ФИЛОСОФСКИЕ МИНИАТЮРЫ
ПЕРНАТАЯ БИБЛИОТЕКА
Не приходило ли вам в голову, что книги напоминают говорящих птиц, по первому нашему желанию бездумно повторяющих слова и тирады, которым их выучил много лет назад может быть давно уже умерший их первый хозяин. Так что ученый, обложившийся книгами и время от времени бормочущий себе под нос за чтением, имеет не столько глубокомысленный, сколько забавный вид: ведь он похож на человека, который беседует с птицами.
Кажется, Сократ одним из первых подметил эту особенность книг, которую могут проглядеть разве что люди цивилизации, уже не мыслящие себя без своих бумажных кумиров. Книгу нельзя переспросить, расспросить, переспорить – то есть она не способна заменить собой живого собеседника и тем более – учителя. Конечно, это не значит, что книги вообще не нужны- значит это лишь, что их нельзя переоценивать: записка, переданная от учителя – это не то же самое, что разговор с учителем…
В средневековье было так мало книг не потому, что это была эпоха повального невежества, как считают те, кто знает историю по плохим учебникам, а потому что люди в Средние века лучше, чем мы, понимали эту столь же простую, сколь и неочевидную для современного человека истину: книги сами по себе ничему не учат, они лишь могут немного помочь в учение. Поскольку в жизни много такого, чему нельзя научить по
книгам – так, нельзя научить “юношу, обдумывающего житье” быть справедливым и отважным при помощи чтения вслух биографий самых что ни на есть величайших героев – все же у него должен быть перед глазами живой пример… Добавлю еще, что собственно говоря эти “некнижные истины” и есть главные истины человеческого существования. Без знания масс элементарных частиц, почерпнутых из специальных справочников, как-нибудь прожить можно, а без знания того, как вести себя так, чтобы ни в одной из жизненных ситуаций не перестать быть собой – наверное, нельзя.Типографский станок заработал в Европе на полную мощь, когда зашатались устои традиционной, патриархальной цивилизации и вместе со многими ремеслами, науками и искусствами, которые знала Европа христианских веков и уже не помнило Возрождение, был утрачен и институт учительства. А ведь именно посредством этого традиционного института тысячелетиями передавались от учителя к ученику – не знания: копить знания – удел нынешних университетских профессоров, знающих все про дождевых червей, но не умеющих утешить даже родных, если умрет кто-нибудь близкий – мудрость.
Помимо всего прочего книги принесли и новую гордость: многие стали предпочитать книги живым людям – дескать лучше слушать речи мертвого мудреца Аристотеля, чем живого тупицы – мясника из лавки за углом. Так Европа рассталась еще с одной истиной, которую знал Сократ и его предшественники: настоящему мудрецу интересно со всеми: потому что и разговор с глупцом может быть полезен…
Начал я с того, что книги похожи на говорящих птиц, но это не совсем так: птица живая и наблюдать за этим выкрикивающим слова крылатым существом куда интереснее, чем всматриваться в листы бумаги, испещренные знаками. А как было бы замечательно, если бы существовали “пернатые библиотеки” – не
занимающие огромные каменные здания, а летающие под облаками. Представьте себе стаю галок, которые к тому же еще – сборник избранных стихов Пушкина. Тогда, чтобы услышать “Я вас люблю”, не нужно лезть в шкаф или ехать через весь город, достаточно открыть форточку. Правда, бестолковая галочья трескотня оскорбит наших утонченных эстетов, но, по-моему, великое тем и отличается от низменного, что может быть смешным, не переставая быть великим. Помнится, и сам Пушкин мог вырядиться в турецкие шаровары – почему бы его стихам не вырядиться в птичьи голоса?
