Ros. I vnderstand you not my Lord.
Ham. I am glad of it, a knauish speech sleepes in a foolish eare.

Вероятно – а, скорее всего, наверняка! – заглавие вызовет у читателя скептическую усмешку. И действительно, как можно говорить о том, что мы не читали самое известное произведение в мировой литературе? Разве не о нем написаны тысячи книг и статей, разве не по нему чуть ли не с лупой ювелира прошлись все литературоведы мира, и разве можно назвать обделенным русскоязычного читателя, если в его распоряжении два десятка полных переводов этой пьесы (М. Лозинский, Б. Пастернак, А.Кронеберг, великий князь Константин Романов, А. Радлова и др.)?

Но среднему читателю, прошедшему Шекспира (или мимо него) в школе, не известно многое. Скорее всего, он не знает, что целый ряд больших писателей (в этом ряду Лев Толстой и Томас Элиот) не считали “Гамлета” за полноценное художественное произведение, отмечая композиционную невыстроенность, странную (по меньшей мере) прорисовку образов, временные противоречия и многие другие недостатки, не позволяющие считать пьесу образцом литературного творчества даже для того времени. Впрочем, чтобы заметить странности “Гамлета” не нужно быть Толстым – достаточно быть элементарно внимательным. Если же к недоумению, возникающему при дотошном чтении добавить давний спор о личности автора, – не страдфордского ростовщика Гильома Шакспера (Shakspere или Shaxper), который не умел писать, и, вероятно, читать – но того (или тех?), кто на века скрылся под псевдонимом “William Shake-speare” (Потрясающий копьем) – а сейчас насчитывается в совокупности около 60 (!) кандидатур на место драматурга – все, как правило, королевских кровей, и возглавляет список (не по степени вероятности, а по должности) королева Англии Елизавета Девственница – то напрашивается вывод, что не все так ясно и скучно, как кажется школьнику.

Несколько лет назад, перечитав “Гамлета” не по принуждению, а из интереса, я обнаружил, что эта пьеса не просто произведение искусства. Даже по тем немногим отрывкам, которые я мог соотнести с известными мне историческими событиями, можно было сделать вывод, что передо мной – не совсем обычное литературное произведение. Перевод Лозинского считается самым точным (в нем соблюдено даже количество строк), и Лозинского упрекают как раз за его копирование оригинала, что в среде переводчиков считается дурным тоном. Но как раз этот “недостаток” помог мне при прочтении. Множество темных мест, намеки, аллюзии, оставшиеся в тексте даже при таком добросовестном переводе, давали понять, что сама пьеса – лишь приоткрытая дверца, ведущая в главное хранилище Тайны. Потом уже, прочитав книги И. Гилилова и А. Баркова, и проверяя их гипотезы по тексту Лозинского, я вынужден был обратиться к английскому оригиналу. Только тогда, копаясь в словарях, и обнаруживая, что даже перевод Лозинского более чем поверхностен, я понял, – нужен новый перевод “Гамлета” (и всего шекспировского наследия) – и перевод этот должен быть именно научным, а не художественным. Требуется составление огромного глоссария, вскрывающего весь объем информации, заложенный автором в свои произведения. Нужно помнить, что во времена Шекспира процветало искусство стеганографии – умение скрывать в обычном тексте или рисунке сообщения, не предназначенные для глаз рядового читателя. Говоря современным языком, творцы прятали под файлом-крышей файл-сообщение, ради которого и создавалось произведение. Так вот, даже поверхностный взгляд на страницы первых английских изданий “Гамлета” (которые сегодня любой желающий может найти в Интернете) говорит о том, что послание Шекспира не прочитано в полном объеме до сих пор.

Необходимая оговорка: вышеприведенный принцип является сильным. Так в науке называются положения, объясняющие все “одним махом”. Конечно, наш сильный принцип — палка о двух концах, и с его помощью мы, сами того не заметив, можем “перешекспирить” самого Шекспира, прийти в своем мелочном копании к совершенно неверным выводам, — но это не так уж страшно. Главная задача данной работы – показать, что в давно, казалось бы, опустошенной гробнице принца Датского остались нетронутые тайники.

Сразу после смерти главных героев появляется принц Фортинбрас – сын убитого старшим Гамлетом 30 лет назад норвежского короля. Молодой Фортинбрас случайно проходил мимо с войском, возвращаясь из польских земель, где отвоевывал спорный кусок территории. Тут же, по праву единственного наследника он принимает бесхозную власть над Датским королевством.

Таков сюжет пьесы, который знают наизусть многие поколения читателей всего мира. Зачем, спрашивается, тревожить давно устоявшуюся классику? На то она и классика, что в ней все ясно – хотя бы потому, что ей уже 400 лет, а за такое время, само собой, не могло остаться ничего неизвестного. Но, признайтесь – при чтении “Гамлета” даже у нетребовательного читателя возникают недоуменные вопросы, на которые не отвечают даже комментарии известных шекспироведов. Да и сами шекспироведы, если говорить честно, до сих пор пребывают в смущении.

Вот, например, признание крупнейшего советского исследователя творчества Шекспира А. Аникста: “Гамлет” – наиболее проблемное из всех творений Шекспира (…) представляет собой проблему также и в специальном литературоведческом аспекте. История сюжета, время создания пьесы и ее текст принадлежат к числу вопросов, к сожалению, не поддающихся простому решению. Некоторые существенные стороны творческой истории "Гамлета" являются своего рода загадками, над распутыванием которых давно уже бьются исследователи. (…) О "Гамлете" написано несколько тысяч книг и статей. Самое поразительное это то, что среди них трудно найти два сочинения, которые были бы полностью согласны в своей характеристике великого произведения Шекспира. Ни один шедевр мировой литературы не породил столь великого множества мнений, как "Гамлет"”.

Что же в таком грандиозном контексте делать простому читателю, имеющему перед глазами только текст пьесы, да и тот – переводной? Но даже перевода – этой бледной копии – достаточно, чтобы возникли законные вопросы. Вот лишь некоторые из них. Сколько лет Гамлету, если он – студент университета (в то время студенту не могло быть больше 21 года), однако из разговора с могильщиком выясняется, что принцу уже стукнуло 30 (он родился в тот самый день, когда король Дании Гамлет победил в битве короля Норвегии Фортинбрасса). Почему Гамлет, с таким трепетом отнесшийся к появлению Призрака, который открыл ему глаза на гнусное убийство, через страницу так ироничен: “А! Это ты сказал! Ты здесь, приятель?”, или “Так, старый крот! Как ты проворно роешь! Отличный землекоп!”. По какой причине “сумасшедший” Гамлет так злобно относится к невинной Офелии – разве она давала для этого повод? Да и старый добрый Полоний, казалось бы, не заслужил к себе такого презрительного отношения (во всяком случае, в тексте мы обычно не замечаем каких-либо его провинностей перед Гамлетом – наоборот, старик все время старается угодить принцу). Розенкранц и Гильденстерн, друзья детства Гамлета, тоже с самого начала встречены им неласково. Сам Гамлет вообще представляет собой неуверенного, мятущегося человека, который жаждет отомстить за смерть отца, но не делает для этого ровным счетом ничего, только читает монологи о своей нерешительности. По сути, вся развязка была организована королем, и вся месть свершилась совершенно случайно, да еще и с гибелью самого мстителя. Словом, странная пьеса – и эта странность ее как раз и заставляет отнестись к ней со всем вниманием. Особенно, если мы считаем автора добросовестным писателем, который не может позволить себе выдать “на гора” необработанное произведение.

“But let this same be presently perform'd.” (Но давайте именно это немедленно представим/сыграем).

В первой редакции 1603 года еще определеннее: “Then looke vpon this tragicke spectacle” (посмотрим сей трагический спектакль). У Лозинского же от всей строки остается “Но поспешим”.

К сведению: в первой редакции 1603 г. имя Горацио несколько раз пишется как “H oratio” (так к нему обращается Гамлет) – и это не ошибка наборщика. “H” в латинском языке заменяло некоторые часто употребляемые слова, такие как habet (хранить), heres (владелец, наследник), а oratio означает речь, дар речи. Учитывая аналогию с именем римского поэта Горация, можно предполагать, что шекспировский Горацио заявлен в пьесе в двух ипостасях – как хорошо владеющий поэтической речью и как хранитель речи Гамлета, свидетель и участник событий, который о них расскажет. Там же сам Гамлет подается как H amlet – что можно перевести как литературный наследник принца Амлета, героя повести XII века Саксона Грамматика, в которой впервые появился сюжет о датском принце, мстящем за смерть отца. В свою очередь Амлет восходит к Омлоти – сумасшедший, и тогда H amlet означает наследник сумасшедшего. Кто этот сумасшедший, которому наследует наш герой, пока неясно, как неясно вообще, имеет ли право на жизнь наша трактовка имени. Но мы должны быть терпеливыми – впереди ждут ребусы куда более сложные.

Самое время вспомнить о времени появления “Гамлета”. Историки литературы относят его создание ко времени между 1598 и 1602 годами. В списке произведений Шекспира, опубликованном в 1598 году “Гамлета” еще не было, а в июле 1602 года “Месть Гамлета, принца Датского” была зарегистрирована в Палате книготорговцев. Первая печатная версия датируется 1603 годом, вторая – значительно расширенная – 1604-м, но есть достоверные свидетельства, что эта пьеса уже игралась в 1601 году. А отрезок английской истории 1601-1603 гг. чрезвычайно значителен. Он начинается неудачным восстанием под водительством графа Эссекса, фаворита королевы Елизаветы (до сих пор нет единого мнения – был ли он любовником престарелой королевы или ее незаконнорожденным сыном). Восстание было подавлено в самом начале, и графа по указу королевы казнили. Сама Елизавета пережила своего любимца на два года. В 1603 году она умирает, и власть ее переходит к Якову (Джеймсу) VI, королю Шотландии и сыну Марии Стюарт, казненной Елизаветой в 1587 году.

Здесь следует добавить, что Шекспир в случае с “Гамлетом” (как, впрочем, в случаях с большинством его пьес) “пришел на готовенькое” – я не имею в виду историю датчанина Саксона Грамматика (XII в.), или ее пересказ французом Бельфоре (1576), – но говорю о пьесе, шедшей на лондонских сценах уже в начале 90-х годов XVI столетия. Все исследователи единодушно приписывают авторство того “Гамлета” Томасу Киду, английскому поэту и драматургу, умершему в 1594 году. Кстати, это он впервые ввел в английскую драматургию тему мести, призрака, вещающего правду, и пьесу в пьесе.

(С Томасом Кидом связана одна трагическая история. В 1593 году могущественный Тайный Совет пытками выбил из него показания на Кристофера Марло, поэта, который сейчас считается предшественником Шекспира – именно Марло первым применил в английской драме прозо-поэтическую структуру. Марло были предъявлены обвинения в атеизме (и, несмотря на это, в предпочтении католицизма протестантизму, а также, в гомосексуализме и других грехах. Кристофер сам был тайным агентом Совета, однако его арестовали, потом отпустили под подписку, а через несколько дней он погиб при странных обстоятельствах в стычке со своими коллегами-агентами. Спустя две недели вышла из печати поэма “Венера и Адонис” – первенец Уильяма Шекспира.)

Теперь, имея хоть какое-то представление о литературно-политическом контексте, в котором родился “Гамлет”, начнем читать пьесу, часть из которой по горячим следам написал, как это следует из пролога-эпилога, друг погибшего принца Горацио (и вообще, единственный из главных действующих лиц оставшийся в живых!). Но читать мы будем в основном вставное прозаическое “сообщение”, поскольку именно оно вносит в наше восприятие смысловые “помехи”, тем самым обращая наше внимание, что не все так гладко в “Датском королевстве”, как об этом повествует Горацио новому королю Фортинбрассу. Даже при беглом прочтении становится ясно, что именно проза есть причина отклонения шекспировского “Гамлета” от обычной театральной постановки в сторону литературного тайника, где хранятся отнюдь не литературные секреты. Недаром один из крупных шекспироведов сказал, что “Гамлет” скорее создан не для игры, но для чтения.

Первый акт пьесы (а во времена ее автора она была непрерывной, и деление пьес на акты и сцены ввел поэт Бен Джонсон уже после смерти Шекспира) – это завязка сюжета-ширмы, в котором призрак рассказывает Гамлету о преступлении Клавдия, тем самым задавая тему мести. Он полностью написан пятистопным ямбом, без примесей прозы. Второй начинается со сцены, где Полоний (Polonius) дает задание слуге Рейнальдо следить во Франции за своим сыном Лаэртом (Laertes). Это место, между прочим, тоже выглядит загадкой – зачем отец поручает своему слуге следить за своим родным сыном?

(942-3)And then sir doos a this, a doos, (И тотчас будет он... он будет...), и продолжает прозой:

what was I about to say? (Что это я хотел сказать?)

(944) By the masse I was about to say something, Where did I leaue? (Ей-богу, ведь я что-то хотел сказать: на чем я остановился?) (пер. Лозинского).

Следующая вставка (II,2) тоже замаскирована. Полоний читает Клавдию и Гертруде письмо, которое, по его словам, безумный Гамлет написал Офелии:

(К Божественной, идолу моей души, преукрашенной Офелии, это больная фраза, мерзкая фраза, преукрашенная – мерзкая фраза, но вы послушайте: таким образом на ее превосходную белую грудь/лоно, эти… и так далее.)

1142 Quee. Came this from Hamlet to her? (Королева. Это прислал ей Гамлет?)

1143 Pol. Good Maddam stay awhile, I will be faithfull, (Погодите, добрая Мадам, я буду правдив,)

1144 Doubt thou the starres are fire, (Ты не верь, что звезды – огонь,)

1145 Doubt that the Sunne doth moue, (Не верь, что Солнце движется,)

1146 Doubt truth to be a lyer, (Не верь правде, что бывает лжецом,)

1147 But neuer doubt I loue. (Но не сомневайся в моей любви.)

1148-9 O deere Ophelia, I am ill at these numbers, I haue not art to recken (О дорогая Офелия, я плох в этих размерах, я не искусен в подсчете)

1149-50 my grones, but that I loue thee best, ô most best belieue it, adew. (моих стонов, но что я люблю тебя больше всех, о наилучшая, этому верь, прощай.)

1151-2 Thine euermore most deere Lady, whilst this machine is to him. Hamlet. (Твой навсегда, самая дорогая леди, до тех пор, пока этот механизм с ним. Гамлет.)

Слог письма коряв до такой степени, что королева удивлена и ее вопрос выражает недоумение и недоверие. Читатель, несмотря на то, что не знаком с рукой Гамлета, вполне может подозревать подделку, хотя ее автор и цель пока неясны. Впрочем, желающие оставить все как есть, могут поверить в то, что таким письмом он хочет заставить своих врагов поверить в его невменяемость. Однако такое решение было бы слишком простым и скучным. Тем, кто выбрал этот вариант, уже не стоит читать дальше. А все еще только начинается.

По-настоящему проза разворачивается лишь во 2-й сцене II акта – в разговоре “сумасшедшего” Гамлета с Полонием. Вообще, сумасшествие в этой пьесе – как Гамлета, так впоследствии и Офелии – очень удобная форма правды. Немедленный пример – на вопрос Полония, узнает ли принц его, Гамлет отвечает: “Excellent well, you are a Fishmonger” (Еще бы, вы – торговец рыбой). Казалось бы, при чем здесь торговля рыбой? Эти слова можно принять за бред сумасшедшего, если не знать, что на слэнге Fishmonger означает сводник, сутенер. Гамлет обвиняет Полония в сводничестве. (Но, изучая историю этого слова, я заметил некую неуверенность толкователей, и у меня сложилось ощущение, что “сутенер” – уже постшекспировское значение. Есть одна литературная аллюзия, связывающая непонятного торговца рыбой с одним из героев пьесы, но об этом – позже). Следующие фразы немного проясняют ситуацию:

Гамлет: Не давайте ей гулять на солнце: всякий плод – благословение; но не такой, какой может быть у вашей дочери. Друг, берегитесь”.

Мы привыкли к образу невинной Офелии, но даже у Лозинского Гамлет говорит Полонию, что Офелия беременна – или может забеременеть. Здесь Лозинский поступил слишком честно – он мог бы без угрызений переводческой совести передать “conception is a blessing, but as your daughter may conceaue” как “замысел есть благо, но не тот, который ваша дочь может постичь” – и эта невнятица вполне укладывается в концепцию помешательства. Полисемичность английского словаря позволяет выбирать разные значения одного слова. Однако, Лозинский близок к истине, которая подстрочно выглядит вот как: “зачатие (conception) – счастливый дар, но это не относится к беременности (conceaue), которая может быть у вашей дочери”.

Фраза о червях и дохлом псе имеет и другой, отличный от вышеприведенного, перевод: “Если солнце порождает блажь/причуды/прихоти (maggots) в никчемном существе (a dead dogge – уст.), будучи неким благом (a good), ласкающим бренную плоть (carrion)…”.)

Итак, невинность Офелии под вопросом. Кто же украл ее девственность, точнее – кто предполагаемый виновник предполагаемой беременности? Кажется, намек на это есть в пассажах Гамлета о солнце. Обратите внимание, что солнце встречается два раза – sunne и Sunne – и с большой буквы, как имя собственное, оно пишется там, где Гамлет предостерегает Полония от того, чтобы он пускал гулять свою дочь под этим Солнцем. Простейшая и самая прямая аналогия в данном контексте – королевская власть (Солнце было помещено на королевские штандарты первым Йорком). Таким образом, у нас есть если не факт, то гипотеза – некто, принадлежащий к королевской династии, соблазняет или уже соблазнил Офелию, и Полоний выступает как торговец собственной дочерью (хотя он даже aside (в сторону) искренне не понимает, о чем говорит Гамлет – или делает вид?). Есть и второе предположение – если слушать из зрительного зала (нужно учитывать, что пьеса играется на сцене), то слова sunne (солнце) и sonne (сын) будут неотличимы в произношении, и тогда второй предполагаемый вариант достаточно скользкий – Офелию соблазняет некий сын. Чей сын? – если Полония, то он же ее брат Лаэрт? Такие догадки могут далеко нас завести. Однако мы уже говорили о своем мелочном копании, и это пример такой болезненной внимательности.

1240-42 Ham. (…)for your selfe sir shall growe old as I am: if like a Crab you could goe backward. (И сами вы, сударь мой, были бы так же стары, как я, если бы могли, подобно раку, идти задом наперед.)

Здесь Лозинский безупречен, и ему незачем было рассматривать последнее слово в качестве носителя иного смысла. Однако если принять во внимание, что ward означает опека, попечительство, то безумная тирада оборачивается намеком Гамлета на то, что, будучи сейчас опекаемым сумасшедшим, он лишь вернулся к положению подопечного, в котором находился в детстве. Да и Полоний имеет какое-то отношение к былому опекунству. Но как быть с тем фактом, что по основному сюжету Гамлет потерял отца всего два месяца назад, а мать его жива и царствует? Впрочем, пока это лишь предположения, основанные на не вполне законном переводе слова backward. Мы еще вернемся к вопросу о родителях Гамлета, который, скажем, забегая вперед, является основным в пьесе, и обещает читателю не только литературное, но и историческое открытие.

1269-70 Ham. (…) how doost thou Guyldersterne? A Rosencraus, good lads how doe you both? (… как твои дела, Гильденстерн? Розенкраус, хорошие ребята/воры, бандиты, как вы живете оба?)

1272 Ros. As the indifferent children of the earth. (Как безразличные/неразличимые дети земли/страны)

1273-4 Guyl. Happy, in that we are not euer happy on Fortunes lap, We are not the very button. (Счастливы, в том, что не сверхсчастливы в объятиях Фортуны/на коленях у Фортуны, Мы не большая шишка)

1275-8 Ham. Nor the soles of her shooe. (Но и не подошвы ее башмаков) (…) Then you liue about her wast, or in the middle of her fauours. (Тогда вы живете возле ее расточительства/бесплодности, или в середине ее милости.)

1279 Guyl. Faith her priuates we. (В действительности мы ее собственность/секреты/наружные половые органы)

1280 Ham. In the secret parts of Fortune, oh most true, she is a strumpet…(В тайных частях Фортуны, о это наиболее верно, она шлюха…)

1425-6 Ham. I am but mad North North west; when the wind is Sou- (Я безумен при Норд-норд-весте; когда ветер с юга,)

1426 therly, I knowe a Hauke, from a hand saw. (я отличаю ястреба от кукушки.)

Но I knowe a Hauke, from a hand saw также переводится как Я отличаю мошенника от автора изречения. О каком мошенничестве говорит Гамлет, пока не ясно, однако, мне кажется, Шекспир не для того дает нам намеки, чтобы оставить их без продолжения. Придет время, и мы рассмотрим этих сиамских близнецов под более сильным увеличением, а сейчас пойдем дальше.

1451-2 Ham. O Ieptha Iudge of Israell, what a treasure had'st thou? (О Иеффай, судия израильский, какое у тебя было сокровище?)

