперной музыкой и кадрами этого благочинного семейного “счастьица” и “благодати” (и это при том, что Нина – милиционер и начальник Игоря и должна вообще-то поинтересоваться, куда умчался Игорь и как идет расследование!), потом Нина, догадавшись, что Игорь в опасности, бросается его искать, но их встреча, произошедшая уже после окончания схватки и ареста Гурама, ничего в их отношениях изменить не может.

Таким образом, перед нами апология абсолютной мужественности, исключающая всякий компромисс с женским дискурсом. Какая же идеология предполагает воспевание мужского начала и презрение и уничижение женского, культ силы и власти, апогей самообоснованной и имморальной воли? Естественно, это фашизм со всеми его мировоззренческими особенностями и культурными реалиями – начиная с восприятия народа как женской телесности, которую Мужчина-Вождь должен поработить и унизить, и кончая воинствующим антифеминизмом, когда женщина имеет право на существование либо как биологический инкубатор, либо как валькирия.

А теперь вспомним, что одним из главных мифологических символов фашизма является именно лед, который в мифологии позиционируется как победа над чистой водой – текучестью, бесформенностью и подвижностью как сугубо женственными интенциями (а между прочим, текучесть, аморфность и господство везде и во всем женственного начала – это, по признанию, например, Юлиуса Эволы – удел демократического общества). Кроме того, лед ассоциируется и с презрением, холодностью ко всему низшему – отсюда и частые упоминания горного льда у Ницше. Кстати, фашистская культура, особенно в ее национал-социалистском варианте, полна разного рода сюжетов о льде, пример – теория вечного льда Ганса Гарбигера. После этого иначе воспринимается само название фильма, а также зимние, ледяные мотивы, повсеместно звучащие в нем.

Очевидно, мы видим сейчас на Западе переход от либеральной идеологии к разновидности фашистской, причем, основанной уже на национальных ценностях и традициях не немецкой и романской, а англосаксонской культуры. Для этого нового фашизма характерны не сентиментальный романтизм, идеализирующий и в то же время профанирующий образ традиционного прошлого, а романтизм, так сказать, более грубого толка, питающийся эмоциями не фундированной сакрально борьбы “цивилизации” и “варварства”. Образно говоря, наступило время ковбойской пародии на Зигфрида. Отечественные же носители прозападного сознания, как видим, быстро и совершенно незаметно для себя пропитываются соответствующими мифологическими цитациями.

Рустем Вахитов

(г. Уфа)

 

 

 

 

 

 

Hosted by uCoz