ДЕТЕКТИВ ГЛАЗАМИ ФИЛОСОФА
В наши дни часто приходится слышать от блюстителей высокой культуры сетования, что не читает простой народ серьезных книг. В автобусе, мол, по сторонам поглядишь – все в детективы уткнулись; что же это, как не вопиющее равнодушие народа к вечным ценностям? Между тем все как раз наоборот: популярность детектива в гуще народной – не что иное, как прямое и недвусмысленное указание на философичность простого, маленького человека, его стихийную, наивную и, наверное, не всегда осознанную, но всегда искреннюю и живую любовь к мудрости. Стоит присмотреться повнимательнее к фигуре “великого сыщика”, кочующей из детектива в детектив со времен Эдгара По и Конан Дойла, как сразу же станет явным ее сходство с фигурой практического мудреца, знакомой всем народам с древнейших времен и некогда стоявшей у истоков философии как особого, сопряженного с искусством отвлеченных рассуждений пути к высшей мудрости. В самом деле, мудрец – это человек, олицетворяющий собой гармонию ума и фундаментальных духовных и нравственных ценностей. Этим, кстати, мудрец и отличается от современного интеллектуала, провозглашающего свободу интеллекта, то есть его полную эмансипацию от морали и самостоятельное, самодовлеющее значение. С этой точки зрения, сыщик из детективного романа – именно практический мудрец и никто иной. Чтобы убедиться в этом, давайте разглядим его получше. Как правило, это по-настоящему порядочный и по-настоящему умный человек. С одной стороны, он начисто лишен ханжеского апломба, скорее даже наоборот, склонен поиронизировать
над собой и над своей “старомодной” добродетельностью, с другой - умеет подмечать то, на что другие не обращают внимания, и делать неожиданные и верные выводы. Он много повидал, причем самую изнанку жизни, неплохо знает людей со всеми их слабостями, наклонностями, сильными и уязвимыми сторонами, и это, кстати, тоже сближает его с мудрецами древности. Но главное сходство все же в другом: всего себя без остатка – свои недюжинные аналитические способности, жизненный опыт, силы и время – он отдает одному – борьбе со злом – конечно, не в его метафизическом, абстрактном виде (ведь мы говорим о практической мудрости), а в виде самого что ни на есть страшного бича современного общества – преступности. Причем делает он это не по долгу службы: наиболее знаменитые из сыщиков, сошедших со страниц книг, Шерлок Холмс и мисс Марпл, не профессиональные детективы, а скорее добровольные и часто даже непрошеные помощники полиции, на которых сыщики при чинах и званиях посматривают с плохо скрываемой неприязнью. Да и все прочие: комиссар Мегрэ, майор Пронин, знатоки из некогда знаменитого телесериала и обаятельные милиционеры из ныне популярной “Улицы разбитых фонарей” - ведь всеми ими движет нечто большее, чем простое служебное рвение или субъективная склонность к разгадыванию замысловатых логических головоломок, которые в изобилии подкидывает высококриминогенная жизнь большого города. Очевидно, речь тут должна идти скорее об интеллектуальной войне со злом как о жизненном пути, выбор которого был продиктован прежде всего аргументами нравственного плана.В свете этого можно иначе увидеть и центральную интригу детективного романа – поединок умов, разворачивающийся между сыщиком и его нравственным антиподом, преступником, который чаще всего тоже не лишен изобретательности, смекалки, а иногда и хорошего образования и даже ученых степеней (как, например, профессор Мориарти у Конан Дойля). Да ведь это же противостояние мудреца и интеллектуала! И знаменательно, что в детективах победа всегда остается за мудрецом. Эта неколебимая убежденность в том, что ум, очищенный нравственными побуждениями и поступками, яснее, выше и сильнее ума, отягощенного низменными проявлениями нашей природы, роднит современный детектив с древними сказками, легендами и притчами. И давайте ответим честно и без оглядок на модные идейные поветрия: может быть, это убеждение не так уж и наивно…
В то же время это объясняет и одну странную и любопытную деталь большинства детективных романов – великий сыщик, стоящий в центре повествования, не только безупречно знает свое дело – а ведь, собственно, только это от него по сюжету и требуется - кажется, он знает все на свете и часто проявляет таланты и наклонности, которые, честно говоря, как-то не вяжутся с его основным родом деятельности. Шерлок Холмс у Конан Дойля обладает буквально экциклопедическими познаниями в самых разных и отдаленных науках (хотя и любит изобразить из себя этакого “узкого специалиста”) и ко всему прочему еще и играет на скрипке. Анастасия Каменская у Марининой переводит с шести языков. К их реноме блестящих криминалистов это ничего не прибавляет, но зато такая разносторонность и цельность натуры необходима, если видеть в них не просто сыщиков “до мозга костей”, но и практических мудрецов…