И следом Гамлет поясняет, что сокровище Иеффая – его единственная дочь. Откроем Книгу Судей и узнаем, что Иеффай обещал Господу за победу над Аммонитянами принести в жертву первого, кто выйдет навстречу ему из ворот дома. Навстречу вышла его единственная дочь. Он отпустил ее на два месяца в горы с подругами “оплакать девство ее” а потом сдержал слово, данное Господу. Мы помним, что в поэтической пьесе со времени смерти старого Гамлета прошло именно два месяца – значит, время на “оплакивание девства” у Офелии уже вышло. Итак, Гамлет обвиняет Полония в том, что тот принес (или собирается принести) честь своей дочери в жертву – не Богу, конечно, но, как мы заподозрили выше, неизвестному пока лицу королевской крови. Соблазн обвинить в растлении Офелии короля Клавдия велик, но мы должны быть осторожны и не разбрасываться обвинениями до тех пор, пока наше следствие не подойдет к своему завершению.

Но перед тем, как выслушать актера, мы должны вспомнить, что этот монолог Гамлет мог слышать скорее всего в пьесе Кристофера Марло Dido, Queen of Carthage (Дидона, царица Карфагена, 1587-88), где в первой сцене второго акта Эней рассказывает о падении Трои, свидетелем которого он стал. С 223-й строки Эней переходит непосредственно к тем событиям, которые интересуют и Гамлета:

So I escapt the furious Pirrhus wrath: (Так я ускользнул от гнева разъяренного Пирра:)

Who then ran to the pallace of the King, (Который потом помчался во дворец короля,)

And at Joves Altar finding Priamus, (И у алтаря Зевса нашел Приама,)

About whose withered necke hung Hecuba (Возле которого склонила голову Гекуба).

А через тридцать строк Пирр уже покончил с Приамом: … from the navell to the throat at once, He ript old Priam (…от пупка до горла он вспорол старого Приама).

Но давайте уточним одну деталь. В современной английской редакции “Гамлета”, с которой, видимо и делал перевод Лозинский, интимная подробность выглядит так: простыня обернута вокруг her lank and all o’erteemed loins (ее худых, в избытке рожавших чресел). Извините за корявость подстрочника, но я стремлюсь быть как можно ближе к ходу мысли переводчика. Хотя и непонятно, почему он переделал чресла в лоно (судя по окончанию, “лон” у царицы несколько?), зато иссушенность этого лона оправдана – ведь мифы приписывают троянской Гекубе около двух десятков детей. Слово o’erteemed – это устаревшая форма overteemed, где over в данном случае чрезмерность, избыток, а teemed – глагольная форма от роды у животных (в духе здоровой средневековой грубости что-то вроде “в избытке щенившиеся чресла”). Получается, Лозинский не погрешил против истины? Да, он перевел верно, однако мы все же имеем основание для осторожного предположения.

Дело в том, что эта фраза в оригинале 1604 года имеет небольшое отличие: About her lanck and all ore-teamed loynes. Teamed и teеmed почти равнозначны – team означает выводок (bairn-team по-шотландски выводок детей). Оre же часто встречается в тексте в современном значении over (в более поздних редакциях пишется как o’er) – и кажется, от некоторой перемены букв ничего не изменилось. Но на всякий случай проверим один вариант – тем более, что в сомнение нас вводит слово all, по сути дублирующее здесь over.

Дело в том, что ore также означает руда, и слово это образовано от староанглийского (до XII века) Ar, которому в новоанглийском соответствует brasse (медь). Теперь можно (пусть и с колебаниями) предположить, что простыня была обмотана вокруг чресел – lanck and all brasse-teamed – худых и родивших весь brasse-выводок.

В связи с этим нас должна заинтересовать этимология имени Fortinbrasse. Деление слова дает Fort in brasse (закрепленный на меди/медной доске) – и если учесть, что в античном мире на медных табличках записывалось имеющее силу закона, то фамилия норвежского принца говорит нам о его законных правах на престол, которого лишил его отца старый Гамлет.

И оно нашлось! Оказывается, количество новорожденных и время рождения в монологе указано предельно точно. Чтобы убедиться в этом, вернемся к “бегущей босой, в слепых слезах, грозящих пламени” (странный оборот, не так ли?) Гекубе:

Дословно так: “бежит с обнаженными сверху донизу ногами, угрожающая/пугающая красными пятнами от Bison rehume…”

Два последних слова, действительно, могут отпугнуть кого угодно. Rehume означает выделения гуморальной влаги организма – крови, лимфы, – а вот Bison (курсив Шекспира!) все словари, которые были мне доступны (в том числе Оксфордский, Кембриджский, Вебстера), переводят как бизон, зубр! Неужели бедная царица исходила какими-то бизоньими выделениями? Тут поневоле заменишь их на слепые слезы, пусть даже грозящие пламени (наверное, они были так обильны, что ими можно было тушить пожар). В редакции 1623 г. слово с добавкой одной буквы вообще потеряло какой-либо смысл – bisson! Но если прочесть бизона как Bi-son, то страшный зверь исчезает, и появляются два сына (точнее – удвоенный, повторенный – bis! – сын). Теперь все встает на свои места: царица бежала, и ноги ее были в крови после родов двух мальчиков-близнецов. (Должен сознаться, что этих близнецов я принял с большим недоверием, и даже пытался представить эту шекспировскую строку, как свидетельство просто о втором сыне царицы, младшем брате принца Фортинбрасса, но дальнейшее расследование принесло неожиданный для меня, не-историка, факт. Оказалось, что правая – историческая – часть уравнения дает близнецам все права на существование. (Если вы думаете, что я слишком далеко зашел, то я и сам так думаю – и боюсь уже смотреть в оригинальный текст – кажется, каждое его слово таит сюрпризы, но разгадать их мне, ползущему по английскому языку со скоростью улитки, не хватит многих лет. И, конечно, я вовсе не уверен в том, что вижу – этого не может быть, говорю я себе, потому что этот текст видели миллионы. Если кому-либо из миллионов известно “нормальные” значения слова Bison и других – с удовольствие и с облегчением их приму).

В этом важном монологе нам снова попадается Fortunе. Автор монолога хулит ее:

1533 Out, out, thou strumpet Fortune, all you gods, (Прочь, прочь, проститутка Фортуна, все вы боги)

1534 In generall sinod take away her power, (В общем собрании отберите ее мощь,)

1535 Breake all the spokes…from her wheele, (Сломайте все спицы … в ее колесе,)

1536 And boule the round naue downe the hill of heauen (И швырните обод и ступицу с холма небес)

1537 As lowe as to the fiends. (Как требует закон относительно злодеев)

И еще:

1551 Who this had seene, with tongue in venom steept, (Кто это видел, тот пропитанным ядом языком)

1552 Gainst fortunes state would treason haue pronounst (Против власти Фортуны провозгласит государственную измену)

Фортуна – богиня счастья у римлян, первоначально плодородия, материнства, о чем свидетельствует этимология этого имени – от латинского глагола ferre – носить, быть беременной. Она – защитница женщин, бывших один раз замужем (благопристойных). Но эти ее благородные функции как-то не вяжутся с тем, что говорит о ней автор монолога. Здесь Фортуна предстает как враг Приама и Гекубы, она обладает некими властными полномочиями, но ее нужно низринуть с этих высот, как злодейку совершившую преступление.

Уместно, наконец, сделать попытку идентификации назойливой Фортуны с одним из действующих лиц трагедии. Для этого вспомним первое появление на сцене главных героев, которое Шекспир (от имени Горацио) выстроил в следующем порядке: Enter Claudius, King of Denmarke, Gertradt he Queene, Counsaile: as Polonius, and his Sonne Laertes, Hamlet (входят Клавдий, король Дании, Гертрад королева, придворные: такие как Полоний и его сын Лаэрт, Гамлет). Сразу бросается в глаза, что после королевской четы явно не по ранжиру идут Полоний с Лаэртом, и только потом наследный принц! Второй нюанс этой содержательной ремарки: смотрите, как объявлена королева – Gertradt he Queene переводится (причем без вариантов!) как Гертрадт-он-Королева, то есть королева мужского пола! Имя той королевы-мужчины по-латыни раскладывается на Gero – нести, быть беременной, порождать, и trado – поручать, передавать в другие руки, или trudo (в посмертной редакции 1623 г.) – вытеснять, выгонять). Мы видим, что злая Фортуна и добрая Гертрадт имеют один общий корень Ferre = Gero = носить, быть беременной. Гертрадт, судя по содержанию имени, еще и передает своих детей в чужие руки – как вам это нравится?

Вернемся к оппонентке Фортуны Гекубе. В монологе ей дается характеристика The mobled Queene, что по Лозинскому означает “жалкая царица”. (В современной редакции стоит nobled – благородная) Вообще-то moble переводится как закутанный, обернутый – и далее это подтверждается словами о простыне. Но есть еще слово mobile, означающее простонародье – и поначалу кажется, в данном контексте оно неприменимо. Однако посмотрим на строку, которая у Лозинского выглядит как “лоскут накинут На венценосное чело”. Вот оригинал:

“a clout vppon that head Where late the Diadem stood” (лоскут поверх той головы, на которой недавно была корона).

Вот и получается, что The mobled Queene можно воспринимать как игру слов – закутанная и развенчанная королева.

1560-1 Looke where he has not turnd his cullour, and has teares in's ]eyes, prethee no more. (Смотри, его цвет к нему не возвращается (по-русски – он изменился в лице – И. Ф.), и слезы на глазах, прошу тебя, не надо продолжать.)

В отличие от поздних редакций, Полоний у Шекспира просит актера через запятую, то есть он обращается именно к актеру с предложением посмотреть на того, кто плачет, и прекратить монолог. Да и не будет Полоний заботиться о нервной системе профессионального лицедея. Думаю, теперь понятно, как и кому тут же отвечает Гамлет: “Хорошо, ты мне доскажешь остальное потом”. Конечно не актеру, чей монолог он знает наизусть. На что вся эта ситуация указывает? На то, что Полоний либо знает об этих событиях, либо сам принимал в них участие.

1758 Ham. Ha, ha, are you honest. (Ха-ха, вы честны/ добродетельны/ целомудренны.)

Далее идет разговор о несовместимости красоты и добродетели, Гамлет говорит Офелии, что когда-то любил ее, затем опровергает это признание и тут же советует ей to a Nunry goe (уйти в монастырь), чтобы не плодить грешников. Nunry означает также эвфемизм девичья обитель в значении публичный дом. Гамлет прямо обвиняет Офелию: “…make your wantonnes ignorance…” (представляете ваше распутство неведением), и прямо угрожает, что в случае ее замужества она not escape calumny (не избежит обвинений).

Во второй сцене Гамлет перед спектаклем “Мышеловка” дает указания актерам, и они уходят готовиться. А мы в это время обратим внимание на нижеследующий поэтический кусок. Гамлет зовет Горацио и сразу огорошивает его признанием:

1904 Horatio, thou art een as iust a man As ere my conuersation copt withal (Горацио, ты лучший из людей, С которыми случалось мне сходиться.)

Второй допустимый вариант разберем пословно. “Горацио, ты есть соглядатай/наблюдатель (een означает по-шотландски “глаза”, но в современных редакциях превращено в e’en = even – как раз, именно, тем самым дублируя следующее iust) именно тот из людей (iust a man), который в самом начале (ere) мои неофициальные переговоры (my conuersation) поймал на месте преступления (copt=coped) к тому же (withal).

Важно и то, что весь этот почти монолог принца – сплошной панегирик, восхваление поэтическим Гамлетом (пером Горацио-автора!) поэтического Горацио-героя! Ей-богу, это как-то неэтично и вселяет подозрения, что Горацио-автор хочет представить Горацио-героя (да еще и устами Гамлета) в самом выгодном свете. Все это (и дальнейшее) заставляет нас повнимательнее отнестись к стихотворной линии – оказывается, там не все так просто, и ее автор Горацио вовсе не беспристрастный наблюдатель, каким кажется – у него есть свои интересы в том деле, которое мы расследуем.

1922 …giue me that man (…дайте мне такого человека,)

1923 That is not passions slaue, and I will weare him (который не раб страстей, и я буду носить его)

1924 In my harts core, I in my hart of hart (в середине моего сердца, в сердце моего сердца,)

1925 As I doe thee (как тебя).

Входят король, королева и остальные зрители. Снова проза. Король спрашивает Гамлета о его жизни, Гамлет (по Лозинскому) отвечает: “Отлично, ей-же-ей; живу на хамелеоновой пище, питаюсь воздухом, пичкаюсь обещаниями…”. Темнота этих слов заставляет нас обратиться к оригиналу: 1949 “Excellent yfaith, Of the Camelions dish, I eate the ayre, Promiscram'd…” (Превосходно, даю слово, – из верблюжьего блюда я ем наследство, сыт обещаниями по горло). Кажется, почти тот же бред, только хамелеон поменялся на верблюда, и слово ayre (наследство) мы оставили без изменений, в отличие от поздних редакторов, предпочитавших править его на air (воздух), вероятно, оправдывая это одинаковым звучанием со сцены. Но если учесть, что dish переводится еще и как надувать, одурачивать, путать карты, то, оказывается, Гамлет предлагает читателю игру слов, из которой можно понять – некто, пока нам неизвестный, (предположим, его партийная кличка “верблюд”), кормит Гамлета обещаниями некоего наследства – а наследство у принца, сами понимаете, какое.

1243-5 Pol. … will you walke out of the ayre my Lord? (…не хотите ли уйти из этого воздуха/наследства, мой принц?)

1246 Ham. Into my graue. (В мою могилу.)

В ответ на слова о верблюжьем блюде король недоуменно замечает: “Я ничего не понял в твоем ответе, Гамлет. Это не мои слова”.

Гамлет: 1953 “No, nor mine now my Lord. You playd once i'th Vniuersitie you say.” (И не мои уже, мой Лорд. Вы говорили, что когда-то играли в университете) – в отличие от версии Лозинского Гамлет обращается с этим вопросом не к Полонию, а к королю. Полоний отвечает: “Это я играл, мой принц, и считался хорошим актером”. По просьбе Гамлета он уточняет: “I did enact Iulius Caesar, I was kild i'th Capitall, Brutus kild mee” (Я изображал Юлия Цезаря, я был убит в Капитолии, Брут убил меня).

Уточним и мы – сразу бросается в глаза это местоимение первого лица, переводящее убийство с Цезаря на Полония. И еще – римский Капитолий пишется через о, – как по-латыни (Capitolium), так и по-английски (Capitol). Capital(l) же может означать либо столицу, либо тяжкое преступление, караемое смертной казнью, и тогда предлог in в новом контексте выступает как указание на причину свершенного действия – “Я был убит из-за тяжкого преступления, караемого смертной казнью”. Что касается Брута, то он, как известно, был приемным сыном Цезаря.

И комментарий Гамлета: “It was a brute part of him to kill so capitall a calfe there” (это было жестоко с его стороны – убить столь преступного простофилю в том месте). Лозинский же предпочел кальку с capitall a calfe – капитальное теля.

1972 “That's a fayre thought to lye betweene maydes legs.” (Прекрасная мысль – лежать между девичьих ног.). Издевательство не только в том, что Гамлет не считает Офелию девушкой – он еще и унижает ее, потому что betweene mayd также означает прислугу повара или горничной, служанку в сексуально-уничижительном смысле.

Через несколько строк читатель встречает путаницу времен. Гамлет говорит, что мать его смотрит радостно, “а нет и двух часов, как умер мой отец”. Офелия поправляет “сумасшедшего” – “twice two months” – дважды два – четыре месяца! Тут Гамлет опять путает: “o heauens, die two months agoe, and not forgotten yet” (О небеса, умереть два месяца назад, и еще не быть забытым). О ком он? Кажется, он-таки нас запутал. Оставим пока этот узелок и посмотрим, что происходит дальше.

2011-3 “I, or any show that you will show him, be not you asham'd to show, heele not shame to tell you what it meanes.” (Да, или другой показ, который вы покажете ему, не постыдитесь показать, – негодяй/предатель/наступающий на пятки (heele) не постыдится рассказать вам, что это значит).

Гамлет объясняет Клавдию, что пьеса называется “Мышеловка”, и Gonszago is the Dukes name, his wife name Baptista (герцога зовут Гонзаго, а его жену – Баптиста). Странно то, что в “Мышеловке” действующими лицами являются король и королева, а не заявленные герцог с его женой. Что Гамлет хочет сообщить Клавдию и Гертруде? У меня есть лишь одно объяснение этому разнобою – принц называет короля и королеву “Мышеловки” их настоящими титулами – пусть и высокими дворянскими, но не высшими, объявляя тем самым самозванство королевской четы, нелегитимность их власти.

Имена герцога и герцогини вряд ли очень информативны, но кое-что предположить можно, учитывая, что король и королева мышеловки отражают убитого старшего Гамлета и Гертруду. Baptista означает Крестительница – слово из протестантско-кальвинитского словаря, которое в дальнейшем сыграет свою роль в исторической идентификации героини. Что касается Gonszago, то могу предположить лишь один вариант, составленный из Gon(е) – умерший/ушедший, и ago – какое-то время назад.

Входит Lucianus, – как представляет его Гамлет, – Nephew to the King (племянник короля). Офелия замечает: “You are as good as a Chorus my Lord.” (Вы хороши как хор, мой принц), имея в виду толкование, интерпретацию событий на сцене. Это важное определение, теперь мы можем сказать, что Гамлет действительно толкователь всей пьесы с точки зрения реальных событий. Но есть и второе значение: Chorus также обозначает египетского Гора, мстящего Сету за смерть своего отца Осириса.

2114-5 Ham. I could interpret betweene you and your loue If I could see the puppets dallying. (Я мог бы истолковать и ваши отношения с вашим любовником, если бы мог видеть этих кукол развлекающимися.)

2116 Oph. You are keene my lord, you are keene. (Вы остры, мой принц, вы остры.)

2117-8 Ham. It would cost you a groning to take off mine edge. (Вам придется постонать, подпрыгивая на моем острие.)

2119 Oph. Still better and worse. (Игра слов: еще лучше и хуже, или еще больше и сильнее). Второй вариант ответа Офелии показывает, что она вовсе не притворялась символом чистоты и невинности, и сама была остра на язычок.

Но Гамлет уже смотрит на сцену, где наступает кульминация "Мышеловки" – то, ради чего и затевалось представление, одним из авторов которого был Гамлет – ведь это он сказал актерам, что в пьесу об убийстве Гонзаго вставит 12 или 16 строк. Кто же еще претендует на соавторство "Мышеловки"? Чуть ниже, сразу после сцены отравления, Гамлет говорит, что “the story is extant, and written in very choice Italian” (эта история была представлена, и написана она очень хорошим итальянским языком). Теперь становится ясно, что структура “Мышеловки” отражает структуру самого “Гамлета”, где в историю, написанную книжником, латинистом Горацио, вставлена проза Гамлета, или того, кто представляет его точку зрения на случившиеся события. Пантомима здесь – сжатое изложение голого сюжета всего “Гамлета” – без пояснений и детализаций, необходимых для выяснения фабулы. Дальше идет идиллическая часть о короле и королеве, которая идентична стихотворной пьесе, сочиненной Горацио. И дополнение Гамлета о Лукиане, племяннике короля есть то самое прозаическое толкование, корректива, показывающая, что версия Горацио далека от действительности

2120-1 “Beginne murtherer, leaue thy damnable faces and begin, come, the croking Rauen doth bellow for reuenge” (Начинай же, убийца, оставь свои дьявольские гримасы и начинай, давай – каркающий ворон зовет к возмездию). Мы привыкли, что этот Лукиан символизирует короля Клавдия, убивающего своего царствующего брата. Но теперь получается, что племянник (и тот, кто скрывается за его маской) совершает акт мести – а вот за что он мстит королю, выясняется тут же, из бормотания самого Лукиана:

2127 … mixture ranck, of midnight weedes collected, (…гнусной смесью из диких трав, собранных в полночь,)

2128 VVith Hecats ban thrice blasted, thrice inuected, (Трехкратным проклятием Гекаты проклятых, трижды заговоренных)

2129 Thy naturall magicke, and dire property, (Твоим природным, собственным колдовством и ужасными свойствами)

2130 On wholsome life vsurps immediately (На цветущую жизнь посягни сейчас же).

В этом отрывке показательно имя Гекаты – богини ночи, Луны и т.д. Но не ее мистические характеристики интересуют нас сейчас, а то, что Геката считается в мифах покровительницей той самой Гекубы – мало того, в самых древних мифах они сливаются в одно, о чем говорят их имена Εχατη и Εχαβη. Значит, мы вправе предположить: Лукиан, мстящий за род Гекубы и Приама, может быть представителем этого рода, в частности, одним из тех двоих сыновей, рожденных в день гибели их отца (и, возможно, матери).

Если уж мы пытаемся копать глубоко, то не постесняемся спросить историю: кто такой Lucianus? Подходящего героя (а искали мы среди римских поэтов, поскольку среди псевдонимов героев пьесы есть уже Гораций с Марциалом) звали Lucanus. Краткая историческая справка: Марк Аней Лукан – племянник Сенеки, родился в Испании, жил в Риме; начал свои литературные опыты с “Поэмы о троянской войне”, главный его труд – “Фарсалия”, поэма о гражданской войне Юлия Цезаря с Помпеем; республиканец, был настроен против императорской власти – в поэме возлагает надежду на Брута, который должен убить Цезаря (подразумевается Нерон); участвовал в заговоре Писона, после поражения по приказу Нерона вскрыл себе вены. Немаловажно, что первую книгу “Фарсалии” перевел на английский Кристофер Марло. Кстати, в первой книге приводится сон Помпея, в котором к нему является тень его мертвой жены Юлии – она укоряет мужа, что он второй раз женился и предрекает его гибель в гражданской войне.

