Ольга ВАЛЕНЧИЦ ©
Образы, вмерзающие в строки, Я забыла твоё лицо… Фотографии - ретушь, глянец… Был бы сволочью, подлецом, обезьяной - пройдёшь-не-взглянешь; не любил бы, сжимая стон, - я бы помнила!.. Под одеждой обжигает не Бог - кулон. Будто глиняную - надеждой. Риск Родиться МузойЛаская кистью замысел природы,художник видит глубже… но больней. О, женщина губительной породы! Всё сказано - всё отдано - о ней. За риск родиться Музой, за бессмертье в коллекциях страдающих жрецов - отдаться налетающему смерчу на крови разведённых красок, слов… Упиться властью и кольцом коленей любовь стреножить - сладостно - навек… Поскольку для грядущих поколений ты - терпкое вино, не человек… Имя любви моей - Неутолимая. Эрос питается голодом нежности. Ты пуповиной объятий сдави меня! Что нам оттенок синеющей внешности, что нам оценки людей и традиции - если тела слиплись сладкими тортами, если Танатос обгложет и лица, и прочие части, при жизни не стёртые? Ампула прощания с юностьюИмя удаляю, реквизиты,кипу телефонных номеров, чувства, полуночные визиты, позы замерзания в метро. Бабочку, распятую в коробке Юным Генератором Идей. Лишь сначала показался робким… О, как сложно удалять людей! Действие за гранью паранойи. Сверху созерцаю результат: спит Земля, заполненная Ноем свыше статистических утрат. Бейте по щекам! Тащите спирта. Душу для сохранности на лёд. Ампула прощания разбита простеньким - Во, дура… но полёт!.. Вид на шквал. Почти седьмое небо. Способ очищения от лета с вечной пылью, пубертатным "мне бы". Способ превращения в поэта из девчонки-бабочки в парео, из подростка с мокнущей ширинкой. Грей - на полках. Романтизм - на реях. Что же ищем в целом? Половинку… Клавиши потёрты за победу в поединке полоумных судеб… Дайте вид на шквал и дозу бреда, если не даётся то, что будет! Возраст - плоскость. Крыша небоскрёба. По-пластунски подползая к краю, видишь жизнь до дна. Точней, до гроба. Слепит без очков дорога к раю. Страх, как будто шестирукий Шива, обнимает волнами озноба. Тело прорастает в липкий шифер скепсиса - о, корневища сноба! Суета представлена в масштабе сотня к одному - примите ставки. В виде "сверху" жизнь есть школьный табель с прочерком напротив смертной давки. Не давайся моим губам! Я присвою - и будет мало по язычески жадным ртам глубины, что даёт начало. И слова, что шептал другой, забирая её невинность - отниму! И сожму рукой, чтобы время остановилось: ни туда, ни сюда. Во мне. А забудешь, так вместе с веком, из которого, быв в огне, ты вернулся. Не человеком! Колебания белых тел. Воздух полнится обертонами. Так любил - или песню пел, на четыре пуская стороны?.. Мне же - в пятую! вверх! - постой, стану хлебною крошкой чёрствою, перепутай флакон с водой, окропи не живою - мёртвою! Чтоб не выбросить, но отдать подоконнику, птицам ветреным. И - рассыпанная - одна в целом мире - взметнусь уверенно! Расстояние съест глаза, имена, псевдонимы, отчества. Счастье, чистое, как слеза, характерно для одиночества. Зачатие любвиЗачатие случилось незаметно.И были-то тогда ещё "на Вы". Не сочиняли правила игры, и встречи не заталкивали в смету. Что близость? Зарифмованный катрен конечностей. Вершина. Ярость. Плазма. Зачали в прозе! - горечью соблазна забив проникший в поры жизни тлен. Теперь поди припомни, на каком из междометий в нас вселился Дьявол. А он, похоже, слишком долго плавал, оголодал - и бросил всё на кон! Всевышний - в муках творчества плюс суд. Крылатые, стыдливо пряча уши, решили: коль взорвутся страстью души, обрывки их в земных стихах найдут. Стихо-со-творениеПо-разному бьются сердцамужчины и женщины. И двое - модель "от Творца": единое с трещиной. В неё попадают вода, слова, пена семени... родится единожды два и канет во времени. Напьётся развенчанный Бог, лишённый терпения... И пустит по сотням дорог стихосотворение. Приготовь вина и простыни. Бег навстречу. Бог - нам встречу. Видит ли, как жить не просто мне от тебя в полёте речи? Если б яды расстояния изливались не на строки, а на небо! Расставания - есть сердечные пороки. Гонит кровь с больными паузами в капиллярах мёд и дёготь. Человек наказан разумом пустоты - любовь не трогать. Ну, а нам - не до прощения. Рождены, чтоб сделать сказку. И - для первого крещения - слово вытеснили лаской! Любовь палит - не выдержит и камень. Мне лишь бы не убить тебя собой. Мне лишь бы не уйти с тобой в запой да в сырость камер! Прощание. Предчувствие. Нелепость: становится преградой каждый шаг. И легче - легче! - вовсе не дышать, чем верить слепо. Больной молитвой расцветает нежность. Неужто нам себя - да не поднять?! Так жизнь вдруг умещается в полдня - и в неизбежность. Хождение по звукам, по судорогам лиц... Падение страниц с ладоней и ресниц на простыни разлуки... Вершины