Анатолий Яковлев ©Only You
мы плыли на "Mississippi",
похожем на океан - таком же большом и синем, таком же гонцом всех стран. мы плыли на пароходе. Наматывали винты экватор - и ближе, вроде, ко мне становились ты. все ты, о которых помнил, что память не знает дна. Но лица плавили волны, пассат сбивал имена. мы плыли на пароходе. И капитан не знал, что я при любой погоде вёл. cвой. бортжурнал… А. АршиновуТы для меня, как та старушка -с которой "где же кружка?" и… Но кружка - детская игрушка. "По "трезвяку", да о любви?" Да, о любви. Она позлее, чем кружка: утюгом - ко дну… Кого ебёшь (пардон, лелеешь в груди), боготворя жену? Куда верней - служить искусству: "упал - отжался" - "ай, да, сукин сын!" А чувства - это только чувства с солёным привкусом Афин. Всего важней, на самом деле, что несмотря на зов речной - твой Пушкин-таки не застрелен. Один конец ему - с тобой…. И потому я честно жажду (хотя о чести - между строф), чтоб не проснулся ты однажды от восклицательных стихов. Мудак и менестрель, повеса - чтобы над подлинной рекой, ты не прикрыл от пули сердце нелепой левою рукой. СабинеТы помнишь наш продолговатый Крит?Оранжереи, в ярусах растений, что даже ночью не давали тени, и от жары я пил по-русски - спирт. Не на продажу стерегла цветы, как Полифем - последним окуляром. Их красотою жертвовала ты богам своим. Воистину, солярным! Трудись, жена! Хоть колок и жесток твой труд - хоть на старуху есть проруха. Но опадёт последний лепесток, и - знаю! - следом наше Солнце рухнет. О. ВаленчицСколько стоит нежность? Пораскинь:тысячу порожних километров, миллион шагов по белу свету - не ботинки стопчешь, а мозги. Сколько - жажда? Небослов огня - не исчислить звёздным астрономам! Телефонный мир - такой огромный, что полцарства - только за коня! А надежда - сколько? С суетой вывернутого на изнанку быта - стоит ли разбитое корыто вымученной рыбки золотой?.. Ничего не стоит только боль, что упряма, как сизифов камень - не ухватишь голыми руками - так-таки и тащит за собой… ДженниЯ вспомнил тебя по имени -проклятое МТV! - стареющая богиня, из детской моей любви. Из той, что мужчин из мальчиков отёсывает второпях - что учит, слипая пальчики, любить, как чужих - себя... Ты в белом - и пишешь набело не детски бесстрастный мир. Ты снова венчалась с дьяволом? Опять пила эликсир? О, да! Красота замешана на краске, прочней желтка. Наверное, мир спасла она, когда б не была кратка… Запудренному лицу поклонники - не поклонятся. А белое - лишь к лицу невестам или покойницам. А. МикульскисуНе сыскав по весне подругу(суки ушлые по весне) - кобели скачут друг на друга - и, похоже, довольны вполне. Что ни деется - мир не треснет, шитый швами рифейских скал. Твой Осирис ещё воскреснет, "белокурая бестия", Ал. И бродяжничая Египтом - воспаряет к богам жара! - я видал твои Пирамиды - те, и правда, поют в ветра. Там и правда - живая Хатор - в каждой трещинке бьётся нерв. Но боится фотоаппаратов - вот и спряталась в барельеф. Там и правда - вояка Ибис, как угодья последней вечности, облетает ночную Гизу - аж туристы в мотелях "лечатся". Помнишь - в юности верой пахло? - Так и пахнет воронка мифа! Только - даже Египет - на хуй, коли письма - случайней тифа. Разбежались? Судьба - сугуба: даже Рима Нерон не жёг… Мир тебе! Твоему "суккубу"! Vale! Старый, как мир, дружок. ЭлисЯ заперт на площади треугольника.И площадь - сплошенная тригонометрия. И каждый угол - краеугольный. И координаты - статичней безветрия. Я заперт, как точка - а не в наказание. Два остросюжетных угла - впившись в ухо, побудку трубят!.. Но у точки желание: забиться в тупой, как поэзия, угол. МеланиМы, кажется, летали вместе.