И снова Офелия подтверждает свою репутацию девушки нрава далеко не скромного. Кажется, и Горацио имеет отношение к ее интимным делам. Из “Мышеловки” выясняется, что старого Гамлета отравил его племянник, сын Гекубы, мстящий за мать. Если же учесть, что Гамлет “хорош как Гор”, мстящий за смерть отца, то Лукиан из “Мышеловки” и принц из “Гамлета” сближаются еще больше.

Король Клавдий при сцене отравления не выдерживает, встает и уходит. Остальные – за ним. Абсолютно необъясним со старых позиций тот факт, что король никак не отреагировал на пантомиму, где уже все было сказано без слов, обрисован весь сюжет, который известен нам от призрака отца Гамлета, и который должен был узнать непосредственный участник и братоубийца Клавдий. Однако это прямое обвинение оставило его совершенно безучастным, зато возмутила сцена с участием племянника короля. Не знаю, как вам, читатель, а я уже уверен – король Клавдий и не догадывается, что убил своего брата. Потому что не убивал. Но он узнал кто убийца из “Мышеловки” и потрясен был именно этим.

2143 Why let the strooken Deere goe weepe, (Пускай раненый олень идет плакать,

2144 The Hart vngauled play, (олень-самец неуязвлен резвится),

2145 For some must watch while some must sleepe, (Один должен наблюдать, другой – спать,)

2146 Thus runnes the world away. (таким образом убегая из этого мира.)

Считается, что речь в стишке идет о разоблаченном короле, который убежал “плакать” – что и “подтверждается” далее в пьесе Горацио – Гамлет по пути в спальню матери подслушивает как король молится. Но так ли все ясно? Исследователи до сих пор ломают голову над двумя оленями, называя одного ланью, другого самцом старше пяти лет, и выводя отсюда указания на королеву и короля. Но тогда остается непонятным, почему олень-самец неуязвлен, да еще играет, когда король как раз был уязвлен увиденным представлением.

Deere действительно олень, но это слово также обозначает и охотничий термин красный зверь и цвет – рыжевато-красный. Нам уже встречался один красно-рыжий зверь – Пирр, убийца Приама. Намек вырисовывается.

Что же касается второго оленя, то о нем действительно трудно сказать что-либо вразумительное. Кроме одного – в оригинале 1604 года слово hart везде означает современное heart (сердце), и тогда вторая строка выглядит как “это сердце неуязвлено резвится/играет” – ликует, если хотите сердце того, кто отомстил.

Гамлет заканчивает:

2147-50 Would not this sir & a forrest of feathers, if the rest of my fortunes turne Turk with me, with prouinciall Roses on my raz'd shooes, get me a fellowship in a cry of players? (С этим, сир, и с лесом из перьев, – если остатки удачи/арест фортуны обернутся моим тираном – с провинциальными розами на моих стоптанных башмаках, получу я участие в своре актеров?)

“С половиной доли” – говорит Горацио. Не мог польстить принцу?

2154 This Realme dismantled was (Это царство было украдено)

2155 Of Ioue himselfe, and now raignes heere (У самого Юпитера, и сейчас здесь царствует)

2156 A very very paiock (Настоящий pah – выражение брезгливости, jock – крестьянин)

У Лозинского – павлин – но я не знаю, в каком словаре он его отыскал.

“Вы могли бы сказать в рифму” – замечает Горацио, имея в виду очевидное was – ass (осел). И здесь Гамлет опять играет словами:

Конечно же, эту фразу любой, кто верит сюжету Горацио, переведет как “О добрый Горацио, я бы отдал за слово Призрака тысячу фунтов”. Но с точки зрения прозы-реальности никакого Призрака нет – отчего же он здесь возникает? Неужели вся концепция лопается мыльным пузырем? Так бы и было, если не знать, что Ghost word переводится как несуществующее слово. Действительно, разговор шел о неверно подобранном слове и со стороны Гамлета логично ответить, что другого слова вместо использованного им просто нет, его не существует. Ведь “осел” не отражает низкого происхождения нынешнего короля! И второй момент – такое упоминание Призрака есть свидетельство того, что человек, пишущий прозу должен соблюдать некую конспирацию и не говорить обо всем прямо, должен делать вид, что верит “поэтической” версии, а значит и самому Горацио.

Впрочем, и слуги Розенкранц с Гильденстерном уже особенно не церемонятся с принцем. Они возвращаются и довольно грубо сообщают Гамлету о том, что королю не по себе, а мать Гамлета требует его для разговора. Здесь (строки 2192-2204) в ответах Гамлета проскальзывают странные выражения: “as you say, my mother…my mother you say” (как вы говорите, моей матери… моей матери, вы сказали) или “O wonderful sonne that can so stonish a mother” (О превосходный сын, который может так удивить некую мать) или “We shall obey, were she ten times our mother” (Мы повинуемся так, словно она десять раз наша мать). Речь, как вы понимаете, идет о Гертруде-Гертрад, и такими словами вряд ли говорят о родной матери, – а последнее выражение, по-моему, вообще по-русски передается как “Мы повинуемся так, будто она нам родная”. Для примера – сцена из “Ричарда II” (акт IV, сцена II), когда герцогиня просит своего мужа (дядю короля) не выдавать их сына, замешанного в заговоре. Вот как он реагирует:

2207 Ros. Good my Lord, what is your cause of distemper, you do sure- (Добрый мой принц, какова причина вашей хандры, вы непременно)

2212 selfe for your succession in Denmarke. (за вашу преемственность в Дании.)

2213-4 Ham. I sir, but while the grasse growes, the prouerbe is something musty, (Да, сир, но пока трава растет, эта пословица слегка заплесневеет).

В этом опасном для принца контексте (разве можно намекать придворным, что ты хочешь до срока занять место короля?) следующая строка выглядит подозрительно двусмысленно:

Enter the Players with Recorders (входят актеры с флейтами/судьями с юрисдикцией по уголовным и гражданским делам).

2215-6 о the Recorders, let mee see one, to withdraw with you, why (о, эти судьи, позвольте мне видеть одного, удалиться с вами, почему)

2217-8 doe you goe about to recouer the wind of mee, as if you would driue me into a toyle? (вы двигаетесь ко мне против ветра, словно вы загоняете меня в западню?)

2247-8 Ham. Do you see yonder clowd that's almost in shape of a Camel? (Вы видите вон то облако/затемнение, которое почти в форме верблюда?)

2249 Pol. By'th masse and tis, like a Camell indeed. (Клянусь Господом, действительно похоже на верблюда.)

2250 Ham. Mee thinks it is like a Wezell. (Мне кажется, оно похоже на ласку.)

2251 Pol. It is backt like a Wezell. (Со спины похоже на ласку.)

2252 Ham. Or like a Whale. (Или похоже на кита.)

2253 Pol. Very like a Whale. (Очень похоже на кита.)

Сразу отметим: Wezell (Weasel) в первом значении вовсе не ласточка, как у Лозинского, а ласка, горностай, и это внушает подозрение, что наш переводчик работал с чьим-то готовым подстрочником, – причем от руки написанным – и спутал ласку с ласточкой). Но нельзя довольствоваться тем, что мы спустили слово с небес на землю – у него есть и другое значение. Wezell (Weasel) также означает пролаза/скользкий тип/соглядатай.

Полоний: “It is backt like a Wezell”. Оказывается, Полоний видит наблюдаемый объект сзади, со спины! А значит, этот объект отнюдь не облако – его сзади не увидишь. Остается темное пятно, причем не бестелесное, а вполне материальное, имеющее спину! Вероятнее всего, Гамлет указывает Полонию на человека, стоящего в тени, или за занавесом (clowd имеет и такой перевод), повернувшись к Гамлету и Полонию боком или спиной. Выходит, и на кита этот человек тоже похож со спины. Соединяя “кита” и “спину” получаем whaleback, что означает горбатый, изогнутый как спина кита – и превращает намек, поданный “верблюдом” в фактическую примету!

Кажется, мы с вами только что нашли того “верблюда” – горбатого соглядатая, предателя, негодяя. Сейчас он находится здесь, на сцене, но, скорее всего, зритель из зала его не видит. Посмотрим на присутствующих. Помимо Гамлета и Полония в сценическом пространстве до сих пор оставались (ремарки exit не было) Розенкранц, Гильденстерн и Горацио (о последнем мы уже успели забыть). Друзья детства отпадают, они – неразлучная парочка и, как вы заметили, надвое не делятся. Значит, тучи зрительского и читательского подозрения сгущаются над ближайшим и неотлучным другом Гамлета.

Cor. Very like a whale. (Очень похоже на кита)

exit Corambis. (Корамбис выходит)

Ham. Why then tell my mother i'le come by and by. Good night Horatio. (Вот почему потом расскажет моей матери, что я скоро приду. Доброй ночи, Горацио.)

Hor. Good night vnto your Lordship. (Доброй ночи, ваше высочество)

И остается неясным, кто же расскажет королеве, что Гамлет придет к ней – Полоний, или Горацио, который стоял в стороне, в темноте, за занавесом.

Вопреки укоренившемуся мнению, бедный горбун Горацио вовсе не одинок в пространстве пьесы. У него есть отец, и Шекспир выдал его нам в первой же прозаической вставке. Гамлет, как мы помним, назвал Полония fishmonger, что многими исследователями трактуется как сводник. Никто не думает, что прямое значение слова – торговец рыбой – и есть зашифрованная информация. Тот самый случай, когда хорошо спрятать означает положить на видное место! Это я к тому, что у римского поэта Горация (имя которого использовал в качестве псевдонима наш горбатый стихотворец) отец был рабом-вольноотпущенником, торговцем копченой рыбой! И Горацио таким образом оказывается сыном Полония.

Акт IV, сцена 2. Проза.

2654-5 Ros. My Lord, you must tell vs where the body is, and goe with vs to the King. (Мой принц, вы должны сказать нам, где это тело, и пойти с нами к королю.)

2656-7 Ham. The body is with the King, but the King is not with the body. The King is a thing. (Тело с королем, но король без тела. Король есть некая вещь.)

2658 Guyl. A thing my Lord. (Некая вещь, мой Принц.)

2659-60 Ham. Of nothing, bring me to him. (Из ничего/пустоты/нереальности/небытия, – ведите меня к нему.)

2676 King. But where is hee? (Но где он?)

2677-8 Ros. Without my lord, guarded to know your pleasure (Снаружи, мой лорд, охраняем до изъявления вашей воли).

Ham.Farewell deere Mother. (Прощайте, дорогая мать.)

King. Thy louing Father Hamlet. (Твой любящий отец Гамлет.)

Ham. My mother, Father and Mother is man and wife, Man and wife is one flesh, so my mother. (Моя мать, отец и мать это муж и жена, муж и жена одна/та же самая плоть, поэтому – моя мать.)

Не кажется ли вам, что у нас на глазах король Клавдий начинает терять свою телесность, превращаясь в одно звание, существующее рядом с королевой Гертрад?

2769 How should I your true loue know from another one, (Как отличу я вашего истинного любовника от кого-то другого,)

2770 By his cockle hat and staffe, and his Sendall shoone. (По его раковине на шляпе и жезлу, и его сандаловым туфлям).

Эти строки обретут свой смысл только после второй части уравнения – здесь сплошные исторические аллюзии.

Офелия рассказывает историю потери своей девственности, и читателю нужно знать, что в редакции 1603 года эту песенку Офелия поет Лаэрту – и в разговоре называет его два раза не иначе как “Love”.

2798 Young men will doo't if they come too't, (Молодой мужчина сделает это, если к нему придут,)

2799 by Cock they are too blame. (Клянусь петухом/половым членом, та, кто пришла, тоже виновата)

2800-1 Quoth she, Before you tumbled me, you promisd me to wed, (Она сказала: до того, как ты свалил/смял меня, ты обещал на мне жениться.)

2802-3 (He answers.) So would I a done by yonder sunne And thou hadst not come to my bed. (Он ответил: Так бы и сделал, клянусь вон тем солнцем, если бы ты не пришла ко мне в кровать.)

Тот, кто обещал, клянется вон тем солнцем – видимо, тем, которое на небе, – в отличие от земного Солнца, которое сейчас и клянется. А может быть и наоборот – клянется символом королевской власти.

2808-10…I thanke you for your good counsaile. Come my Coach, God night Ladies, god night. Sweet Ladyes god night... (…я благодарю вас за ваш добрый совет, наставление. Пойдем, мой наставник/репетитор/кучер, (карету мне – переводит Лозинский) доброй ночи, леди, доброй ночи. Милые леди, доброй ночи…)

Пожалуй, стоит расширить наше понимание слова Coach. Сегодня оно имеет значения карета и тренер, наставник, но в начале XVII века популярные места для любовных ласк назывались coaches (видимо, что-то вроде мест для “скачек”, если сравнивать с русским сексуальным жаргоном). И в свете всего ранее изложенного, Офелия имеет в виду последний – любовный – смысл этого слова. Но кого она называет своим наставником? Поначалу, когда я подозревал в совращении Офелии самого короля Клавдия, это “наставничество” лишь подтверждало версию, а Горацио превращался в “леди”, что при сексуальной окраске разговора делало его гомосексуалистом. Однако хотелось быть честным исследователем, и я решил не идти на поводу у собственной гипотезы. Уточнить, кто есть кто в данной сцене, помог сравнительный анализ двух прижизненных текстов Шекспира.

В 1604 Офелия произносит свои заключительные слова при короле, королеве и Горацио. Когда она выходит, король приказывает Горацио следовать за ней и обеспечить good watch (хорошее наблюдение, присмотр). Обратимся к этому эпизоду в редакции 1603 года. Отличие в том, что там нет Горацио – Офелия беседует с королем и королевой, и, уходя, прощается с ними: “God be with you Ladies” (Бог с вами, Леди) – здесь тоже леди во множественном числе, хотя на сцене король с королевой. Но в первой редакции нет слов о наставнике, как нет там и Горацио, а это значит, что слова “Идем, мой наставник” введены вместе с героем, к которому обращены, и который (пусть и по просьбе короля) уходит-таки вслед за Офелией.

2923 You must sing a downe a downe, (Ты должен петь ниже, ниже)

2924 And you call him a downe a. O how the wheele becomes it, (И ты называй его “a downe a”. О как все возвращается на круги своя,) – у Лозинского странное “ах, как прялка к этому идет!”.

2925 It is the false Steward that stole his Maisters daughter. (Это фальшивый/поддельный управляющий, который украл дочь своего хозяина.)

I pray now, you shall sing a downe, And you a downe a, t'is a the Kings daughter And the false steward (Я прошу, ты должен петь ниже, и ты есть a downe a – вот дочь короля и фальшивый/поддельный/лживый управляющий)

Что такое “a downe a?” Литерой “а” в английском языке обозначают как неопределенный артикль, так и ноту “ля”. Но при чем тут “ты есть ниже ля”? Поначалу, совершенно растерянный, я сделал сложное (и довольно натянутое) допущение, что словообразование a downe a звучит как ad-owner – присоединившийся к собственнику, владельцу, или присоединивший собственность. На это были свои основания – в частности сообщение о дочери, украденной фальшивым управляющим. Но, спустя время, нашлось более простое и красивое решение.

Шекспир говорит о ноте, которая ниже “ля”. Эта нота, как мы знаем, называется “соль”. По-русски “соль” используется также в значении химическое соединение (например, всем известный NaCl), английский эквивалент которого salt. Нота “соль” в английском языке обозначается буквой G или словом sol, которое в свою очередь означает бога Солнца из римской мифологии, или просто – СОЛНЦЕ!

2927-8 Oph. There's Rosemary, thats for remembrance, pray you loue remember, and there is Pancies, thats for thoughts. (Здесь розмарин, это для воспоминаний, прошу тебя, любовь, помни; и здесь – анютины глазки, они для мыслей, намерений, забот.)

(Здесь укроп для тебя, и водосборы, это рута для тебя, и немного для меня, мы можем звать ее травой Светлого/Прощенного Воскресенья, ты можешь носить твою руту с отличием или как геральдический знак герба, здесь маргаритка, я дам тебе немного фиалок, но они все увяли, когда мой отец умер, говорят, он умер хорошо.)

Rosmarinus в переводе с латинского – роса моря. По словам Офелии она должна пробудить в Лаэрте воспоминания. Да, розмарин использовался на похоронах “для памяти”, но не меньше он использовался на свадьбах, символизируя верность и любовь. Евангельская мифология сообщает, что именно на кустах розмарина, растущих у самого моря, дева Мария сушила пеленки младенца Христа.

Анютины глазки (Viola tricolor) – символ женственности мужчины, его гомосексуальности.

Укроп и водосборы идут парой и без указаний к применению. На первый взгляд, мы ничего не выжмем из них. Поэтому, можно, не рискуя, отсылать читателя к примечаниям все того же шекспировского 8-томника. Но, тем не менее, попытаемся… Foeniculum и Aquilegia. Если калькировать с латинского, то укроп означает примерно трава-колонна, где Foeni и есть трава. От этого корня происходит и название птицы Феникс (Phoenix), сжигающей себя на вершине дерева в гнезде, наполненном травами. Латинский вариант водосборов (калька – водоподъемник) мне ни о чем не говорит. А вот Colembine (Columbine) кроме водосбора также означает голубь, голубка. Впрочем, о знаменитой и до сих пор не разгаданной шекспироведами паре Феникс и Голубь мы поговорим во второй части нашего уравнения

Следующая трава – рута (Ruta) символизирует горечь, печаль, но корень Rut используется и как цветообразующий – конкретно для красноватого, рыжеватого оттенка. Офелия рекомендует Лаэрту носить руту как геральдический знак, – и мы можем предполагать, что рута имеет какое-то отношение к его титулу. И к Офелии рута тоже имеет отношение (“для тебя и немного для меня”). Что касается “Мы можем звать эту траву herbe of Grace a Sondaies” – здесь кроется один секрет. Слово “воскресенье” мы со школы помним как “Sunday” и поначалу полагаем, что Sondaie всего лишь его староанглийский вариант. Однако в редакции 1603 года (т.е. более ранней!) мы видим Sundayes! Да, звучат эти два слова одинаково, но если второе переводится как “день Солнца”, то первое состоит из Son “сын, наследник” и dais “балдахин над троном” и может (с учетом необходимости сохранить созвучие с “воскресеньем”) читаться как “сын/наследник трона”. В связи с этим уточним Grace – здесь это слово может выступать как в значении “прощение, милость”, так и юридическим термином “помилование, амнистия”, и тогда слова Офелии звучат как “мы можем назвать ее (руту) травой милости наследника трона” или же “травой амнистии наследника трона”. А еще мы видим здесь смешение слов sun (солнце) и son (сын), имеющие одинаковое произношение “сан”. Значит, наши подозрения, высказанные при разборе гамлетовской фразы о прогулках под Солнцем – эти подозрения вовсе не беспочвенны?

Маргаритки (Dasie или Daisy) – все тот же намек на возвышение/балдахин над троном.

Неужели он так одинок на этом свете? Но дело скорее всего не в этом, а в том, что автор Шекспир дает понять вставкой стихов: к этой информации нужно относиться по меньшей мере с сомнением. Тем более, что моряк, доставивший письмо Горацио, не ошибся адресом, но не назвал имени отправителя: “it came from th'Embassador that was bound for England, if your name be Horatio, as I am let to know it is.” (оно передано Послом, который был отправлен в Англию, если ваше имя Горацио, как я был извещен). И нет никаких подтверждений, что письмо написал тот Гамлет, которого мы с вами знаем.

2986-8 Horatio, when thou shalt haue ouer-lookt this, giue these fellowes some meanes to the King, they haue Letters for him: (Горацио, когда ты взглянешь на это, обеспечь этим парням доступ к королю, у них – письма для него:)

2988-90 Ere wee were two daies old at Sea, a Pyrat of very warlike appointment gaue vs chase, finding our selues too slow of saile, wee put on a compelled (Мы были уже два дня в море, когда пират очень воинственно настроенный погнался за нами, увидев себя такими медленными в ходу, мы принудили себя)

2990-2valour, and in the grapple I boorded them, on the instant they got cleere of our shyp, so I alone became theyr prisoner, they haue dealt (к мужеству, и в схватке я оказался на их корабле, они отвалили от нашего корабля, так я один стал их пленником. Они поступили)

2992-5 with me like thieues of mercie, but they knew what they did, I am to doe a turne for them, let the King haue the Letters I haue sent, and (со мной, как милосердные разбойники, но они знали, что делали, я должен вернуть долг, пусть король получит письма, что я послал,)

2995-6 repayre thou to me with as much speede as thou wouldest flie death, (а ты отправляйся ко мне с такой скоростью, с какой бы ты летел от смерти,)

2996-8 I haue wordes to speake in thine eare will make thee dumbe, yet are they much too light for the bord of the matter, these good fellowes (у меня есть такие слова для твоего уха, от которых ты онемеешь, все же они хорошо освещают подмостки сущности/содержания книги, эти хорошие парни)

2998-3000 will bring thee where I am, Rosencraus and Guyldensterne hold theyr course for England, of them I haue much to tell thee, farewell. (доставят тебя туда, где нахожусь я, Розенкранц и Гильденстерн держат их путь в Англию, о них я должен многое рассказать тебе, прощай.)