обладаний объемлют тьмой восток, а приторный восторг поддерживает торг поэтов и изданий. Но каждый знает - канем. Но бьётся за глоток. Но прячет зло в платок. Но падает в лоток Земли, чтоб выжить камнем. Фобия жизни падёт на лист грозотворением, стихозвучием. Мир до краёв в мой бокал налит с первой попавшейся в небе тучи. Спички пожалую в корабли. Жизнь поперхнётся моим восторгом. Твой секундант, упреждая "пли", выбьет оружие с воплем "здорово!" Дрогнет рука у кривого рта. Выскользнет шея из-под верёвки. Там, где последняя жжёт черта, стану - у самоубийц - воровкой. Голос - тысяча вариантов не меня. Не тебя. Не нас. И в синем стареньком фолианте жизнь отпетая да ненастье… Телу сладко на полках, ибо в переплётах теснится Эрос. Открываясь, словарный идол серость выменяет на ересь. Приходите к нему на лаву! По бутылке на связку нервов. Поиграем со словом в славу и окажемся в груде первых. Не пей из стихотворного копытца: провидцем станешь - водка не поможет. Чем старше Муза, тем больней напиться до твёрдой жажды быть на дряблой коже. Холодными ли, жаркими ночами, поэт - как жест разлуки - не сгораем. Хрустит под гениальными речами воздушная преграда перед раем. Мой мир готов отдаться за копейку в венок, корону, пригоршню сонетов. Поэт тщедушен… да, поди, убей-ка, когда душа парит за сотню метров. А я, когда он лучшее читает на завтрак собутыльникам и птицам, вдруг чувствую спиной, что не чета им… мечтаю - вниз! - и заново родиться. Любим смерть на все лады за точность, глубину, внезапность. За то, что нет пути назад, но есть крестовые следы. Слово делает её слегка фальшивым персонажем; самообман с обильным стажем, как земное бытиё. Помнишь, выдыхала я в экстазе: смерть - душа искусства! - влюбляясь так, что брызги чувства у души украли явь… Последняя CтрокаПоследняя не лучше первой,хоть меньше слов на фунт греха. И дважды прежняя река: ступить на берег дважды стервой. Любовник, рвущий суффикс от затёртого телами слова. И бьётся под рукой основа, как фрикция ножа в живот. Стихи, что горькое лекарство, до состояния "прости". Прости, уже не дорасти до состояния "полцарства"… Тебя, раздетого, с чекой в руке - забыла в чистом поле. И, кроме самой дикой боли - не ожидаю ничего... За что же вижу акварели подмоченных грозой небес? Зачем в груди последний бес развоплотился в менестрели? Сергею Волкову Не умею жить на перепутье.Выбор - каждый - мал моей стопе. Холодит за пазухой "забудьте", силуэт надежды - на столбе… Всем, меня не тронувшим - спасибо. Вас, того не зная, уберёг Бог… и только ночь, да голос сиплый знают, что пылится у дорог… Тем, кто натерпелся всласть со мною бездны одиночества и зла, выпало познать, чего я стою - и проклясть величину числа… Остальным… читающим и рвущим завтрашний закат напополам: так трещат дрова из райской кущи! Прошлое - наш выбор - Божий хлам… Наш дом непротяжённый, день да ночка, на карстовых породах расстелён. Зачем, небрежно взяв любовь в полон, концу не вымолил отсрочку? Учи же одиночеству. Учи. Язык и немота как быль и небыль. Забуду всех тебя, какими мне был, улыбчивая без причин… Рябина брызнет кровью под ногами. Закрою дверь дешёвого кафе. Глотая джин на старенькой тахте, вдруг стану бесконечной нами... Я не держала в руках оружие. Власть ощущала лишь на бумаге. Всей-то, накопленной впрок, отваги - пережидать тишиной орущее, бьющее в грудь молодое племя. И, по ночам воздавая сторицей стонам любимого, не расстроиться, коль поутру он бежит из плена. Хвост, небольшие жабры, пёрышки вдруг ощутить в материнском ложе. Ангела, в общем, родить не сложно. Но удержать тягу к небу в зёрнышке!.. Зародыш откровения в опале. Привычно прячем в тесноту груди всё то, что - так могли! - но не дожали. Лишь взгляд безмолвно просит: укради! Ответственность за то, что не поймаешь. Побуквенно тягуче входит тишь. И праведную ложь не искромсаешь, и грешной правдой вряд ли удивишь… Жестокий акт рожденья человеком. О, комплекс оживления во тьме! Летим ли, пресмыкаемся - но вехам разметить крест на высохшей земле. Как странно, что поминки - способ встречи для множества замотанных людей. И в то, что были руки, губы, речи, - чем далее, тем верится слабей. Стремительно уходит чувство меры. Что жизнь? Определеньям несть числа. Но мне малы банальные размеры, я слово отдаю, как жизнь - пчела. Боюсь ли показаться подлецом? Не всё ль равно, как меряют затылок. Мой паспорт, нанесённый на лицо, затёрт, но метит в цель, а также пылок. А руки - не смотри, что тонок нерв, - совьют, собьют, отнежат, обесточат. И потроха - гигантский зверечервь, поэзией да рвотой кровоточат. Я путаю заоблачное с дном. Влачу, как камень, брошенный Сизифом, любовь. И умоляю об одном: не показаться в вечности Халифом. В который раз сшибает крышу  |