До этого мы указывали на сходство фигур практического мудреца и сыщика, но это не совсем точно. Строго говоря, речь здесь должна идти, скорее, о сыщике как о своего рода современной “реинкарнации” архетипа мудреца. После этого становится до конца понятной и прямо таки бешеная популярность детектива в народе – дело в том, что произведения этого жанра затрагивают наиболее глубокий и экзистенциально значимый архетип народного сознания. Шерлок Холмс и комиссар Мегрэ сотоварищи пользуются явной любовью народной, потому что они – борцы за истину, добро и справедливость в мире
, изнемогшем от лжи, зла и неправды. Они – подлинные мудрецы нашей эпохи, служащие истине не краснобайством с университетских кафедр, а своими поступками, делами, иначе говоря – всей своей жизнью. Они, если выражаться лексикой советских плакатов – Соломон и Фалес сегодня. Подтверждений тому, кроме вышеприведенных замечаний о гармонии ума и нравственности, множество. Так все мудрецы древности были известны своими краткими, меткими, остроумными высказываниями –иногда чуть ли не анекдотами на разные обыденные темы (их образчики мы в изобилии находим, например, у Диогена Лаэртского). Но ведь лаконичность и умение припечатать точным и едким выражением – характерная черта и едва ли не каждого сыщика из детективов… С другой стороны, и Фалес, и Солон, и Соломон пользовались всенародным заслуженным уважением не только вследствие того, что могли умно рассуждать на отвлеченные темы, а главным образом благодаря совсем другому: тому, что они умели искусно распутывать самые сложные житейские ситуации и, когда требуется, восстанавливать попранную справедливость. При этом, им, конечно, приходилось иметь дело и со случаями, которые сегодня мы охарактеризовали бы как поистине детективные сюжеты. Возьмем, к примеру, рассказ из библейской третьей Книги Царств о том, как царь Соломон при помощи весьма остроумного способа сумел определить, какая из двух пришедших судиться женщин виновна в подмене ребенка. Ну так скажите мне после этого, чем царь Соломон не первый детектив, так сказать, библейский предтеча Шерлока Холмса?ПУШКИН И КНИГОПРОДАВЕЦ
В спорах о профессиональных занятиях литературой часто в качестве чуть ли не последнего аргумента приводят известные стихи Пушкина
“не продается вдохновенье,
но можно рукопись продать”
При этом считается само собой разумеющимся, что это и есть мнение нашего великого поэта. Между тем утверждать так – все равно что приписывать Шекспиру слова его Фальстафа… Строки эти взяты из стихотворной пьески “Разговор книгопродавца с поэтом”, но там это слова не поэта, который явно - alter ego автора, а
его антипода и в жизни и в воззрениях на жизнь – книгопродавца. Перед тем как изречь свой афоризм книгопродавец принимает довольно таки забавную менторскую позу, начинает поучать поэта и слово за словом открывает перед ним свое вполне циничное жизненное кредо:“наш век – торгаш: в сей век железный
без денег и свободы нет
……………………………………………
нам нужно злато, злато, злато!
Копите злато до конца!”
Не думаю, что такие с позволения сказать “жизненные принципы” мог разделять Пушкин. Во всяком случае, в своем поэтическом завещание – бессмертном “Памятнике” он высказывает совершенно противоположные и кстати сказать гораздо более естественные для человека его духовного масштаба понимание назначения и поэта, и человека - пробуждать чувства добрые. Каким резким диссонансом этому звучат слова книгопродавца, когда он уговаривает поэта продать для печати новые стихи! Впрочем, он тоже говорит, что предвидит много добра от лиры поэта, но очевидно, что это добро, как бы это сказать – несколько менее высокого рода… Речь, конечно, идет о гонораре поэта, вожделенной прибыли издателя, счастливого и гордого тем, что угадал вкусы публики, а так же об удовлетворение читательского интереса, состоящего в “мучительном” вопросе: что там еще насочинял этот модный пиит? Последнего книгопродавец и не скрывает:
“Что ж медлить? Уж ко мне заходят
нетерпеливые чтецы,
вкруг лавки журналисты бродят,
кто ищет пищу для сатиры,
кто для души, кто для ума…”
Можно себе представить что бы ответил на эти “аргументы” сам Пушкин, отпустивший столько язвительных эпиграмм по адресу таких вот нетерпеливых журнальных критиков… И как знаменательно, что сразу же после того как поэт соглашается на эти уговоры, он тут же переходит на прозу, на чем пьеска и кончается. В общем, это понятно: а о чем еще там рассказывать
– не о препирательствах же по поводу цены за строчку…Спору нет, Пушкин был первым в России поэтом, который стал брать деньги за издание своих произведений. Однако, как видим, он же раньше всех и высмеял попытки подвести под это “философию”, вложив свой сакраментальный афоризм в уста пошлого дельца – книготорговца – персонажа почти комичного в своем меркантилизме. Думаю, что на самом деле если Пушкин и считал возможным жить за счет продажи “плодов вдохновенья”, то все же смотрел на это как на вынужденную меру (ведь не всякий поэт богат) и в конечном итоге как на нечто противоестественное. Что же до приписывания плоских “истин” дельца поэту Пушкину, то перед нами, конечно, еще один яркий пример подлога под видом цитирования, который, к сожалению, так распространен в наши дни.
назад к оглавлению