3001-2 So that thou knowest thine Hamlet. (Именно тот, которого ты очень хорошо знаешь как твоего Гамлета.)

Интересно, не правда ли? Подпись почти гримасничает, пытаясь сказать читателю, что пишет именно тот, а не какой-то другой Гамлет. Но мы и не думали, что можно перепутать нашего единственного Гамлета с неизвестным нам его однофамильцем! Зато получателю письма это нужно объяснять, уточняя в подписи “Именно тот…”. Неужели есть еще один Гамлет, которого Горацио не может назвать своим Гамлетом? В связи с этим хочется вырезать из письма (а оно, если вы заметили, состоит всего из двух предложений) одно, несовместимое на первый взгляд словосочетание: “I am, Rosencraus and Guyldensterne”. И еще одно слово: bord (boаrd), с которым в словаре соседствует созвучное boаr – кабан, вепрь – почему-то захотелось отметить и его…

Далее: некие письма гонец вручает королю, беседующему (ямбом!) с Лаэртом. На вопрос, кто принес эти письма, гонец сообщает:

Saylers my Lord they say, I saw them not, They were giuen me by Claudio, he receiued them (Говорят, моряки, мой Лорд. Их дал мне Клавдио, он получил их)

Of him that brought them. (От того, кто их принес.)

Важный момент. Не поленимся вникнуть в него. Итак, письма доставили моряки, но гонцу эти письма дал Клавдио, который, в свою очередь, получил их от того (а не от тех!), кто их ему принес. Альфред Барков идентифицировал Клавдио (младший Клавдий, сын короля Клавдия) как Горацио, но мы видим, что Горацио тот, кто вручил полученные от моряков письма Клавдио.

3054-5 High and mighty, you shall know I am set naked on your kingdom, (Высокий и могучий, вы должны знать, что я высажен голым/беззащитным/недействительным (юр.) возле/на границе вашего королевства,)

3055-6 to morrow shall I begge leaue to see your kingly eyes, when I shal first (завтра я буду просить разрешения видеть ваши королевские очи, когда я, вначале)

3056-7 asking you pardon, there-vnto recount the occasion of my suddaine returne. (спросив вашего извинения/помилования, к этому подробно изложу причину моего внезапного возвращения).

Корявый, напыщенный и одновременно подобострастный слог данной записки явно не соответствует характеру Гамлета (мы знаем, как он дерзок с королем). Подозрительным кажется и словосочетание naked on your kingdom, которое можно перевести и как лишенный прав на ваше королевство. Тем более, что на вопрос Лаэрта: Know you the hand?(Вы узнаете руку/почерк?), король отвечает:

Tis Hamlets caracter. Naked, (Это характер Гамлета. Лишенный прав,) (не думаю, что в характере Гамлета было ходить голым, без одежды, или же беззащитным).

And in a postscript heere he sayes alone (И в приписке здесь он говорит “единственный”).

Проза постепенно близится к завершению. Минуя стихотворную смерть Офелии, мы сразу попадаем в предпоследнюю прозаическую (реальную) сцену – на кладбище – и слышим разговор двух могильщиков. Эти могильщики в оригинале обозначены как сlowne (клоун, шут, деревенщина). А мы знаем, что шут – фигура особенная, – именно он говорит правду королям.

Сцена начинается с разговора двух шутов о той, кому они копают могилу. Они продолжают свой, начатый за сценой спор о правомерности христианского погребения той, которая 3191 …wilfully seekes her owne saluation (своевольно ищет ее собственного спасения души). Эта фраза отсылает доверчивого читателя к сцене самоубийства Офелии, о котором поведал нам Горацио устами королевы. Но забудем на время о стихах, послушаем шутов. Они рассуждают о той, которой королевский прокурор назначил христианское погребение, несмотря на то, что она, якобы, утопилась.

…because shee's drownd. (…потому что она утонула)

2. But she did not drowne her selfe. (Но она не утопила сама себя.)

Clowne No, that's certaine, the water drown'd her. (Нет, это определенно, та вода утопила ее.)

2. Yea but it was against her will. (Да, но это было против ее воли.)

Странный разговор, не правда ли? Здесь вовсе не говорится о самоубийстве – отчего же вообще возникла проблема христианского погребения, которого были лишены самоубийцы? И разве не удивительны слова о какой-то воде, которая топит человека против его воли?

Автор упорно пытается обратить внимание читателя на воду, которая ведет себя, скажем прямо, как живое существо – сама идет к человеку и топит его.

Еще одно уточнение – шуты делают вывод (несмотря на откровенные разговоры об убийстве), что эту покойницу похоронят по-христиански только в силу ее происхождения – она есть gentlewoman – благородная женщина, или даже, как сказано в 1603 году, a great woman – великая женщина. Но, мне кажется, трудно связать эпитет “великая” с Офелией, – о ее величии нет никаких сведений в пьесе.

3218-20 Come my spade, there is no auncient gentlemen but Gardners, Ditchers, and Grauemakers, they hold vp Adams profession. (Дай мою лопату, здесь нет древнее джентльменов кроме садовников, землекопов, и могильщиков, они поддерживают профессию Адама.)

3221 Other. Was he a gentleman? (Он был джентльмен?)

3222 Clowne. A was the first that euer bore Armes. (Был первым, который носил оружие.)

Обычно это место (как, впрочем, и весь разговор могильщиков) рассматривают как простую болтовню. Но в словах об Адаме есть важное содержание. Известный знаток истории Англии Николай Морозов (тот самый Мика Морозов, чей портрет кисти Серова известен всем) пишет в своей работе “Баллады о Робин Гуде”, что Томас Уолсингем в труде Historia Anglicana, сообщая о крестьянском восстании 1381 года под предводительством Уота Тайлера (Wat TYLER, TILER), привел лозунг восставших: “When Adam delved and Eva span, who was then gentleman?” (Когда Адам копал и Ева пряла, кто был тогда джентльменом?)

Странно, что Морозов, цитируя Уолсингема, не вспомнил о “Гамлете” и его шутах-могильщиках. А во времена Шекспира читатель наверняка знал, о чем говорит этот отсыл в историю. Восстание началось в графстве Эссекс с нападения крестьян на сборщиков налогов, и вскоре восставшие контролировали большую часть страны. А правил в то время король Ричард ΙΙ, который, обещая уступки, заманил Тайлера в западню. На переговорах предводитель крестьян был предательски убит лондонским мэром. Силы повстанцев в течение нескольких дней были разгромлены в Лондоне и его окрестностях.

Этот Ричард ΙΙ, несмотря на дистанцированность во времени от наших событий, играет не последнюю роль в данном расследовании. Да и подавленное восстание, к которому отсылает нас разговор об Адаме, есть “краткая летопись” того исторического действа, которое Шекспир переплавил в художественное произведение. Но – всему свое время…

3333 Hamlet …How long hast thou been Graue-maker? (Как давно ты могильщик/смерть-мэйкер/мастер темных дел?)

3334-5 Clow. Of the dayes i'th yere I came too't that day that our last king Hamlet ouercame Fortenbrasse. (Из всех дней в этом году я пришел к этому в тот самый день, когда наш последний король Гамлет победил Фортинбрасса)

3336 Ham. How long is that since? (Сколько прошло с тех пор?)

3337-9 Clow. Cannot you tell that? euery foole can tell that, it was that very day that young Hamlet was borne: hee that is mad and sent into England. (Вы не можете этого сказать? Каждый дурак может сказать это, то было в тот самый день, когда родился молодой Гамлет: тот, что сошел с ума и послан в Англию)

Все, кто исследовал эту сцену (в основном с целью определения возраста Гамлета) прошли мимо начала фразы могильщика “Of the dayes i'th yere” (Из всех дней в этом году) – а она прямо говорит о том, что могильщик находится на кладбище совсем недавно – не больше года, и попал сюда в день рождения молодого Гамлета. Иначе эта фраза откровенно лишняя – мог же просто сказать: “Пришел к этому в тот самый день…”. Традиционно же считается, что шут работает могильщиком уже тридцать лет. Этот факт выводят из ответа могильщика на вопрос Гамлета, на какой почве принц Датский сошел с ума.

Clow. Why heere in Denmarke: I haue been Sexten heere man and boy thirty yeeres. (На той, что здесь в Дании: я здесь дьячком/могильщиком с младых ногтей тридцать лет.)

Однако в этой фразе есть свои тайники. Во-первых могильщик имеет правильное написание Sexton. Хотя, возможно, это лишь современный вид. Во-вторых, в редакции 1623 года слово Sexten превращается в Sixeteene (шестнадцатилетний!). Тогда ответ приобретает вид: “я здесь (в Дании, а не на кладбище!) с шестнадцати лет мальчиком и мужем уже тридцать лет”, что дает нам возраст этого клоуна – 46 лет на момент опроса его Гамлетом. Вот такие лингвистические загадки таит этот текст – и удивительно то, что почти все они поддаются разгадке – нужно лишь немного потерпеть.

XIII. БОГАТЫЙ ЙОРИК С ВОДОУПОРНОЙ ШКУРОЙ

Гамлет задает шуту вопрос: сколько времени человек пролежит в земле, пока не сгниет? И могильщик отвечает, что дольше всех пролежит кожевенник (Tanner) – лет девять. На вопрос Гамлета, почему именно кожевенник, шут-могильщик отвечает:

3359-61 Why sir, his hide is so tand with his trade, that a will keepe out water a great while; & your water is a sore decayer of your whorson dead body… (Оттого, сэр, что его шкура так продублена его ремеслом, что будет сохранять от воды длительное время, – а эта вода есть сильный разрушитель этого незаконнорожденного мертвого тела…)

Снова эта всемогущая вода! Но дальше – еще одна неожиданность. Через запятую могильщик продолжает:

Если поддаться традиционному взгляду, то естественный перевод будет традиционным – “здесь череп, пролежавший в земле 23 года”. Но вот слово lyen (lien в современной транскрипции) выглядит подозрительно – особенно в сочетании с наречием now (теперь, сейчас). Дело в том, что глагол to lie (лежать) имеет формы lay, lain, lying – если же взять его в значении лгать, то добавляется форма lied. Но слово lyen (lien) – это юридический термин, означающий право удержания имущества, залог, заклад (слово, однокоренное со словом лежать). И тогда фраза выглядит совсем по-иному: “…Здесь череп, сейчас имеющий право удержания имущества в этой земле/стране 23 года”. Кстати, можно интерпретировать слово heer's как созвучное heir (наследник – англ.). Чтобы это не выглядело необоснованным допущением, сверимся с редакциями 1603 и 1623 годов – там оно и дано в виде heres (владелец, собственник, наследник – лат.)! Тогда фраза о кожевеннике обретает законченный вид:

Как вы уже догадались, речь идет о самом известном черепе в мире – черепе бедного Йорика. Оказывается, он отнюдь не беден, этот Йорик – опять же whorson (незаконнорожденный), которого знал и любил Гамлет. Могильщик называет его Kings Jester, что обычно переводят как королевский шут – но есть и другая интерпретация, основанная на устаревшем значении слова Jest – подвиг, сказание о подвигах. Значит, Йорик мог быть и сказителем о королевских подвигах, проще – поэтом, пишущим о великих деяниях королей. Итак, кожевенник и эпический поэт Йорик оказались одним и тем же лицом, с которым были знакомы и шут (которому Йорик когда-то вылил на голову бутылку рейнского) и Гамлет (которого Йорик когда-то много раз катал на спине), и который после своей смерти имеет то самое право удержания в залоге некоего имущества. И этот загадочный срок – 23 года… Такое нагромождение лишь на первый взгляд кажется неразрешимой тайной – уравнение поможет отыскать и это, пока неизвестное лицо.

Беседуя с черепом Йорика, Гамлет завершает тем, что рекомендует ему отправиться к “столу моей Леди” и рассказать ей, что несмотря на грим толщиной в дюйм, она все равно придет к тому же – пусть посмеется над этим. О какой Леди упоминает Гамлет? Вряд ли об Офелии, которой в силу юности еще не нужен толстый грим. Тут же Гамлет говорит об Александре и Цезаре – что и эти императоры были смертны, что и они умерли и превратились в прах, глину (dust, lome, clay). Эту мысль Гамлет иллюстрирует рифмованными стихами:

3400 Imperious Cæsar dead, and turn'd to Clay, (Император Цезарь умер и превратился в прах/глину,)

3401 Might stoppe a hole, to keepe the wind away. (Которой можно заткнуть дыру, предохраняясь от сквозняка.)

3402 O that that earth which kept the world in awe, (О, вот эта земля/страна, которая держала мир в благоговейном страхе,)

3403 Should patch a wall t'expell the waters flaw. (Должна латать стену, которая отражает водный шквал/ложь).

И завершает:

3404 But soft, but soft awhile, here comes the King (Но тише, погоди, идет король).

Enter K. (Входит король), и Гамлет продолжает – уже ямбом Горацио! – “…королева, придворные, за кем они следуют?”.

Но нам пора переходить к последнему прозаическому эпизоду – тому самому, в котором Гамлет ведет переговоры о предстоящем поединке с Лаэртом. Входит молодой придворный, имя которого автор назовет позднее, устами другого эпизодического персонажа. У Лозинского молодого придворного зовут (как оно выглядит в Фолио 1623 года) Озрик (Osrick). В прижизненном же издании 1604 года имя другое – Ostrick, и поддается переводу с двух языков: Os – рот, уста (лат.) и trick – ложь, хитрость (англ).

Автор сразу вводит настораживающую читателя реплику Гамлета, обращенную к Горацио: “Doost know this water fly?” Лозинский переводит: “Ты знаешь эту мошку?” Мы зайдем с другой стороны и переведем water fly так же правомерно – водный шпион. Это непонятное словосочетание уже не вызывает у нас недоумения – после всего прочитанного Вода воспринимается как обозначение некоей персоны, влияющей на события – и шпион этой Воды, утопившей великую Леди, вполне закономерно воспринимается как предвестник несчастья.

3616-21 Cour. The King sir hath wagerd with him six Barbary horses, againgst the which hee has impaund as I take it six French Rapiers and Poynards, with their assignes, as girdle, hanger and so. Three of the carriages in faith, are very deare to fancy, very responsiue to the hilts, most delicate carriages… (Король, сир, поставил на кон от него шесть берберийских коней, против которых он берет/заключает в тюрьму, как я это понимаю/толкую, шесть французских шпаг и кинжалов, с их амуницией, как то пояс, портупея/подвеска/палач. Три лафета превосходны, очень дорого украшены, очень чувствительны к эфесам, наиболее изысканные лафеты…)

3622 Ham. What call you the carriages? (Что вы называете “лафетами”?)

3623 Cour. The carriage sir are the hangers. (Эти carriages, сэр, есть подвески/палачи)

3624-5 Ham. The phrase would bee more Ierman to the matter if wee could carry a cannon by our sides… (Эта фраза будет более немецкой (точной) по сути, если бы мы смогли перенести пушку на наши бока/стороны/позиции…)

Но в 1603 году это звучит так: …if he could haue carried the canon by his side (…если он перенесет пушку на его бок/сторону).

3630-2 Cour. The King sir, hath layd sir, that in a dozen passes betweene your selfe and him, hee shall not exceede you three hits…(Король, сэр, предложил пари, сэр, что в 12 ударах между вами и им, он не опередит вас на три удара…)

3635 Ham. How if I answere no? (А если я отвечу нет?)

3636-7 Cour. I meane my Lord the opposition of your person in triall. (Я имею в виду, мой принц, противодействие вашей персоны в испытании/суде/следствии)

Не показалось ли вам странным, что здесь не упоминается Лаэрт, но в дуэли намерен участвовать сам король? И почему слова подобраны таким образом, что их вторые значения указывают на заключение в тюрьму, следствие, суд, казнь, – да и пушки с лафетами как-то не вяжутся с игрушечной дуэлью на тупых шпагах…

Острик выходит, появляется некий лорд и повторяет волю короля. Получив согласие Гамлета, лорд передает ему странную (если считать принца Гамлета сыном королевы Гертрадт) настоятельную просьбу (desire) ее величества обойтись с Лаэртом перед схваткой как можно более радушно.

Горацио предупреждает Гамлета, что он проиграет. Но принц идет навстречу судьбе. Последние его слова в прозе-реальности: let be (пусть будет).

Чтобы подытожить первый этап нашей работы набросаем в общих чертах новую сюжетную схему, которую подсказывают наши текстовые находки. В отличие от всем привычной трагедии принца Датского, которую навязал нам Горацио, мы сейчас можем впервые изложить версию происходивших событий, рассказанную либо Гамлетом, либо тем, кто знал, что же произошло на самом деле. Истинный же автор, известный нам как Шекспир, предлагает читателю сравнить и выбрать, какая из двух версий ближе к истине.

Мы знаем одно – в результате Гамлет проиграл – хотя бы потому, что это последний прозаический эпизод. Последнее слово осталось за стихотворцем Горацио.

Время создания “Гамлета” – регистрация пьесы 1602 год, первая публикация в первом Кварто 1603, вторая (пьеса расширена почти в два раза) – 1604. Этот период был завершающим этапом в правлении династии Тюдоров – на смену умершей в марте 1603 года королевы Елизаветы пришел сын Марии Стюарт, шотландский король Яков Стюарт, который стал английским королем Джеймсом I. Тем самым наша задача облегчается, поскольку датировка “Гамлета” позволяет задать достаточно узкие временные рамки – в пределах одного-двух поколений.

Историческая часть уравнения, которую я предлагаю вам, может быть и короче – предположим, в виде хроники. Но я не думаю, что это правильно. Читатель, имеющий о елизаветинской эпохе лишь смутные представления по школьным урокам, не сможет по хронике составить целостное представление о предмете вообще и о действующих лицах в частности. А для верного решения уравнения нужно знать историю того времени достаточно детально и представлять участников событий почти с той же достоверностью, что и героев “Гамлета”. Поэтому от читателя потребуется не меньшее внимание, чем то, что он проявил при чтении пьесы Шекспира.

Трудности той, которой суждено было стать королевой Англии Елизаветой, начались еще до ее рождения. Королю Генриху VIII не везло – он никак не мог произвести на свет жизнеспособного наследника. Все сыновья, прижитые им с испанской принцессой Екатериной Арагонской, умерли во младенчестве. Устав ждать (а ожидание длилось 24 года), Генрих объявил этот брак недействительным. Папа Римский Климент VII не признал такого решения английского короля и отлучил его от церкви, а в ответ на это Генрих VIII объявил себя верховным главой английской церкви. (Ирония судьбы в том, что король-отступник, заложивший основы Реформации, получил от папы Льва X звание “Защитник Веры” – за вклад в борьбу папской церкви с учением Лютера).

Генрих отправил Екатерину в монастырь и 19 мая 1533 года сочетался браком с фрейлиной своей бывшей жены Анной Болейн (Anne Boleyn). Под венец Анна пошла, уже будучи беременной, и этот факт дал основания для слухов, что девочка, родившаяся спустя три месяца (7 сентября 1533 года), была прижита Анной не от короля Генриха, а значит, вообще не принадлежала к Тюдорам. Таким образом, новорожденная Елизавета была дважды незаконнорожденной – как с точки зрения Римской католической церкви, так и по мнению мирских сплетников. В дополнение к этому Генрих через три года после свадьбы дал развод своей жене, обвинив ее в супружеской измене, и мать Елизаветы была обезглавлена. (Король женился на Джейн Сеймур, кузине казненной Анны. Вскоре после рождения сына, будущего короля Эдуарда VI, Джейн постигла участь своей предшественницы).

После смерти Генриха VIII, последовавшей в 1547 году, королем становится его десятилетний сын Эдуард. Регентом при нем назначен лорд Дадли (Dudlеy), герцог Нортамберленд (Duke of Northumberland). В церквях начались регулярные протестантские службы. В 1553 году Эдуард умирает, следует 9-дневное царствование 17-летней Джейн Грей, которую хотели видеть на троне лорды во главе с лордом Дадли, чей пятый сын Гилфорд был мужем Джейн Грей.

Четвертому сыну герцога, Роберту Дадли предстоит сыграть в нашей истории важную роль, поэтому стоит упомянуть о том, что именно Роберту отец поручил задержать Марию, дочь Генриха и Екатерины Арагонской, законную наследницу. Роберт во главе конного отряда пытается выполнить эту миссию, но это ему не удается. Мария собирает войско и через несколько дней поворачивает ситуацию в свою пользу (по некоторым источникам не без помощи отряда Роберта, перешедшего на ее сторону). Совет провозглашает ее королевой Марией I. Джон Дадли, герцог Нортамберленд был казнен. Его сын Роберт Дадли заключенный в числе других заговорщиков в Тауэр, был так же приговорен к смерти, но вскоре прощен, отпущен и даже поставлен королевой на должность Начальника артиллерии (Master of the ordnance).

Правление Марии I отличалось жестокостью, за которую она была прозвана Кровавой. После подавления восстания Томаса Уайета вместе с его руководителями были казнены юные Гилфорд Дадли и Джейн Грей. Фанатичная католичка, Мария выходит замуж за короля Испании Филипа, возвращает страну к католицизму – около трехсот протестантских священников сожжены на кострах. Мария умерла от водянки в 1558 году.