Теряя почву под ногами. И ударяясь головами о небеси - что, правда, тверди. Мы, кажется, не виноваты, Что в тонком заперты пространстве - как на спине твоей - крыластый, но татуированный ястреб. Нам, кажется, не нужно больше - фатальных зрелищ и жажды хлеба... Мы прыгаем "китайской бомбой" - Изгадившись о землю неба. А. КасымовуБогатеет стол - пустеет дом. Задувает смерть в дверной проём. За порывом - к вечности порыв! Вот и Вы - ушли, не затворив... Елене П.Мы, составленные из нервов,жил и горного хрусталя - что зрачки населяет верой - мы заверчены, как Земля. Перебоями быта - сердце долбит в темя по-океански. Мы заверчены, как планета... Мы живём! Но пейзаж - марсианский. И свистит сквозь решётку рёбер космос, звёздами обжигая. И зашкаливает тонометр. Мы заверчены... Не понимая, что ж оно, это наше Солнце, разогнав - головокруженье! - нас - не вспыхнет над горизонтом, растворить наши боли-тени?! Только коршуном ночь в полёте каменеет. И клочья сна... Наше Солнце - на обороте. Нам - отверженным светом - Луна. А. ЮдинуВ тридцать пять свои седой. Со шрамомчерез всё бойцовское лицо… Говорят, к таким и липнут дамы - Дьявола подёргать за яйцо. Ты приходишь, как всегда, с бутылкой. Как всегда - уже "без тормозов". С языком почище лесопилки. С ворохами жалоб и стихов. Говоришь, что "всё - говно!". Я знаю. "Бабы - суки!" - тоже мне, Колумб! "Счёты с жизнью, - говоришь, - сквитаю". Ну, сквитай. А "расквитает" - труп? Ты - поэт. А раз решил - решился. Прочее - привычки суеты. Дом построил, сыном разродился… Потому-то и не станешь ты шинковать, зажмурившись, предплечье, голося: помилуй и спаси! Рубанёшь по "сонной"… добрый вечер… И - спокойной ночи, малыши… Я не приручал - и не в ответе. Ты - не разменяешь грош на ложь. Коли не пропал на чёрном свете - так, на белом, том, не пропадёшь! НефертитиЯ в Египте встретил Нефертити -с теми же пустынными губами… Дежавю практичнее пракрити. Так что, покрутите головами вслед своей "знакомой незнакомке": - Мы встречались? Может быть, за встречу?.. Ну, а я остановлюсь у кромки - не свалиться в ледяную вечность. ДжунДвадцатые годы воочию знали что ангелы - лгут,о том, что они бестелесны. А крылья - для понта. С зелёным акцентом абсента агатовых губ, в клубах "пахитоски", лазурнее вод Геллеспонта - как много ты знала о жизни! Твой первый любовник однажды сказал о тебе: "извращённая дура!" Как мало ты знала о жизни - и, плача, до крови запястья себе насекала… чтоб спрятать за пудрой. Столетие - как небосвод раскололся на трещины. Зенит покосился. Лазури облупилась краска. И я восхищаюсь, что ангелы лживы, как женщины - иначе бы "яппи" в строительных бегали касках. Высокая, в чёрном боа над крылами-ключицами, с глазами очей - несомненно, Создателем данными… О! как в эту прошлую жизнь мне, язычнику, вклиниться - изгнать тебя, ангел - любовью. Вернее - незнанием, того, как жестока она. Мы над опийной пудрой чихали б на мир - и сплетались до судорог пальцами… Однажды бы я написал: "романтичная дура!" И больше - ни строчки. Чтоб всуе не жечь обывателя… Столетье - в анналы… А ты не стареешь, как фабула - что в клочья исчитан, но всё же - какого романа! А ты всё плывешь по каналу, плывёшь, как сомнамбула, к голодной груди прижимая четыре обвисших тюльпана. Елене Я.Четыре пьяных, пубертатных года…Тотальный трах… Повальная муда… Она всегда своё берёт, природа - да, вот, не возвращает никогда… Старея, приникаешь к видаку, что гонит порнофильмы, а не "тюльку" - мол, плоть с душою - это враг врагу… Не ностальгия ли?.. Ja, ja! Natulich! Мы жили нищими - и значит, не грешили - грехи для тех, кто покупает рай… Мы о любви так резко говорили, что на алмазе - вырезали грань. В. СторожевуТы веришь, что коню - один аллюр.Нет, веруешь - и это слово солнце, Покуда не поруган Монсегюр. Покуда не распяты альбигойцы. Покуда ты, не требуя "калым", вбиваешь гвозди в купола-химеры... Покуда благовествуешь слепым: слепой - и потому святою верой. Ты веруешь - так, что заглохнут пушки... И, о втором пришествии трубя, наверное, Сотер церковной кружки, воззрится, как на чудо, на тебя… Когда я растерялся в этом мире, и был готов вкусить иных миров - ты не трезвонил о своём кумире, но делал, делал - тихое добро. Из левого кармашка дал икону, от сердца - мне. И спас от всех скорбей. Ты говорил: икона животворна. Но животворен человек в тебе… Лене N.