Мы не будем здесь подробно прослеживать шаги Елизаветы в политике – нам интереснее та почва, в которой и скрывались корни большой политики. Личная жизнь королевы была достаточно сложна – хотя бы потому, что на государственном горизонте она никак себя не обнаруживала – официально Елизавета оставалась королевой-девственницей. У нее не было ни мужа-консорта (consort – супруг правящей королевы, не обладающий властными полномочиями, по сути, производитель наследников), ни детей, которые могли бы наследовать трон. Когда в 1559 году спикер от имени парламента и во имя нации попросил Елизавету найти себе мужа, она ответила: “I have already joined myself in marriage to a husband, namely the kingdom of England” (Я уже связала себя браком с супругом, имя которому королевство Английское).

Однако королева вовсе не чуралась мужского общества и прилюдно демонстрировала свои симпатии к тем или иным фаворитам. Достаточно сказать, что одним из первых ее актов после воцарения стало назначение Роберта Дадли королевским шталмейстером, или, проще, главным конюшим (Master of horse). Это назначение сразу легализовало положение сэра Роберта при дворе и дало возможность ежедневного общения с королевой. Шпион испанского короля Филиппа доносил своему хозяину: “Ее величество посещает его (Дадли) в его комнате днем и ночью”; или: “говорят, она любит лорда Роберта и никогда не позволит ему покинуть ее”.

В 1564 году Роберт Дадли стал графом Лейстером (the Earl of Leicester). Вы спросите, почему Елизавета не сделала его графом раньше? Для ответа на этот вопрос нам нужно обратиться к истории другой королевы и действующего лица исторической драмы.

8 декабря (день Девы Марии) 1542 года у короля Шотландии Джеймса V Стюарта и его жены Марии де Гиз родилась дочь, которую нарекли Марией. Эта девочка, в отличие от Елизаветы, была истинной наследницей. Ее отец Джеймс V был правнуком Генриха VII, а ее бабушка Маргарита – старшей сестрой Генриха VIII (теткой Елизаветы). Джеймс V был к тому времени очень болен и умер спустя шесть дней после рождения ребенка. Марии не было и года, когда она стала королевой Шотландии. Поначалу даже была достигнута договоренность с Генрихом VIII о будущей женитьбе его единственного сына Эдуарда на Марии Стюарт, но потом обстоятельства изменились. В 1548 году пятилетнюю Марию отвезли во Францию, на родину матери, где она была обручена с четырехлетним сыном французского короля Франциском. Свадьбу сыграли в 1558 году – том самом, когда умерла английская королева Мария Кровавая. Французский король Генри II, находящийся под влиянием Гизов даже уговаривал свою невестку забрать английский престол, тем более что она и была следующей после Марии I законной наследницей. Но эти попытки Франции захватить английскую корону окончились ничем, потому что сама 16-летняя Мария не изъявила большого желания поддержать устремления ее дяди кардинала Гиза. Однако Елизавета не забудет этой первой попытки отобрать ее трон.

В 1559 году Генри II умер. Его сын стал королем Франциском II, а Мария, соответственно – королевой Франции. Но ее царствование длилось недолго. В июне 1560 в Шотландии умирает ее мать Мария де Гиз, а спустя шесть месяцев от ушной инфекции скончался и молодой король Франции. Вдовствующая королева подверглась преследованиям со стороны королевы-матери и вынуждена была уехать в Шотландию.

Королеве требовался наследник, а значит и муж. Вот тут линия Марии впервые пересеклась непосредственно с линией ее кузины Елизаветы. Королева Англии имела свои виды на судьбу королевы Шотландии и королевы Франции Марии Стюарт. Елизавете были невыгодны вероятные браки Марии с кандидатами из Испании или Австрии, любой другой европейской страны – это угрожало безопасности Англии, против которой и так постоянно плелись заговоры, имевшие целью вернуть протестантскую страну в лоно папской церкви. Елизавета послала Марии несколько писем с ограничениями выбора женихов. Раздраженная этим вмешательством Мария отправила королеве Англии прямой вопрос – кого та бы хотела видеть королем Шотландии. Ответ Елизаветы был неожиданным как для шотландского, так и для английского дворов. Елизавета предложила Марии руку и сердце своего фаворита Роберта Дадли!

И тогда королева Шотландии остановила выбор на своем кузене Генри Стюарте, лорде Дарнли (Henry Stuart, lord Darnley). Узнав о таком решении, Елизавета потребовала либо согласится с кандидатурой Роберта Дадли, либо выбрать любого иностранного лорда, либо повременить со свадьбой. Но Мария не послушалась, и 29 июля 1565 года, даже не дожидаясь разрешения Папы Римского, стала женой Генри Стюарта. С этого и началось движение Марии Стюарт к своей гибели. Этим замужеством она настроила против себя не только Елизавету, но и шотландских лордов, не желавших короля-католика. Парламент отказал мужу королевы в праве на совместное с королевой владение короной. Елизавета поддержала восстание ее сводного брата Марии графа Мюррея (Murray), которое, впрочем, было быстро подавлено Марией.

Довольно скоро сама Мария разочаровалась в своем красивом, но слабом и истеричном муже. В то же время, скорее всего в результате интриги, лорд Дарнли был настроен против некоего Дэвида Риччи, секретаря королевы (многие источники называют его папским шпионом при шотландском дворе). Риччи (который в свое время сделал многое, чтобы привести Дарнли к шотландскому трону) был убит Дарнли и его соратниками почти на глазах королевы. Есть сведения, что это был заговор лордов-протестантов, которые обещали Дарнли супружескую корону в обмен на жизнь Риччи, но всего лишь использовали Дарнли как орудие. Cразу после убийства королевская чета была изолирована в Holyrood House. Поняв, что его обманули, Генри нашел способ бежать с женой. Пять часов скачки на лошадях были мучительны для беременной Марии, но в ответ на ее просьбы сбавить темп, муж отвечал: “If this baby dies, we can have more!” (если этот ребенок умрет, мы можем иметь больше).

В это тяжелое для Марии время она сблизилась с графом Джеймсом Хепбурном, четвертым графом Босвеллом (еarl James Hepburn Bothwell), сильным, дерзким и амбициозным человеком. Год назад Мария вызволила его из тюрьмы, чтобы он помог ей подавить восстание графа Мюррея. После убийства Риччи королева доверяла только Босвеллу. Потом, при расследовании дела о смерти Генри Стюарта появятся так называемые письма из шкатулки (letters of casket), письма Марии графу, которые будут использованы в качестве доказательства того, что Мария Стюарт была в сговоре с Босвеллом. А пока все, казалось, шло естественным путем. Лорд Дарнли заболел (по одним данным – оспой, по другим – сифилисом). Мария перевезла мужа в Kirk o Field, жила с ним в доме, ухаживала за ним. Муж был доволен, о чем сообщил своему отцу в своем последнем письме. Историки не знают, что в действительности произошло ночью 9 февраля 1567 года, когда Мария покинула мужа под предлогом того, что она обещала быть на свадебном театре масок. Дом, в котором находился Дарнли, был взорван, но тело мужа королевы нашли в саду – в ночной рубашке и без повреждений, которые неминуемы при таком сильном взрыве. Между телом Дарнли и телом его слуги лежали кинжал, веревка и сломанный стул.

Марию перевезли на остров посреди озера Lochleven под надзор сэра Уильяма Дугласа (William Douglas). Пленница лордов была беременна и находилась в жесточайшей депрессии. В Шотландии шла охота на сподвижников Босвелла, на Марию оказывалось давление – требовали, чтобы она развелась с преступным графом.

26 июля 1567 года обессиленная родами королева вынуждена была подписать отречение в пользу своего первого сына принца Джеймса Чарльза. 29 июля 1567 года Джеймс VI был коронован и в возрасте 13 месяцев стал королем Шотландии под регентством дяди Джеймса Мюррея.

Трагической развязкой жизненной драмы Марии Стюарт стал так называемый “заговор Бабингтона”. Кавычки здесь необходимы хотя бы потому, что это была провокация английской секретной службы под руководством Фрэнсиса Уолсингема. Саму же тайную структуру создал для борьбы с католической контрреформацией верный слуга Елизаветы Уильям Сэсил, лорд Берли (William Cecil, baron Burghley/Burleigh). Сэсил с Уолсингемом давно стремились совсем устранить Марию Стюарт, которая, даже находясь в изоляции, продолжала играть важную роль в планах европейских монархов-католиков, рассчитывавших убрать Елизавету с политической карты Европы. Для испанского или французского монархов удобным выходом стала бы смерть Елизаветы. Королева Англии еще в 1570 году папской буллой от 25 февраля была отлучена от церкви, а в 1580 было объявлено, что убийство Елизаветы будет богоугодным делом – так что потенциальные убийцы имели даже не индульгенцию, а прямой заказ римско-католической церкви на устранение Елизаветы. Поэтому нет ничего удивительного, что превентивные меры по отношению к ее сопернице Марии Стюарт всерьез рассматривались – и планировались – слугами Елизаветы (с ее ведома, конечно). Единственным препятствием была предполагаемая реакция Испании и Франции на обычное убийство. Требовался веский повод и таковым могло стать только уличение самой Марии в покушении на жизнь Елизаветы.

Этим и занялись Уильям Сэсил и Фрэнсис Уолсингем, чья деятельность на ниве внедрения своих шпионов в центры европейской контрреформации была очень успешна. Они организовали тайную переписку Марии Стюарт с ее друзьями – письма доставлялись в замок, где содержалась пленница, в закупоренной деревянной фляжке, погруженной в бочонок с пивом. Ответы Марии устраивали шефа полиции почти полностью. Она просила испанского короля Филиппа II о скорейшей высадке в Англии, обещала ему в обмен на свое освобождение завещать права на шотландский и английский престолы. Но для полной победы Сэсилу и Уолсингему требовалось собственноручное согласие Марии на убийство Елизаветы. Тогда и был использован молодой католик Энтони Бабингтон, жаждущий освободить Марию. Вначале его мнимые соратники настроили Бабингтона на убийство Елизаветы, затем было сфабриковано письмо к Марии, в котором Бабингтон сообщает о своем плане убийства королевы Англии – ее должны были заколоть шесть дворян, в то время как сам Бабингтон с товарищами освободит Марию из заточения в замке Чартли. И ответ, так давно ожидаемый в Лондоне, последовал! С. Цвейг пишет; “Мария Стюарт спокойно и деловито отвечает следующим указанием: “Пусть тех шестерых дворян пошлют на это дело и позаботятся, чтобы, как только оно будет сделано, меня отсюда вызволили... еще до того, как весть о случившемся дойдет до моего стража”. Однако у историков есть сомнения, что ответ Марии был именно таков – вполне вероятно, что текст письма, представленный на суде был сфабрикован – если Мария состорожничала на такое пылкое письмо Бабингтона, то лондонским провокаторам не имело смысла затягивать дальше – они могли дописать решающие слова и за Марию.

Мария Стюарт была казнена 8 февраля 1587 года.Палач отрубил ей голову только с третьего удара.

Многие и до сих пор считают, что Елизавета не хотела казни своей кузины, оттягивала ее, как могла и даже попыталась отозвать свой указ о приведении приговора в исполнение – но, думается, это была лишь игра на вечность. И кратковременное, якобы в гневе, заключение в тюрьму того, кто доставил указ, и временное же отлучение от своей королевской милости верного Уильяма Сэсила, и усиленно распускаемые в Европе через послов слухи о том, что казнь свершилась без ее, Елизаветы, ведома – все эти “муки совести” были обыкновенным политическим актерством. Вдохновленная освобождением от страха перед соперницей, актриса легко справилась и с другой проблемой. 14 февраля в письме шотландскому королю Джеймсу, сыну казненной, Елизавета напишет: “My dear Brother, I would you knew … how innocent I am in this case” (Мой дорогой брат, я хочу, чтобы Вы знали…как не повинна я в том, что случилось). Джеймс для вида повозмущался, но обещание Елизаветы сделать его наследником английского престола вернуло ему хорошее настроение.

После этого ободренная победой Англия сама начала военные экспедиции в Испанию. В этих экспедициях главными действующими лицами (и соперниками в погоне за славой) были Уолтер Рэли (Walter Rawleigh) и Роберт Деверо, 2-й граф Эссекс (Robert Devereux, 2nd Earl of Essex). Оба – из новой генерации фаворитов Елизаветы. Наступило время молодых – политики первого призыва – такие как граф Лейстер, лорд Берли уходили в тень, их места занимали энергичные, честолюбивые молодые люди.

Уолтер Рэли родился около 1554 года. Его имя дается в разных (более 40!) написаниях, сам он использовал три варианта: Rawleigh, Ralegh, Rawley – оно произносится как raw lie (сырая, грубая ложь). Родственник знаменитого Фрэнсиса Дрейка, Рэли участвовал в первой английской экспедиции в Америку в 1578 году – был капитаном корабля “Сокол”. Участвовал в подавлении восстания в Ирландии, вернувшись в Англию, начал карьеру при дворе – бравый воин, хороший поэт, он приглянулся Елизавете.

Рэли стремился покончить с испанской монополией на колонизацию Америки. 25 марта 1584 года он получил от королевы патент на освоение новых земель от имени английской короны. Рэли совершает новую экспедицию в Америку (с ним плывет его друг известный ученый Томас Хэриот) и основывает колонию. Он называет ее Вирджинией (в честь Елизаветы-девственницы). 6 января 1585 года он произведен в рыцари за открытие области, которая сегодня называется Северной Каролиной. Потом были и другие колонии – в Южной Америке, Ирландии. К этому времени Рэли становится крупным землевладельцем, имеет в собственности множество кораблей, королева назначает его Captain of the Guard (Капитаном королевской охраны). В 1586 году Рэли принял участие в “раскрытии” заговора Бабингтона и присутствовал как начальник королевской охраны на казни Марии Стюарт. В 1588 году сэр Уолтер отличился тем, что загнал на камни двадцать кораблей Непобедимой Армады.

История его семьи стоит того, чтобы коротко сказать о ней. Мать Роберта Летиция Ноллис была внучкой старшей сестры Анны Болейн, а значит, кузиной Елизаветы, одной из ее самых близких родственников. В 1562 году она вышла замуж за Уолтера Деверо, виконта Херефорда. В 1568 году пара была кратковременно отлучена от двора из-за того, что Херефорд принял участие в планировании брака Марии Стюарт с герцогом Норфолком. Через год им была возвращена монаршья милость. Виконт сблизился с графом Лейстером, не без его помощи стал 1-м графом Эссексом. Королева отправила свежеиспеченного графа в Ирландию, подавлять очаги мятежей, пообещав в случае успеха отдать ему во владение половину страны. Впрочем, эта командировка напоминала скорее удаление графа Эссекса в результате интриги его “друга” Лейстера. По словам уорикширского шерифа, whoremaster (развратник) Лейстер частенько скрашивал одиночество графини Эссекс в отсутствие ее мужа. К середине 70-х Эссекс и Лейстер уже враждовали. 22 сентября 1576 года Маршал Ирландии граф Эссекс вдруг умирает от дизентерии.

Молва сразу приписывает графине Эссекс отравление своего мужа – конечно, при содействии ее любовника графа Лейстера. 21 сентября 1578 года Летиция выходит замуж за Лейстера. Считается, что от Елизаветы почти целый год скрывали этот брак, что, узнав о нем, она в гневе надавала леди Лейстер оплеух и отдалила ее от двора, сказав, что подобно единственному солнцу, освещающему небо, королева в Англии должна быть одна. Вскоре она вернула опальным супругам свою милость и даже посетила их семейное гнездо. Однако эта милость имела свои пределы, обусловленные государственной безопасностью. Когда в 1583 году леди Лейстер задумала поженить свою дочь Дороти и юного шотландского короля Джеймса, королева Елизавета была возмущена. Она поклялась, что, если амбициозная мать не остановится, то придется всенародно заклеймить ее как шлюху (whore), и предоставить доказательства того, что ее муж – рогоносец (cuckold). Также Елизавета пригрозила: шотландский король скорее потеряет свою корону, чем женится на дочери “волчицы” (she-wolf).

25 января 1586 года граф Лейстер был сделан Генерал-губернатором Нидерландов. Его жена хотела последовать за ним, чтобы организовать там свой двор, но Елизавета не выпустила ее из Англии. Через некоторое время, когда острой стала угроза испанского вторжения, Лейстер вернулся. Елизавета обещала ему звание Генерал-лейтенанта Англии и Ирландии, но этому решению воспротивился лорд Берли. Обиженный Лейстер покинул двор и 4 сентября 1588 года внезапно умер от лихорадки. Подозрение пало на Летицию. Легенда, озвученная Беном Джонсоном гласит, что сам Лейстер дал своей жене бутылку отравленного ликера на случай “если она почувствует себя плохо” – для укрепления здоровья, так сказать, – а она, не зная, что ликер отравлен, угостила им своего мужа. Сплетни же утверждали более неромантичную версию – Летиция отравила сэра Роберта, чтобы выйти замуж за своего любовника Кристофера Блаунта, который служил у Лейстера, и которого хозяин даже пытался убить на почве ревности. В июле 1589 года, словно в подтверждение слухов, Летиция вышла замуж за Блаунта. После этого она окончательно была отлучена от двора.

После смерти отца Уолтера Деверо в 1576 году, Роберт, как и все осиротевшие дети знатных родов, получает статус “дитя государства, страны” (child of state) и попадает в заботливые руки Уильяма Сэсила, лорда Берли, который и был главным опекуном таких детей. Роберт живет вместе с Сэсилами, получает свободный доступ ко двору. Сведений о детских годах будущего графа очень мало, тем более любопытным выглядит поведение десятилетнего мальчика при его первой встрече с королевой. Юный аристократ отказался поцеловать королеву и снять перед ней шляпу! Такое мог сделать либо сумасшедший, либо тот, кто чувствовал себя более высокородным, чем сама королева! Но вряд ли родной сын этой королевы, как считают многие исследователи той эпохи.

1590 год. Эссекс – в пике королевского фавора. Елизавета передает ему монополию на доход от сладких вин. Он пользуется таким влиянием, что Генри IV Наваррский обращается к нему с личной просьбой ходатайствовать перед королевой об английской помощи против Католической Лиги. Королева отказывает в помощи, но Ессекс самовольно отправляется в поход и осаждает Руан.

Роберт Сэсил родился 1 июня 1563 года и от рождения имел физический недостаток – он был горбат. Его отец стоял у руля елизаветинской политики, был Госсекретарем (1558-1572) и Лордом-Казначеем (1572-1598). Уильям Сэсил дал своему сыну хорошее образование, направленное на подготовку Роберта к государственной карьере. В начале последнего десятилетия XVI века, когда с политической арены ушли такие фигуры как граф Лейстер и Фрэнсис Уолсингем, развернулась война за политическое влияние на королеву между Сэсилом и Эссексом. Роберт Сэсил был более успешен – уже в 1589 он начал исполнять обязанности Госсекретаря (будет официально назначен на эту должность в 1596), а в 1591 году Роберт Сэсил стал самым молодым членом Тайного Совета.

В 1597 Эссекс командует экспедицией на Азорские острова и снова возникают разногласия с Рэли, который покидает флотилию и возвращается в Лондон. Эссекс открыто враждует с Рэли и Робертом Сэсилом, отношения с Елизаветой становятся все более напряженными, и не последнюю роль играет в этом постоянное присутствие рядом с королевой Роберта Сэсила – “маленького эльфа”, “гончей”, как называет его сама Елизавета. Кризис нарастает и достигает своего первого пика в июле 1598 года, когда в споре по ирландскому вопросу Эссекс, не стерпев игнорирования его мнения, поворачивается к королеве спиной. За такое неуважение она дает ему оплеуху, и Эссекс хватается за меч со словами, что подобного он бы не стерпел и от ее отца Генриха VIII. “Иди и повесся” – реагирует Елизавета.

Эссексу предоставили свободу 26 августа 1600 года, но он по-прежнему не мог получить королевской аудиенции – все его обращения Елизавета оставляла без ответа. Без ответа осталась и его просьба вернуть ему патент на сладкие вина – источник дохода его семейства. Граф Эссекс был загнан в угол. В ожесточении он уже не придерживается даже видимости этикета – королеве передают его слова о ней: “She is an old woman, crooked both in body and mind” (Она – старуха, кривая как телом, так и разумом). Опальный граф начинает строить планы по кардинальному изменению ситуации – программа-минимум включала устранение врагов – Сэсила, Рэли и их соратников, в программу-максимум (которая, впрочем, так и не была доказательно обоснована обвинением) входил захват графом королевской власти и созыв парламента. При таких стесненных обстоятельствах путь был один – через восстание. В конце 1600 – начале 1601 г. в доме Эссекса собираются его сторонники – включая графа Саутгемптона и графа Ратлэнда. Эти двое были самыми близкими людьми графа Эссекса – не только друзьями, но и родственниками.

Генри Вриотслей, 3-й граф Саутгемптон (Henry Wriothesley, 3d earl of Southampton (1573-1624) был женат на кузине Эссекса Елизавете Вернон, Это ему были посвящены первые опубликованные поэмы автора по имени Шекспир (“Венера и Адонис” 1593, “Обесчещенная Лукреция” 1594). Саутгемптон сопровождал Эссекса в его военных экспедициях в Кадис, на Азорские острова, в Ирландию, и присоединился к старшему товарищу в его намерении поменять в Англии власть.

Роджер Мэннерс (Roger Manners) (1576-1612), стал 5-м графом Ратлендом (earl of Rutland) после смерти его отца в 1587 году и перешел под опеку лорда Берли как child of state. Он получил образование в Кембридже (Магистр гуманитарных наук – Master of Art, 1595), путешествовал за границей (найдена рукопись “Profitable Instructions” – инструкции для молодого Ратленда о том, как вести себя в путешествии – написанная, как считается, либо Эссексом, либо Бэконом – которую почти дословно повторяет Шекспир в напутственном слове Полония перед отплытием Лаэрта во Францию). В 1596 году Ратленд учился в Падуанском университете с датскими дворянами Розенкранцем и Гильденстерном. Принял участие в Ирландской экспедиции под началом Эссекса, который посвятил его в рыцари 30 мая 1599 года. В июле того же года Ратленд получил степень Master of Art в Оксфорде, став, таким образом магистром двух университетов. Осенью состоялась его свадьба с Елизаветой Сидни (дочь Филипа Сидни и падчерица Эссекса). В 1600 году принял участие в стычках с испанцами в Нидерландах, в июне был назначен Констеблем Ноттингемского замка и Управляющим Шервудского леса (Steward of Sherwood Forest), на границе которого находился Бельвуар – поместье Ратлендов. Нелишне добавить, что Ратленд – один из кандидатов в Шекспиры, и книга Ильи Гилилова посвящена доказательству именно его авторства шекспировского канона. Впрочем, ради справедливости, упомянутые исторические лица – королева Елизавета, Роберт Сэсил, граф Эссекс, Уолтер Рэли, Фрэнсис Бэкон – все они рассматривались или рассматриваются как кандидаты, поэтому Ратленд из ряда вон не выходит.

7 февраля в театре “Глобус” по заказу заговорщиков и за отдельную плату в 40 шиллингов труппа актера Шакспера дала пьесу драматурга Шекспира “Ричард II”. Пьеса впервые была представлена в полном виде – без купюр. В нее были включены запрещенные сцены низложения короля Ричарда. Тем самым Эссекс, что бы он ни говорил потом на суде, за день до выступления посредством актеров озвучил свои истинные намерения – свержение существующей королевской власти. И не просто свержение Елизаветы и утверждение вместо нее шотландского короля Джеймса, сына Марии Стюарт, с которым Эссекс состоял в переписке (кстати, в письмах Джеймс называет Эссекса кузеном). Языком Шекспира Эссекс заявил свои притязания на английскую корону.

7 февраля к Эссексу прибыли королевские представители, чтобы из первых уст узнать о цели столь большого собрания людей. Эссекс так сформулировал свои претензии и намерения: “Существует заговор против моей жизни, подкуплены люди, которые должны убить меня в моей постели. Письма якобы от моего имени и моей руки подделаны. Мы собрались вместе, чтобы сохранить наши жизни”. Эссекс не отпустил послов, оставив их в доме под охраной своих людей.

Существует документ “The Arraignment Tryall And Condemnation Of Robert Earl Of Essex And Henry Earl Of Southampton” (Обвинение, следствие/суд и осуждение Роберта графа Эссекса и Генри графа Саутгемптона). На титульном листе стоят имена двух главных обвинителей – Sir Edward Coke, the Queen's Attorney General; Mr. [Francis] Bacon – Королевский Генеральный прокурор Эдвард Кок и Фрэнсис Бэкон. Кроме обвинительной позиции объединяло их и то, что оба были родственниками Государственного секретаря Роберта Сэсила, который выступил на суде в роли свидетеля. Уолтер Рэли также был в Вестминстерском зале – и не только как свидетель, но и как Капитан королевской охраны во главе 40 гвардейцев.

Как бы то ни было, будущий великий философ расстарался в суде не на шутку – об этом говорит даже сокращенная стенограмма суда, приведенная в указанном выше документе. Бэкон обвинил своего бывшего друга и покровителя по высшему разряду государственной измены – в стремлении лишить королеву короны и жизни и захватить власть. Эссекс ответил: “Богу, который знает секреты всех сердец, известно, что я никогда не стремился к короне Англии (…), а всего лишь искал доступа к королеве, чтобы поведать мою горечь по поводу моих личных врагов, но не желал проливать и капли крови”. На это Бэкон возразил, что Эссекс в подражание герцогу Гизу, вошедшему в Париж с горсткой приверженцев, возбудил парижан к оружию и с их помощью изгнал законного короля (напомню, что Мария Стюарт по материнской линии была прямой родственницей Гизов). Не ограничиваясь одним сравнением, красноречивый Фрэнсис сказал: “Вы напоминаете мне некоего Писистрата, который пришел в город и воспользовался привязанностью жителей к нему (…). Так и вы, одержимые вашим тщеславием, входя в лондонское Сити (the city of London), убедили себя, что, приняв ваши доводы, горожане бы выступили на вашей стороне”.

Защищаясь, Эссекс открывает суду следующий важный факт из его отношений с Бэконом (вследствие важности свидетельства привожу оригинал):

(Я должен просить господина Бэкона быть свидетелем в том, что когда курс на мое личное преследование был в силе, и я был наиболее гоним, г-н Бэкон был тем человеком, который предлагал мне помощь во встрече с королевой, и составил письма от имени своего брата и от моего имени, которые он намеревался показать королеве.

…В них я увидел руку г-на Бэкона – он, по своему обыкновению, умолял… Я знаю, что эти письма видел г-н секретарь Сэсил…)

Бывший друг продолжал бороться с Эссексом даже после его казни. В апреле 1601 года, выполняя волю королевы, Бэкон издал “Practices and Treasons attempted and committed by Robert Late Earl of Essex and his Complices, Against Her Majesty and Her Kingdoms” (Методы и измены, предпринятые и совершенные Робертом последним графом Эссексом и его соучастниками против Ее Величества и ее Королевства). Зато потом, после смены власти, он издаст в свою защиту так называемую “Apologie, In Certaine Imputations Сoncerning the Late Earle of Essex” (Извинение в известных обвинениях относительно последнего графа Эссекса). Там Бэкон объясняет, зачем он подделал письма, жалуется, что королева использовала его в качестве заложника, пехотинца перед конным отрядом, и поставила в трудное положение – его не любят друзья Эссекса за его предательство, и не любила сама королева за его прошлую дружбу с Эссексом.

Суд завершился вынесением приговора. Оба графа были приговорены к смерти: “shall be hanged, bowelled, and quartered. Your head and quarters to be disposed of at her Majesty’s pleasure, and so God have mercy on your souls” (будете повешены, выпотрошены и четвертованы. Ваша голова и части будут выставлены, исходя из воли ее величества, и пусть бог смилостивится над вашими душами).

Генеральный прокурор Эдвард Кок злорадно произнес: “You sought to be Robert the First, but you shall be Robert the Last” (Вы стремились стать Робертом Первым, но вы будете Робертом Последним).

Графу Саутгемптону казнь была заменена на заключение в Тауэре, из которого он был выпущен после смерти королевы новым королем. Своего любимца Елизавета тоже “помиловала” – казнь по приговору, которой Эссекс должен был подвергнут как государственный изменник, она заменила на отсечение головы. 25 февраля 1601 года приговор был приведен в исполнение на глазах у сотни собравшихся (в их числе был и Уолтер Рэли).

Палач отрубил голову графу только с третьего удара. Екатерина, словно опомнившись, послала отменить казнь, но исполнительный Роберт Сэсил успел обо всем распорядится – графа Эссекса уже не было в живых. Абсолютно та же история, что и в случае с казнью Марии Стюарт – вплоть до трех ударов. Да и день для казни королева выбрала не случайно. Можно вспомнить, что 25 февраля 1570 Елизавета была отлучена от римской церкви. Но была и более символическая причина для выбора дня. В 1601 году религиозный праздник Ash Wednesday (Среда Золы/Пепла) пришелся на 25 февраля. В этот день перед началом мессы священник, окунув палец в пальмовый пепел, творит крестные знамения, прикасаясь пальцем ко лбу прихожан, говоря при этом “Remember man that thou art dust and unto dust thou shalt return” (Помни, человек, что ты сотворен из праха и в прах ты вернешься). Это первый день 40-дневного поста перед Пасхой. Смысл обряда – в признании собственных грехов и покаянии. Не зря же Эссекс, положив голову на плаху, прочел первую строку из 51 псалма (50-й в русском варианте Библии), в котором говорится о раскаянии в грехах.

Спустя два года, 24 марта 1603 года, в три часа утра (ночь на староанглийский Новый год) в Richmond Palace на 44-м году правления умирает королева Англии Елизавета.

Похороны королевы растянулись на месяц – Елизавета была похоронена 28 апреля 1603 года. В Англии с XVI века существовала политико-юридическая теория – ее изобрел во Франции для разработки символики королевских похорон Эрнст Канторович, а в Англии развил Эдмунд Плоуден. Суть ее была в том, что у монарха существовало два тела – одно физиологическое, подверженное смерти, другое политическое, бессмертное (само государство) – и в случае смерти первого тела, нить преемственности не прерывалась, поскольку продолжало править политическое тело монарха. Изображение королевы, которое везли впереди гроба с ее телом, и обозначало эту самую вечную власть.

Джеймс в момент смерти королевы находился в Эдинбурге – он был извещен о столь важном событии молодым придворным Робертом Карром, тайно ускользнувшим из дворца и прискакавшим в Эдинбург на лошади. Король Шотландии неторопливо отправился в Лондон, принимать обеспеченную Робертом Сэсилом корону Англии. По протоколу было определено, что Джеймс не должен присутствовать на похоронах, и примет власть только после захоронения смертного тела Елизаветы. В свою очередь Джеймс сам говорил, что не хочет участвовать в траурной церемонии той, кто обрекла его мать на казнь.

Вообще, слухи о том, что Джеймс не намеревается ждать естественной смерти Елизаветы, ходили в политических кругах задолго до марта 1603 года. Есть свидетельства 1598 года, в которых говорится, что Джеймс “не будет ждать, пока плод упадет сам” или “король попытается собрать виноград до того, как он созреет” – и еще несколько подобных высказываний на садовом жаргоне. Но особый интерес представляет для нас почти прямое свидетельство – пьеса “The Revenger's Tragedy” (Трагедия мстителя), которая была представлена в театре “Глобус” в сезоне 1606-7 годов. К этому времени иностранный король Джеймс успел сильно разочаровать англичан – они уже смотрели на годы правления Елизаветы как на золотой век. В 1606 году в Вестминстерском Аббатстве было завершено строительство надгробия Елизаветы, которое осуществлялось по указанию Джеймса. Скульптурное изображение Елизаветы, выполненное с максимальной достоверностью (лицо – с посмертной маски), было идентичным тому изображению, которое использовалось на церемонии похорон. К моменту открытия надгробия для посещения и относится представление “Трагедии мстителя”. В пьесе примечательна сцена, пародирующая знаменитое общение Гамлета с черепом Йорика. Один из персонажей говорит: Duke, cost know Yon dreadful vizard? View it well; `tis the skull of Gloriana, whom thou poisoned's (Герцог, узнаешь эту ужасную маску? Рассмотри ее хорошенько, это череп Глорианы, которую ты отравил). Тогда зритель пьесы понимал, что это – прямой намек на нынешнего короля Джеймса и умершую королеву Елизавету, прозванную Глорианой (славная, восславленная – лат.) другом Уолтера Рэли ирландским поэтом Эдмундом Спенсером.

Еще один важный момент: королева умерла в канун благовещения Девы Марии (the annunciation of the Virgin Mary). Считается, что 25 марта архангел Гавриил принес будущей богоматери Марии благую весть о грядущем рождении сына. Это знаковый день для католиков, последователей Марии Стюарт, которая была казнена протестанткой Елизаветой.

Само имя Mary, Maria восходит к Miriam, которое состоит из двух еврейских слов mar (горький) и yam (вода, море) – горькая, морская вода. Такое имя носила сестра библейских Моисея и Аарона, которые провели еврейский народ через Красное море при бегстве из Египта. Имя “Мария” всегда связывалось с водой, с морем. В средневековой Англии существовал культ св. Марии Цыганки (Марии Иаковлевой, Марии Египетской), прибывшей в 44 году от Р. ХР. в Западную Европу вместе с Марией Магдалиной. Эта Мария стала прототипом русалок и часто изображалась с рыбьим хвостом, а в легендах о Робин Гуде она предстает как дева Марианна. Символом св. Марии была створка раковины, и даже сегодня паломники к могиле св. Иакова несут с собой раковины жемчужниц. Здесь для полной картины нужно упомянуть, что сын Марии Стюарт шотландский король Джеймс (Иаков) родился “в сорочке” (обернутым плацентой), что по поверью того времени оберегало его от смерти в воде.

19 июля (по другим сведениям – 16-го), за неделю до коронации Джеймса, Уолтер Рэли был арестован по обвинению в заговоре против Джеймса с целью привести на английский трон кузину Джеймса Арабеллу Стюарт. Многое указывает на то, что Рэли подставил его бывший товарищ по антиэссексовской коалиции Роберт Сэсил, который сумел убедить Джеймса в своей лояльности и, самое главное, обеспечил Джеймсу наследование английского трона. История с заговором темная – без дополнительных предположений невозможно объяснить, зачем Джеймсу и Сэсилу понадобилось устранять Рэли с политической арены. Бывший Капитан гвардии был не просто арестован. 17 ноября 1603 года начался суд, но из-за неподготовленности бумаг он был перенесен на 19 ноября – и этот суд приговорил Уолтера Рэли к смертной казни за государственную измену. Однако казнили Рэли только через 14 лет. Все эти годы он провел в Тауэре, написал “Историю мира” и другие произведения, был учителем принца Генри, сына короля Джеймса, занимался алхимическими и химическими исследованиями, в 1616 году убедил Джеймса отпустить его в экспедицию за золотом, вернулся из нее, потеряв сына и не найдя золота, и только тогда, по требованию испанского короля, (которого Рэли умудрился обидеть, ограбив по пути испанские поселения) Джеймс приказал привести свой давний приговор в исполнение. Все время, которое Рэли провел в заключении, он, как приговоренный к смертной казни, официально считался находящимся в состоянии гражданской смерти, попросту, умершим. Зачем Джеймсу понадобилось изолировать человека, помогшего ему взойти на трон? Рэли давно расчищал путь для шотландского короля – сама смерть Эссекса, который в случае успеха мог перехватить английскую корону, была большой услугой Джеймсу. Авантюрист, ученый, мистик, поэт и друг поэтов, один из главных членов “Школы тьмы” (в которую входил и Кристофер Марло), Уолтер Рэли был обижен на королеву с тех пор, как она предпочла его общество обществу молодого Эссекса. Если учесть, что он был специалистом по приготовлению ядов, то напрашивается предположение, что Джеймс и Сэсил задвинули в Тауэр одного из активнейших своих помощников в деле передачи власти от династии Тюдоров династии Стюартов – того самого садовника, который “снял плод”, не дожидаясь его зрелости. Но это всего лишь предположение, на котором не собираюсь настаивать. А для полноты картины добавлю один факт – королева в дни своей расположенности к сэру Уолтеру называла его Water (производное от Walter) …

Конечно, для полноценного научного исследования нам понадобиться положить в основу пару аксиом. Это касается начальных условий – пространственно-временных координат, в которых развивается представление г-на Шекспира. Примем как само собой разумеющееся, что место действия – вовсе не Датское королевство, но Англия; время действия пока зададим примерно: пусть это будут последние 15 лет правления королевы Елизаветы I – с 1587 (год казни Марии Стюарт) по 1603 (год смерти Елизаветы и коронации Джеймса I Стюарта).

Начнем, как и условились, с главного действующего лица выбранного нами исторического отрезка. Нам требуется найти в пьесе “Гамлет” героя (здесь этот герой не обязательно главный), совпадающего по своим признакам с королевой Англии Елизаветой Ι Тюдор. Не самая трудная задача, скажете вы. И будете не совсем правы, потому что одно дело указать отдельные точки соприкосновения героя и прототипа, и другое – доказать совпадение их контуров. Королева Англии Елизавета и королева Дании Гертруда (Гертрад) имеют (если опираться только на версию Горацио) на первый взгляд лишь одну общую черту – обе женщины суть королевы. В остальном их жизненные пути сильно различаются. Если Елизавета никогда официально не была замужем и не имела законных детей-наследников, то Гертруда (по версии Горацио) 30 лет прожила в законном браке с королем Гамлетом, родила по-меньшей мере одного сына – принца Гамлета. Однако, уточняя биографии этих двух женщин, мы можем сблизить их до полного слияния.

Как было установлено, имена Gertrad и Fortune имеют один корень носить, быть беременной и отличие их в контексте пьесы всего лишь отражает саркастическую позицию автора. Намек на то, что Фортуна покровительствует благопристойным женщинам, бывшим один раз замужем, в совокупности с прибавлением Фортуна – шлюха, проститутка, – этот намек лишь окончательно сближает два имени. Мы понимаем, что под Фортуной подразумевается Гертруда, помещенная в таком виде в псевдомифический кусок о гибели Трои – причем, как главная виновница этой гибели. Здесь и происходит полное слияние Гертруды и Елизаветы. Что касается Фортуны, то и это божество имеет отношение к Елизавете. Как поэт Эдмунд Спенсер обозначил королеву Глорианой, так и Уолтер Рэли свою поэму “К королеве Елизавете” начал словами “Fortune hathe taken away my love” (Фортуна отняла мою любовь). Можно подумать, что здесь содержится жалоба на богиню удачи, отвернувшуюся от Рэли, в результате чего он потерял расположение королевы. Однако жалоба в разных вариантах содержится в каждой строке поэмы, и везде упоминается Фортуна, отнявшая любовь, счастье и другие удовольствия, связанные с некоей женщиной. Стоит вспомнить один факт из биографии Рэли – его тайную женитьбу в 1591 году на дочери первого посла во Франции Бесс Трокмортон. Узнав о ней, королева арестовала Рэли.

Именно по этому поводу он печалится в поэме: “…Will I leaue my loue in fortunes hand (…) fortune, that rules the Earthe and earthly thinges” (…Я оставлю мою любовь в руках у фортуны (…) той фортуны, что управляет Землей/Страной и земными вещами). За свою свободу и возможность жить с любимой, Рэли пришлось отдать целый корабль с трофейным испанским золотом ценой в полмиллиона (!) фунтов. Становится ясно, что в поэме под именем Фортуны выведена королева Елизавета, и Шекспир воспользовался изобретением Рэли (между прочим, это не единственная скрытая цитата из Рэли в пьесе – и мы еще встретимся с этими отсылами). Фортуне служит Горацио, Фортуна состоит в близких отношениях с Розенкранцем и Гильденстерном – и в дальнейшем соотнесение Гертруда-Фортуна-Елизавета поможет нам в идентификации этих персонажей.

Как мы уже убедились, для сближения типа и прототипа Шекспир пользуется перекрестной шнуровкой смысловых нитей – сведения о реальном лице и о литературном герое дополняют друг друга, и литературный текст становится историческим документом. В частности, отождествив Гертруду и Елизавету, мы получаем литературное подтверждение вины Елизаветы в смерти Марии Стюарт, и, одновременно – первое предположение о идентичности Гекубы и Марии. Имя убийцы – Пирр (производное от Пирра – рыжеволосая), сразу отсылает нас к ярко-рыжей Елизавете, по воле которой королева Шотландии вначале была лишена короны, а потом и жизни.

В “Мышеловке” Гамлет называет имя герцогини-королевы – Baptista (Крестительница), которое также можно с уверенностью отнести к одной из характеристик Елизаветы, считавшейся лидером антикатолической, антиримской Реформации, монархом, по-настоящему утвердившим в Англии протестантизм. Это направление христианства основывается на трех главных принципах: спасение личной верой, священство всех верующих, исключительный авторитет Библии. Говоря проще, каждый христианин, будучи крещеным, получает право проповедовать и общаться с Господом без посредника в лице Церкви. Из всех таинств, протестантизм оставил только крещение и причащение, богослужение заключается в проповеди, молитве и пению псалмов. Хотя в Англии в XVI веке развитие получил не чистый протестантизм, а его гибрид с католическим догматом о спасающей силе церкви (англиканство), тем не менее, королева Елизавета в глазах римской церкви была врагом католического мира. Таким образом, звание Крестительницы принадлежит все той же Елизавете, а принцип спасения личной верой еще всплывет, когда мы будем разбирать конец этой историко-литературной драмы.

Clowne Looke you, heres a scull hath bin here this dozen yeare, Let me see, I euer since our last king Hamlet Slew Fortenbrasse in combat, yong Hamlets father, Hee that's mad. (Смотрите, вы, наследник черепа/здесь череп, который пробыл здесь эти 12 лет, Дайте мне посмотреть, я здесь с тех пор как наш последний король Гамлет убил Фортинбрасса в схватке, молодого Гамлета отец/отца, того, который сошел с ума.)

Ham. I mary, how came he madde? (Вот оно что, и как он сошел с ума?)

Clowne Ifaith very strangely, by loosing of his wittes. (Действительно очень странно, потеряв его мысли.)

Ham. Vpon what ground? (На какой почве?)

Clowne A this ground, in Denmarke. (На этой почве, в Дании.)

О чем мы сейчас узнали? О том, что молодой Гамлет является наследником некоего человека, умершего 12 лет назад – на его череп желает посмотреть шут, говоря о последнем короле Гамлете. Шут говорит еще и о том, что убитый старым Гамлетом Фортинбрасс есть отец молодого Гамлета, и этот отец сошел с ума в Дании. Вы скажете, что все это неясности английской фразы, вырванной из контекста? Но вот любопытная историческая справка: Граф Босвелл (Bothwell), третий муж Марии Стюарт, отец рожденных ею в 1567 году близнецов, меньше чем через год после его бегства был пойман в Дании и заключен в тюрьму датской крепости Dragsholm. Прикованный к столбу в полусогнутом состоянии, он провел в темноте и грязи десять лет, сошел с ума и умер в 1578 году.

Что же получается, перед нами – череп графа Босвелла, и, значит, действие на кладбище происходит в 1578+12=1590 году? Не будем спешить и проверим еще один тайник, в котором для верности Шекспир запрятал недостающую информацию про отцов Гамлета. Нам поможет та путаница времен, которую внесли Гамлет с Офелией, говоря о том, сколько месяцев прошло со дня смерти отца Гамлета. “Дважды два месяца” – говорит Офелия. “Не прошло и двух месяцев” – тут же вставляет Гамлет. Два месяца, как мы помним, задано с самого начала в поэтической, горацианской части пьесы – то есть в условном, сценическом пространстве. Примем же эти два месяца как условное обозначение реального срока, прошедшего со дня смерти старого Гамлета. Тогда мы имеем полезную информацию о том, что есть еще один срок со дня смерти отца Гамлета – четыре месяца – то есть в два раза больший. Так как мы уже знаем, что у Гамлета было два отца – Гамлет-старший (отчим) и Фортинбрасс (родной), нужно выяснить, кому из них какой срок принадлежит. Можно сразу сказать, что Фортинбрасс был убит старшим Гамлетом, поэтому срок в четыре месяца относится к нему. Тем не менее, поверим наши нехитрые догадки реальностью. Гамлет говорит:

1984-9 “…die two months agoe, and not forgotten yet, then there's hope a great mans memorie may out-liue his life halfe a yeere, but ber Lady a must build Churches then, or els shall a suffer not thinking on, with the Hobby-horse…” (…умереть два месяца назад и не быть забытым еще, тогда есть надежда, что память о великом человеке переживет его жизнь на полгода, но для этого, клянусь Леди, он должен строить церкви, или же будет наказан забвением, как тот дурак, шут/театральная маска лошади…)

О ком идет речь? Известно, что Роберт Дадли был очень набожным человеком, имел прозвище “друг пуритан” и, будучи в силе, построил множество церквей. При дворе и в народе Дадли слыл brainless (безмозглым), и был главным королевским конюшим (Master of Horse). Именно о Дадли, идентифицированном нами как старый Гамлет, говорит Шекспир устами молодого Гамлета, перечисляя все эти признаки.

Тем не менее, полной ясности с датами пока нет. Встает проблема соотнесения реальной хронологии с течением литературного времени. И вот тут нам пригодится Полоний, прототипом которого все исследователи единодушно называют Уильяма Сэсила, лорда Берли. (В дополнение к историко-литературным параллелям можно привести сходство имен: Cecil – мясная фрикаделька, Burleigh (Burly) – толстый, дородный, и Polonius от Polony – варено-копченая свиная колбаса.)

Давайте попробуем выстроить общую историко-литературную хронологию и с ее помощью все расставить по своим местам. Поможет нам в этом смерть Берли-Полония. Уильям Сэсил умер в 1598 году. Осмелимся предположить, что и в пьесе Шекспира двойник старого Сэсила Полоний ушел в мир иной в том же самом году. Что нам дает такое временное совмещение? Вспомним, что разговор Гамлета и Офелии во время спектакля происходил за какой-то час до того момента, когда Гамлет проткнул шпагой гобелен, за которым скрывался Полоний. Тогда получается, что сроки, отсчитываемые от смертей двух отцов Гамлета, из условно-сценических легко превращаются в настоящие, измеряемые годами. Все тот же принцип уравнения – смерть старого Гамлета = Дадли случилась “2 месяца” назад или 1598 – 1588 = 10 лет назад; значит, смерть настоящего отца Гамлета произошла “2х2 месяца” или 2х10=20 лет назад, в 1588 году – отсюда получаем реальный год смерти реального отца принца: 1598 – 20 = 1578 – что совпадает с годом смерти в датской тюрьме сошедшего с ума графа Босвелла_. Как видим, элементарная арифметическая проверка принесла удовлетворительное подтверждение наших подозрений об идентичности временных шкал истинных и литературных событий. Теперь мы можем, опираясь на эту хронологию, продвинуться дальше.

Принц Гамлет = Роберт Деверо, 2-й граф Эссекс. Пока что это начальное уравнение, которое должно быть подтверждено или опровергнуто дальнейшей чередой сравнений.

Для сравнения: 1598 год – первая публикация пьесы Шекспира “Ричард ΙΙ”, и смерть лорда Берли. Роберт Эссекс отправляется в Ирландию на подавление восстания графа Тирона. Есть свидетельства, что на самом деле Эссекс с большой неохотой поддался на уговоры Бэкона, и что это назначение было организовано партией Роберта Сэсила с целью удалить графа от королевы и сделать все, чтобы героя Кадиса постигла в Ирландии неудача.

Этих indifferent children of the earth (неразличимых детей земли) зовут во всех трех первых редакциях по-разному. 1603 – Rossencrast and Gilderstone; 1604 – Rosencraus and Guildensterne; 1623 – Rosincrance and Guildensterne. Как мы знаем, эти два имени взяты Шекспиром из жизни. У него было минимум два источника. Первый – граф Ратленд, который учился с двумя датчанами, носившими эти фамилии. Второй источник – датский астроном Тихо Браге (наблюдения которого послужили Кеплеру эмпирической основой для его знаменитых законов). В 1590 году Тихо прислал английскому ученому Томасу Сэвилу свою книгу и четыре копии своего портрета с фамильным гербом, где значились имена его предков – Sophie Gyldenstierne и Erik Rosenkrantz. Этот путь импорта имен кажется мне более вероятным, поскольку Тихо был популярен в английских аристократических кругах, где было модным увлечение астрономией. Еще один плюс в том, что два имени связаны одним человеком, их носители – муж и жена, та самая “единая плоть”. И эту неразлучность Шекспир постоянно подчеркивает. Вот несколько наиболее ярких примеров из того множества намеков, рассыпанных автором по тексту.

В редакции 1603 года о единстве говорится открытым текстом: король, отправляя Гамлета в Англию, добавляет, что Розенкранц и Гильденстерн поедут вместе с ним. Вот как это выглядит в оригинале: “Lord Rossencrast and Gilderstone shall goe along with you”. Здесь мы видим одно (пусть и двойное) имя – лорд Розенкранц и Гильденстерн – поскольку, судя по тексту, оба они лорды (Lordes в ремарках).

Обратите внимание – впервые они появляются вместе с королевской четой. Но это заметим на будущее. Теперь же выясним, что за таинственное слово добавлено к нашей загадочной парочке? Иногда Шекспир вводит его (но разделенное – Cum aliys – и обособленное запятой) в значении “и другие”. Здесь же оно выглядит как имя или прозвище Гильденстерна. Вот как оно раскладывается на латинские составляющие: Cum – одновременно, заодно, aliys (искаж. alius) – другой, иной, второй, подобный. Получается, что вслед за монархами входит Розенкранц и с ним Гильденстерн как его вторая ипостась, одновременное подобие.

Теперь не избежать перевода фамилий – для начала Гильденстерна. Разные написания дают разные смыслы. Первое Gilderstone означает позолотчик камня, второе Guilderstone – тот, кто создает гильдию, союз, общество камня. С одной стороны, речь может идти о философском камне, который по убеждению алхимиков может превращать любое вещество в золото. С другой стороны мы имеем основателя общества масонов, вольных каменщиков. Тогда Rosencraus, Rossencrast или реальный Rosenkrantz есть лишь иная (или первоначальная) транскрипция слова Rosicrucian, Rosenkreuz, означающего члена Братства Розового Креста (Розенкрейцеров).

Историю этого знаменитого мифического ордена мы не будем здесь рассматривать. Скажем только, что первые упоминания о нем относятся к концу XVI-началу XVII вв., корни его лежат в алхимико-астрологических теориях того времени, а само учение Розенкрейцеров положило начало идеологии масонства. В Англии основы розенкрейцерства и масонства заложил Фрэнсис Бэкон – в своем труде “Новая Атлантида” он описывает страну розенкрейцеров, провозглашая их общество орденом строителей Дома Соломона. Автором первых книг Розенкрейцеров считается немец Иоганн Валентин Андреа Херренберг (1586-1654), теолог из Вюртемберга, однако его авторство подвергается сомнению. С другой стороны в книге Роберта Бертона “Анатомия Меланхолии” (1621) в одной из сносок упоминается имя “Иог. Валент. Андреа, Лорд Веруламский”. Но титул Baron Verulam (барон Веруламский) носил Фрэнсис Бэкон. Кажется, намеков достаточно, для того, чтобы понять, кого я подозреваю – или прозреваю – за маской лорда Guildensterne and Rosencraus. Для сомневающихся – еще одно маленькая лингвоиллюстрация: в начале XVII века в Центральной Европе существовало алхимическое течение Gold und Rosenkrenz – Золотой и Розовый Крест. И я уже не могу с уверенностью утверждать, кто у кого позаимствовал имена и названия. Во всяком случае, я почти уверен, что предки Тихо Браге древнее ордена Розенкрейцеров, миф о котором рождался на глазах Шекспира.

“…this most excellent Canopie the ayre, looke you, this braue orehanging firmament, this maiesticall roofe fretted with golden fire, why it appeareth nothing to me but a foule and pestilent congregation of vapoures” (Этот наиболее чудесный полог, свод воздуха, смотрите, этот превосходно подвешенный небесный свод, эта величественная кровля, изъеденная золотым огнем, почему это не являет мне ничего кроме дискредитации и смертоносного собрания болтунов).

В 1603 году Гамлет говорит короче: “Yes faith, this great world you see contents me not, No nor the spangled heauens, nor earth nor sea, No nor Man that is so glorious a creature, Contents not me” (Действительно, этот великий мир, видите ли, не удовлетворяет меня, ни украшенные блестками небеса, ни земля ни море, ни человек/мужчина, который есть такое славное творение, не удовлетворяет меня”.

Можно воспринять это glorious a creature и как творение Глорианы – тогда, присовокупив установленное отношение Р-Г к половым органам Фортуны, можно подтвердить выводы бэконианцев о том, что Фрэнсис Бэкон все-таки был тайным сыном Фортуны-Глорианы-Елизаветы.

Rosin. Why then your Ambition makes it one… (Это ваше честолюбие/властолюбие делает ее такой).

Guil. …dreames indeed are Ambition… (…мечты действительно есть властолюбие…)

Rosin. Truely, and I hold Ambition of so ayry and light a quality, that it is but a shadowes shadow. (Истинно, и я держу властолюбие за такую воздушную и легкую сущность, что оно есть не что иное, как тень теней).

Дело в том, что слово Ambition здесь действительно знаковое, окончательно привязывающее парочку, рассуждающую о вреде честолюбия к нашему философу. Первая работа под именем Фрэнсиса Бэкона вышла в 1597 году, (переиздана в 1601-м). Это было собрание нравственных эссе “Colours of Good and Evil” (Цвета Доброго и Злого), посвященное брату Энтони. Одно из эссе называлось “of Ambition” и, кажется, прямо предназначалось герою тогдашнего времени и хозяйке Англии. Вот небольшой отрывок:

“But yet it is less danger, to have an ambitious man stirring in business, than great in dependences. He that seeketh to be eminent amongst able men, hath a great task; but that is ever good for the public. But he, that plots to be the only figure amongst ciphers, is the decay of a whole age”. (Но все же меньшая опасность иметь честолюбивого человека, активного в деле, чем великого – в зависимости. Тот, кто стремится стать выдающимся среди способных людей, ставит великую задачу; и это даже хорошо для публики. Но тот, кто составляет заговор, чтобы быть единственной фигурой среди ничтожеств, является распадом целой эпохи).

Кстати, третье написание фамилии – Guyldensterne – грубо говоря, золотая корма/задница – может указывать на известную гомосексуальность как Фрэнсиса так и Энтони Бэконов, но после определения героя через поддельные письма и выдержки из бэконовских эссе, я могу спокойно отбросить натянутые рассуждения на тему этой двойной фамилии и ее связи с Розенкрейцерами. Особенность любого научного исследования в том, что первоначальные предположения часто оказываются неверными, но выводящими на верный путь. Хотя, вполне возможно, что и такая версия имеет право на существование.

Как Полоний изображал в университетском театре Юлия Цезаря, так и лорд Берли держал в своих руках государственные поводья, оставаясь при этом королевским министром (однако нет никаких сведений о том, что он когда-нибудь был в фаворе у Елизаветы как мужчина). Если еще учесть, что лорд Берли страдал подагрой, а имя Claudius происходит от claudus (хромать, ковылять), то вот вам и второй муж Гертруды. Хотя Полоний и король Клавдий выглядят как два разных персонажа и в некоторых сценах присутствуют вдвоем, но в прозе они между собой не разговаривают, и можно предположить, что перед нами – одно и то же лицо, называемое по-разному в зависимости от той ипостаси, в которой в данный момент это лицо находится – придворного или играющего роль императора. Вот и убивает Полония “Брут” – его бывший опекаемый, по сути, приемный сын молодой Гамлет. Еще одно дополнение – в редакции 1603 года Полоний носит имя Corambis, что в переводе с латыни дословно означает прилюдно, на глазах у всех удвоенный, раздвоившийся.

Я всего лишь показал для примера одно из тех предположений, которые, сыграв роль строительных лесов, отпали, будучи исключенными. Вернемся к так и не определенному Клавдию. Само это императорское имя вводит нас в соблазн перевести на нашего короля качества римского императора Клавдия (единственное историческое лицо с этим именем, вызывающее у нашего читателя хоть какие-то воспоминания). Однако сейчас я делать этого не буду, хотя этот император (правил между Калигулой и Нероном) поначалу заинтересовал меня тем, что женился на собственной племяннице – в этом я видел намек на Офелию. Но потом появились более интересные кандидаты. Например, был еще Клавдий ΙΙ, о котором мы помним в связи с праздником св. Валентина. Император издал указ о запрете на свадьбы и помолвки, когда у него возникли проблемы с набором солдат в армию. Священник Валентин тайно венчал влюбленных, за что и поплатился – был казнен 14 февраля. В “Гамлете” к этим событиям отсылает песенка Офелии “Назавтра Валентинов день…”. В реальной жизни можно найти параллель с поступками Елизаветы, которая очень гневалась, когда ее фавориты и просто приближенные мужчины женились без ее ведома (Роберт Дадли, граф Эссекс, граф Саутгемптон, Уолтер Рэли и др.). Это первый, пока слабый намек на связь имени Клавдий с королевой Елизаветой. Есть и второй, более сильный, который содержится в овидиевских “Фастах” (книга 4). Овидий (любимый и наиболее цитируемый Шекспиром античный автор) пишет:

Эта самая Клавдия Квинт (Пятая – почти Queen)) попросила у богини о принародном чуде в доказательство ее непорочности, и та помогла ей – слегка потянув за канат, Клавдия сдвинула застрявшую в обмелевшей реке ладью. Таким образом, информация, заключенная в имени Клавдий, определенно указывает на “девственницу” Елизавету, легко ведущую корабль своей страны, наказывающую при всей своей девственности неверных ей мужчин. Здесь самое время еще раз вспомнить о той ремарке, объявляющей появление королевской четы. Enter Claudius, King of Denmarke, Gertradt he Queene. На самом деле, королеву зовут не таким трудным именем Gertradt. Просто в выражении Gertrad the Queene допущена намеренная опечатка – определенный артикль the разделен таким образом, что у королевы Gertrad появилась лишняя буква (t) и мужские признаки (he). Опечатка это или нет, но определенный артикль проставлен только перед королевой и легализует в монаршей чете только королеву, а неопределенный король Клавдий превращается лишь в прибавку к имени королевы, становится тем самым политическим телом, абстрактным носителем властных полномочий.

(перевод Лозинского)

О ком, скажите, как не об Эссексе, попытавшимся стать королем, идет здесь речь? После требования Лаэрта: “Ты, мерзостный король, верни отца мне!”, королева пытается утихомирить буяна: “Calmely good Laertes.” (Тише, добрый Лаэрт.) И Лаэрт реагирует совершенно неожиданно:

2860-1 That drop of blood thats calme proclames me Bastard, (Вот та капля крови, которая тихо провозглашает меня незаконнорожденным,)

2862 Cries cuckold to my father, brands the Harlot, (Объявляет рогоносцем моего отца, ставит клеймо шлюхи)

2863 Euen heere betweene the chast vnsmirched browe (даже здесь, между целомудренными/чистыми бровями)

2864 Of my true mother. (Моей честной/настоящей матери.)

Однако пишет эти строки Горацио, и у него есть причины скрывать правду. Здесь явная попытка убедить читателя, что Летиция Деверо и была истинной матерью нашего героя. Этот вставной эпизод вызывает вопросы – зачем и кем он был вставлен во второе издание пьесы, кто хотел перевести стрелки с одного героя на другого? Скорее всего, это сделал сам автор в целях более глубокой конспирации. На это указывает тот факт, что Лаэрт все же определен в прозе достаточно точно.

Характеристика, данная ему Офелией, представляет собой перечень конкретных признаков. По ее словам Лаэрт – фальшивый Стюарт, укравший дочь своего хозяина человек, склонный к гомосексуализму, носящий траву руту как геральдический знак, подаренный ему, как “сыну престола”. Этого более, чем достаточно, чтобы соединить Лаэрта с графом Ратлендом. Имена типа и прототипа анаграмматически схожи – Laertes и Rutland; в первой редакции его имя Leartes (искусник) – а Ратленд был дважды Master of Art; граф имел склонность к гомосексуализму и страдал от приобретенного сифилиса; он был назначен Управляющим Шервудского леса (Steward of Sherwood Forest).

(Удивительно, как это место про фальшивого Стюарта комментирует в шекспировском 8-томнике А. Смирнов: “Это лживый дворецкий…” – намек на какую-то балладу”. Уж лучше промолчать… На самом деле Офелия вспоминает о том, как началась династия Стюартов. В 14 веке в Шотландии правили Брюсы (BRUСE, BRUSE, BRAOSE – почти BRASSE!), и последним королем этой династии стал Давид II, сын Роберта I. Дочь Роберта Маргери вышла замуж за Уолтера Стюарта, 6-го Высшего Блюстителя Шотландии (Walter the Stewart, 6th High Steward of Scotland) – должность была такая, постепенно ставшая фамилией, поскольку передавалась по наследству. Именно сын Уолтера Стюарта и Маргери Брюс стал после смерти Давида ΙΙ в 1371 году королем Шотландии Робертом ΙΙ Стюартом.)

Титул же графа Rutland образован от слова Ruta (рута), и, наконец, он женился на Елизавете Сидни, дочери Филипа Сидни (Орфея) и падчерице Роберта Эссекса – любой из них годится на роль “хозяина” – хотя доказательств королевского происхождения теперь больше у Эссекса, но Филип считается сыном Елизаветы от испанского короля, который и стал его крестным отцом. К этой женитьбе относятся слова Офелии о геральдической траве руте – “для тебя и немного для меня”. Нелишне добавить, что Ратленд свидетельствовал в суде (triall) против Эссекса, и поединок Гамлет-Лаэрт, на который вызывает Гамлета Острик есть отголосок этого суда и предательства (тот самый отравленный клинок Лаэрта). И еще – граф Ратленд за участие в восстании Эссекса не был сурово наказан. Именно о королевском прощении сына престола, который в воскресенье 8 февраля шел вместе с Эссексом, говорят нам слова о Прощенном Воскресении.

Графа Ратленда некоторые исследователи считают не только кандидатом в Шекспиры, но и сыном королевы Елизаветы. И Шекспир свидетельствует в пользу версии родства Елизаветы и Роджера Мэннерса, графа Ратленда. Кроме установленной принадлежности Лаэрта к королевскому символу – Солнцу, обнаруживаются и другие доказательства. В стихотворной части есть важный момент: король спрашивает, чем Лаэрт докажет, что он сын своего отца. И Лаэрт отвечает: “To cut his thraot i'th Church. (Перережу его (Гамлета – И. Ф.) горло в церкви). Но мы уже знаем, что Пирр убил Приама в храме возле алтаря, а под кличкой Пирр в нашем деле проходит королева Елизавета. В прозе тоже есть указание. Как мы помним, травы из венка Офелии – укроп и водосборы, соотносятся с парой Феникс и Голубь. Поэме Роберта Честера “Жертва любви или Плач Розалины”, в которой говорится о смерти любовной пары Phoenix and Turtle, посвящено много работ (и книга Ильи Гилилова), но исследователи так и не пришли к единому мнению. Здесь не хватит места для анализа этой поэмы, но прошу поверить на слово, что метод уравнения, примененный в данной работе, дал в случае “Жертвы любви” однозначный результат – под именами Феникса и Голубя автор скрыл королеву Елизавету и ее тайного мужа Роберта Дадли – и поведал он о высокопоставленных любовниках не с подобающим пафосом, но с издевкой.

(Немного об авторе все же нужно сказать. Личность Роберта Честера (Robert Chester), “переводчика” этой поэмы “с прекрасного итальянского” всеми исследователями искалась в окружении Шекспира. Однако был в XII веке английский переводчик Роберт Честер, переводивший алхимические тексты с латыни на английский. Сама поэма сделана, как заметил Антон Нестеров, в виде трактата по алхимии. Так что за именем “переводчика” скрывался другой человек. И возможно, намек на него содержится в самой фамилии переводчика – ведь Chest означает класть в гроб – и почему бы не предположить, что это все тот же хитрый могильщик из Гамлета, до которого еще дойдет очередь. Если же учесть, что другой исторический персонаж граф Роберт Честер является одним из главных кандидатов в прототипы знаменитого Робин Гуда, а песенки Офелии имеют явные отсылы к балладам о Робин Гуде, то ясно, что в данной работе мы не сможем проследить все нити, связывающие ситуацию “Гамлета” с ситуацией “Жертвы любви…”)

Что касается Офелии, то отношение автора к данному персонажу не очень хорошее. Это отражено даже в имени. Есть два варианта происхождения Ofelia, Ophelia: либо от offal (с XIV в.) – отбросы, либо от ophello – накопление, выгода. Второй вариант более достоверен, ведь сама Офелия укоряет себя за жадность, говоря о дочери хлебника, превращенной в сову. И, действительно, судя по обвинениям Гамлета, она лишилась девственности в обмен на обещания королевского отпрыска на ней жениться. Так и случилось, но, по сведениям различных источников (Гилилова в том числе), Лаэрта-Раленда пришлось долго уговаривать, и, думаю, последнее веское слово было за королевой-матерью. Может быть, пока Ратленд был другом Эссекса, это дело было почти семейным, но после предательства знающий подробности Шекспир, который был явно на стороне Эссекса, не мог написать доброжелательно об этой парочке.

How should I your true loue know from another one, (Как отличу я вашего истинного любовника от кого-то другого,)

By his cockle hat and staffe, and his Sendall shoone. (По его раковине на шляпе и жезлу, и его сандаловым туфлям)

Первая строка этой песни – прямая цитата из стихотворения Уолтера Рэли “As you came from the holy land of Walsingham” (Когда ты шел из святой земли Уолсингем) – там, в ответ на вопрос, путник отвечает: “How shall I know your true love, That have met many one” (Как отличу я твою истинную любовь, одну среди многих встреченных). Возможно, это всего лишь расхожий поэтический оборот того времени. Но ссылка на стихотворение Рэли дает нам название святой земли Уолсингем, но это и намек на Фрэнсис Уолсингем, жену графа Эссекса. Вторая же строка песенки Офелии говорит о раковине на шляпе этого возлюбленного – символе воды, который сразу относит истинного любимого Гертруды-Елизаветы к роду Марии Стюарт. Как мы знаем, граф Эссекс был фаворитом стареющей Елизаветы – и для тех, кто считал его ее сыном, всегда было трудно объяснить, зачем “мать” на глазах у придворных изображала отнюдь не материнскую любовь к “сыну”. Теперь, зная, что он был сыном другой королевы, мы можем позволить нашим историко-литературным героям быть любовниками, или изображать таковых.

2938 Oph. For bonny sweet Robin is all my ioy. (В красивом сладком/любимом Робине вся моя услада.) (…)

2948-9 God a mercy on his soule, and of all Christians soules (Бог смилостивится над его душой, и над всеми христианскими душами.)

Последняя строчка – прямая цитата из смертного приговора, вынесенного Эссексу. Первая же строка – цитата из ирландской песенки, но нам важен этот “сладкий Робин” – так звала Елизавета своего Роберта Дадли, так она звала потом его пасынка Роберта Деверо, графа Эссекса. И Офелия-Елизавета Сидни-Мэннерс поет о смерти своего приемного отца, графа Эссекса.

У внимательного читателя может возникнуть вопрос – отчего Гамлет ведет со своей приемной дочерью Офелией столь эротические разговоры? На это трудно ответить, оставаясь в рамках общепринятой морали. В те времена приемные дети вовсе не обязательно воспитывались приемными родителями. Сам Эссекс после смерти отца и при живой матери был отдан под опеку Берли и жил в семействе опекуна какое-то время. Известно, что его юную падчерицу Елизавету после смерти ее отца воспитывала тетка Мэри Сидни-Пембрук, и нельзя с уверенностью утверждать, какие отношения были между девушкой и красавцем Эссексом – дочерне-отцовские или женско-мужские (пусть и платонические). Шекспир, как мне кажется, предлагает нам второй вариант…

Острик (хитрые, лживые уста) запутанным слогом сообщает, что король поставил заклад на голову Гамлета – шесть берберийских коней против шести французских рапир. Мелькают палачи, пушки, тюрьма, суд. В предстоящем испытании или суде (triall) Гамлет должен противостоять вовсе не Лаэрту, но самому королю. В разговоре фигурирует опережение на три удара. Гамлет настойчиво советует Острику не снимать шляпу в его, принца, присутствии. Гамлет знает, что Острик – шпион воды.

А вот историческая параллель. Суд приговорил графа Эссекса как государственного изменника к смертной казни через повешение и четвертование принародно, однако королева заменила все это на отрубление головы. Голова Эссекса (как и Марии Стюарт) была отрублена с третьего удара. Шесть французских рапир могут иметь двоякий смысл: в заговоре Бабингтона существовал план убийства Елизаветы – ее должны были заколоть шпагами шесть дворян; либо имелись в виду шпаги шести главных заговорщиков, шедших с этими шпагами и кинжалами в руках впереди толпы во время восстания Эссекса. Что касается шести коней и пушки, тут проще – в то время пушку тянули шесть лошадей в упряжке, и именно так к дому Эссекса была подтянута артиллерия, после чего осажденные сдались. Шляпу уже не обязательно было снимать перед бывшим графом, государственным изменником – так, тюремщик Марии Стюарт после вынесения ей смертного приговора уже не обнажал в ее присутствии голову. А то, что Острик – шпион воды, говорит о том (но тут мы вступаем в область догадок), что под этим именем выведен молодой (14-летний) фаворит короля-гомосексуалиста Джеймса Роберт Карр (слишком много в этом отрывке слов с корнем carr) – тот, кто после смерти Елизаветы первым сообщил королю Шотландии, что он теперь и король Англии. Под именем Острик мог быть выведен и другой человек, но этот человек был шпионом короля Джеймса, и это говорит о том, что крушение Эссекса случилось не без участия его кузена, вернее, сводного брата Джеймса Стюарта. Но такие литературные свидетельства должны проверяться историками – так же, как и указания Шекспира на то, что Гамлет-Эссекс имеет отношение к убийству старого Гамлета-Дадли и Полония-Уильяма Сэсила.

В разговоре двух могильщиков, а потом и могильщика с Гамлетом заключено свидетельство Шекспира о смерти королевы Елизаветы. Судя по всему, сцена на кладбище – это сцена-анахронизм. В ней происходит смешение времен, автор внес туда события, произошедшие уже после казни Эссекса – в частности и смерть Елизаветы, сразу после которой и последовала первая публикация Гамлета. Это о Елизавете-протестантке говорит шут как о той, кого нельзя хоронить по христианскому обряду, потому что она своевольно искала спасения собственной души ( почти дословное изложение первого протестантского принципа). Елизавета не имела права быть похороненной как христианка, поскольку была отлучена от церкви Папой Римским. Когда Гамлет с черепом Йорика в руках говорит о некоей Леди, которая, несмотря на ее грим в дюйм толщиной, “кончит таким лицом” – он говорит о королеве Елизавете, перенесшей в молодости оспу, и всю оставшуюся жизнь носившей толстый яичный грим на лице и на открытой части груди, который к старости королевы достиг толщины почти в дюйм.

Уолтер Рэли появляется в “Гамлете” два раза. Первый раз – в самом начале, в роли Марцелло, судя по его полномочиям, начальника охраны, судя по имени – поэта, к тому же друга или напарника Горацио-Сэсила. Крик сокольничьего, которым Марцелло приветствует Гамлета, отсылает нас к одному из символов Рэли – соколу (так назывался корабль, капитаном которого Рэли впервые участвовал в походе в Америку).

Шут постоянно играет словом to lie – лежать/лгать – а имя Rawleigh звучит как грубая, сырая ложь, и у Рэли есть стихотворение под названием “Ложь”. Шут находится в могиле и ведет с Гамлетом хитрый разговор о том, что это его могила – Рэли же, как мы помним, после смертного приговора был объявлен умершим для мира. А если вернуться к самому началу сцены, к разговору двух шутов, там есть примечательное рассуждение о том, кто прочнее строит – the Mason, the Shypwright, or the Carpenter (каменщик, корабельный мастер, или плотник). Сохранился документ, составленный по заказу Уолтера Рэли, в котором есть перечень профессий, нужных для колонизации Америки. В числе других там указаны Shipwrights, Masons, Carpinters… Вполне возможно, что и верный ответ – прочнее всего строит могильщик – относится к тонкому издевательству над колонизатором Рэли. Просто нужно вспомнить, что английская колония, которую он организовал на американском континенте, через год была найдена пустой – колонисты словно растворились, и считалось, что все были убиты индейцами. Дома, построенные колонистами остались нетронутыми.

Конечно, тема эта слишком обширна, чтобы разрешить ее здесь. Но мы всего лишь сделаем вклад в общую копилку вопросов о человеке, носившем имя Уильям Шекспир. И в “Гамлете” рассыпано много намеков на того, кто приложил руку к созданию этой пьесы. Многочисленные ссылки на Овидия, которого любил и много переводил Кристофер Марло (как перевел он и “Фарсалию” Лукана), монолог, который по просьбе Гамлета читает актер – слегка переделанный отрывок из поэмы Марло “Дидона – царица Карфагена”, и другие аллюзии, отсылают нас к погибшему в 1593 году поэту, ровеснику “страдфордского” Шекспира. Но главный аргумент находится в сцене на кладбище, когда шут-Рэли (близкий друг Марло) говорит о кожевеннике, который, будучи похороненным, не подвергнется тлению все девять лет. А. Барков абсолютно верно указывает, что со времени смерти Марло (1593 год) до регистрации “Гамлета” (1602 год) прошло ровно девять лет, и Марло (по официальной версии сын кожевенника, носивший в поэтических кругах то же прозвище – Tanner – кожевенник) вовсе не умер, а, наоборот, в результате операции тайной службы (агентом которой он являлся) был спасен от преследования Тайного Совета.

Развивая позицию Баркова, добавим к информации о кожевеннике еще одну деталь. Как мы видим из сцены на кладбище, шут не только раскрыл тайну мнимой смерти Марло, но и рассказал о самом главном. Череп знаменитого Йорика, сказителя о королевских подвигах (можно вспомнить такие поэмы Марло как “Тамерлан Великий”, “Эдуард ΙΙ”, “Парижская резня”) – этот череп принадлежит все тому же Марло-кожевеннику, поэту, секретному агенту Уолсингема, пьянице и гомосексуалисту, “катавшему на спине” Гамлета-Эссекса, и дружившему с шутом-Рэли. Но Йорик-Марло вовсе не случайно упомянут здесь – он владеет неким имуществом, отданным ему в залог на срок в 23 года. Напомню, что в тексте использовано слово залог вместо лежать, и эта подмена снимает подозрения, что речь идет, например, о графе Босвелле, умершем, предположим, те самые 23 года назад, если считать, что 1601 – 23 = 1578. Существует другое, более таинственное уравнение.

Имя “Шекспир” впервые появилось в печати в том самом 1593 году. Актер и ростовщик Шакспер умер в 1616 году, после того, как его посетил поэт Бен Джонсон и они вместе выпили вина. В свое время после попойки с Беном Джонсоном также скоропостижно скончался драматург Роберт Грин, посмевший обвинить Шекспира в плагиате. Итак, 1616 – 1593 = 23 года. Тогда получается, что в результате некоего таинственного договора срок жизни несчастного Шакспера был определен задолго до его смерти, и его фамилия была куплена у него для того, кто уже не мог публиковаться под своей собственной. Этому странному договору есть и литературное подтверждение. В 1604 году была опубликована пьеса Марло “Доктор Фауст” (время написания неизвестно). Для исследователей “посмертной” жизни Марло она интересна тем, что в пьесе присутствуют отсылки к тем историческим событиям, которые случились после 1593 года. Нам же сейчас интереснее кусочек договора, который Фауст заключил с дьяволом. А именно – срок, по истечении которого дьявол забирает душу и тело Фауста в свое обиталище. И сроку Фаусту было отпущено – 24 года. Он на год разнится с тем, что определен в “Гамлете” – но этого, сознаюсь, я объяснить не могу – как и того, кто и зачем затеял эту игру, неразгаданную до сих пор. Единственный довод – если в двух книгах разных авторов, выпущенных в одном году будет указан некий срок в 23 года, для знающих людей это станет поводом для сравнений и далеко идущих выводов, чего авторы проекта стремились избежать.

Альбина Исаева, которой я очень благодарен за сотрудничество и помощь в работе над исследованием “Гамлета”, смотрела дальше, чем автор данной книги, уткнувшийся исключительно в одну трагедию Шекспира. Однажды, взяв в руки “Дон Кихота” Мигеля Сервантеса, и начав перечитывать, она сказала: “Это же Шекспир!” Потом оказалось, что подобная мысль об авторстве “Дон Кихота” уже высказывалась, и даже существует книга, и сайт американского автора Петера Зеннера (Peter Zenner “Philip Sidney and Christopher Marlowe were Don Quixote & Sancho Panca”) – хотя его выводы меня не устраивают. Но тогда сравнение показалось необычайно захватывающим, и заставило вчитаться в текст о приключениях Рыцаря Печального Образа и его оруженосца Санчо Пансы. Открылось множество цитат из Шекспира, в частности, из “Гамлета”, биографических подробностей героев, уже известных нам по той работе, которую мы вели. Опять же, из-за невозможности развернуть здесь полную картину (тем более, что исследование далеко не завершено) приведу лишь один отрывок из первой книги “Дон Кихот”, где пленник рассказывает о том, как он попал в плен:

Прежде чем исследование всей книги (а это вовсе не “Гамлет” по объему!) не будет завершено, нельзя сказать, кто есть кто в творении “великого испанца” (имя которого, скорее всего, было “взято в залог” так же, как и у ростовщика Шакспера). Тот же Петер Зеннер пишет, что в романе рассказывается о путешествии Филипа Сидни, в котором мальчик Марло сопровождал его в качестве пажа. Однако, читая “Гамлета”, я как-то привык к точности автора и не могу поверить, что матерый Санчо Панса и есть тот искомый мальчик Кристофер. Дело в романе происходит намного позже упомянутого путешествия, и предварительный сравнительный анализ назначает в кандидаты на главных героев Кристофера Марло, Уолтера Рэли и того же Филипа Сидни, смерть которого и похороны так же подозрительны как смерть и похороны самого Марло. (Даже в “Гамлете” много раз я примерял маску шута-могильщика не на Рэли, а на Сидни, однако сэр Уолтер все-таки перевесил). Все не так просто в этом романе – например, биография Санчо Пансы местами детально совпадает с биографией Сидни, то же самое перекрещивание наблюдается и у Дон Кихота – но пока что я склоняюсь к паре Дон Кихот-Уолтер Рэли (в книге даже описан арест Рэли, его морские сражения с испанцами и другие приключения) и Санчо Панса-Кристофер Марло. Словом, книга требует самого внимательного чтения, конечно в английском подлиннике Томаса Шелтона. Это будет увлекательнейшее путешествие, уверяю вас – нужно лишь набраться терпения и усидчивости. Разрешите воскликнуть: в конце-то концов, могут профессионалы подойти к этому вопросу без предубеждений, или их дело послушно комментировать пыльные тексты окололитературных авторитетов?!

Желая быть добросовестным исследователем, осторожно говорю: на основе этих данных я не могу уверенно заявить, что именно Кристофер Марло был тем человеком, который сегодня известен всему миру как Уильям Шекспир или Мигель Сервантес де Сааведра. Но мне кажется, даже таких крупиц достаточно, чтобы заронить сомнения в душу самого ярого страдфордианца, приверженца традиционного взгляда на главного драматурга человечества.

Я вовсе не утверждаю, что мое прочтение “Гамлета” безупречно, и полностью объясняет все загадки этой пьесы. Сознаюсь – уравнения некоторых героев и сейчас выглядят недостаточно корректно на мой взгляд. Не до конца уверен я в таких решениях как Клавдий = Гертрад, Лаэрт = Ратленд, Могильщик = Рэли. Но к ним я пришел, пунктуально исключив других возможных кандидатов. Если привести все отброшенные варианты, книга увеличилась бы в три раза. Еще раз повторяю – возможно, у кого-то есть факты, мне неизвестные, которые помогут расставить всех героев по своим местам, поэтому я вовсе не против замечаний и корректировок. Однако потребуются очень сильные контрдоводы, чтобы поколебать меня в главном – основные герои не вызывают у меня сомнений, а вся описанная Шекспиром ситуация абсолютно конгруэнтна той исторической драме, которую мы выбрали для уравнения. В этом я уверен – иначе не стал бы писать настоящую книгу.

Решение основного уравнения держится на трех китах – близнецах, рожденных королевой Гекубой-Марией, горбатом Горацио-Сэсиле и поддельных письмах Розенкранца & Гилденстерна-Фрэнсиса Бэкона. Такое совмещение логично выводит нас к историческому открытию (источник – Шекспир!): Роберт Деверо граф Эссекс, считавшийся то сыном Уолтера Деверо, то сыном королевы Елизаветы, оказался сыном Марии Стюарт, одним из двух рожденных ею близнецов (следов второго я так и не обнаружил – видимо он все-таки умер). И недаром Елизавета зло назвала Летицию, приемную мать Роберта, “волчицей” – это был отсыл к Капитолийской волчице, вскормившей основателя Рима Ромула. И тогда Валентинов день в контексте пьесы звучит как римские Луперкалии (14 февраля) – празднества в честь этой самой волчицы.

1. Чтобы не перегружать нашу работу необходимыми, но занимающими очень много места сведениями, отсылаю интересующихся к двум основным источникам:

3. Номера строк даются по полному тексту “Гамлета”, составленному из текстов 1604 и 1623 гг.

4. (Для тех, кто знает английский – пусть вас не смущает странная орфография – например, замена u на v и т.п. – таковы оригиналы XVII века, а работать можно и нужно только с ними – над современными редакциями англоязычные корректоры потрудились так, что местами авторского текста вообще не осталось. Если не списывать подобное на глупость, можно заподозрить долговременное (через века) преследование автора каким-нибудь орденом хранителей тайны.

5. В современных англоязычных редакциях “Гамлета” a good заменено на а god (бог) – почему это сделано, я не знаю, поскольку не англичанин и английским юмором не владею. Однако это слово, пока я не обратился к старым редакциям, успело довольно далеко увести расследование по ложному следу – к известной “Школе ночи”, практиковавшей такие атеистические анаграммы как god = dog.

6. Внимание! A Rosencraus – имя собственное с неопределенным артиклем – и это вовсе не опечатка, как станет ясно при дальнейшем чтении.

7. Кстати, в редакции 1603 года автор письма сообщает точное место, где можно будет найти Гамлета – on the east side of the Cittie (на восточной стороне Сити). Запомним это Лондонское Сити.

8. Альфред Барков уже указал в своем исследовании “Гамлета”, кто скрыт под псевдонимом “Кожевенник”.

9. В тот же день были организованы грандиозные похороны английского поэта и воина Филипа Сидни, погибшего в Нидерландах – по официальной версии это случилось 17 октября, почти за четыре месяца до 8 февраля! Сам по себе этот факт привлекает к себе внимание, и судьба Сидни требует отдельного исследования.

10. Потомок Посейдона Писистрат был блестящим полководцем, оказавшим Афинам неоценимые услуги. Предоставленный в распоряжение Писистрата отряд был вооружен копьями. С помощью этих "копьеносцев" Писистрат захватил в 560 году власть в Афинах, Писистрат известен и тем, что пригласил в Афины рапсодов (исполнителей Гомера) и заставил их по порядку декламировать "Илиаду" и "Одиссею", а писцам записать эти поэмы. При этом были сделаны небольшие вставки в текст в интересах Афин.

11. Интересно, что пьеса “Гамлет” была зарегистрирована 26 июля 1602 года (в годовщину отречения Марии Стюарт ). В связи с отмеченной любовью к совпадению дат можно предположить, что эти два события тесно связаны – хотя, казалось бы, какая связь может быть между лицедейством и королевской властью? Тем более, что регистрация случилась за год до коронации Джеймса, еще при жизни Елизаветы.

12. Гилилов считает, что Фениксом и Голубем были Елизавета Сидни и Роджер Мэннерс – и он прошел совсем рядом от истины, поскольку граф Ратленд имеет отношение к этой паре, но не как один из ее участников, а как сын, рожденный этой парой, о котором говорится в поэме. Гилилову же пришлось назначить наследником весь шекспировский канон, а саму пару – коллективным Шекспиром.