Ребёнком, ты была совсем, как мышка:сера, пуглива, с пуговками глаз - и зло тебя дворовые мальчишки высмеивали, школьница, не раз… Утёнок гадкий - стал Прекрасной Дамой. Но Блок перо уж выронил из рук… Живёшь в пустой квартире с бедной мамой - а бесприданниц замуж не берут. Ты смотришь вскользь - насквозь. Такие лица голодной кистью Гейнсборо ловил. Сегодня я узнал: тебе за тридцать. Сегодня поздоровались на "вы". Укутавшись в комиссионный зонтик, идёшь, не разбирая луж и грёз… А я хочу, чтоб выплакался дождик - чтоб розовый прогал на горизонте в твоём сердечке солнышком пророс. Но ты идёшь - размашисты колени - немодный плащ - домашний, верно, крой. И выкрикнуться бы, что vedi… veni!.. - но "vici" - рвётся связкой горловой: лицо - из снега. Волосы, что ветер ночной. Глаза - колючей тьмы. Не счастлива?.. Так, просто будь на свете! Чтобы на свете просто были мы… АлиеМоих высот всё глуше синева.Всё суше, суше солнце надо мною. И кружится от неба голова, как будто я - вращение земное. И хочется земную ось найти, где льды, прямоугольные, как трупы - чтобы в подкорку мировой оси ввинтиться со спокойствием шурупа. Не зрить - но знать. И грохоты шагов из подземелья различать, как ноты раздавленной симфонии "I Love". И туфель узнавать твоих фаготы - их песен деревянную любовь. И, непременно становясь собой, качать Гефесту мех - варить вулканам пищу, и дно нести - спиною реку слыша, и прозревать "вершки" по корневищам - так, непомерно становясь Землёй. Я. ЮзвакВ длинных строках жизнь как поле колос-к-колосу.Не бугрится и не колется практически… Озираясь на восток хромает в космосе Закатись-звезда в носках ортопедических. Небо в целом - как нецеженое варево. Топкой пеною Галактика заверчена. Остаётся с птицей Сирин разговаривать - Делать нечего, подруга, делать нечего. Не рассветы караулю. Тем не менее, Не трактую обстоятельства по соннику. По естественным причинам снится Кения - У соседей свиньи ходят, яко слоники. Палка сыра. Карта Мира. Пива баночка. Полутени прихотливы, как растения. На камине фиолетовая бабочка - На заре она окажется сиреневой… Смотрит запад на восток со Спасской пагоды. Облака твои сутулятся невесело. А моя звезда идёт себе, не падает - Будто есть оно на свете, равновесие. Путешествует, хромая, путешествует. Никогда не упрекнёт тебя за молодость. Иногда не завернёт ко мне в прошедшее - Не игрушка - поворачивать на скорости. Уме Т.Ценю высоких женщин - чтобы вровьне с Яман-тау, так хотя б со мною по-маяковски наглое: "бровь в бровь" - и крылышки - обузой за спиною из всех миров, где не бывала ты мне ведом лишь один - и тот Аида поэтому с улыбкой жги мосты тебе уже возводят Пирамиду О, славная! Тебя поёт плебей - но gloria, да mundi! - в супер-моде у нас "турманы" кличут голубей, что пьяно кувыркаются в полёте. Татьяне С.Какие тёплые ладони...Я помню их последний раз - как полушар на небосклоне, что стал рассветом не для нас. Я не желаю счастья - ибо моё - тяжёлое перо. Но "Palmolive" не смоет нимба у лучшей в лучшем из миров! Довольно: дважды в одну воду, тем паче - параллельных рек. Не терпит пустоты природа - совсем, совсем, как человек. Заледеневшее и злое теченье обращает в тал: за наше прошлое-былое уроним иногда бокал! В хароновом полуподвале, где люди не бросают тень - мы никогда не расставались... Всё остальное - хуетень. Елене Г.Избитая тема... Избита, как полуизвестныйиспитый типаж у ларька - селяви такова. Избитая тема - живого не сыщется места... Но рвутся прогнившие ванты. Команда мертва. "Летучий, летучий Голландец"... Плавучая вечность. Грот-трюмсель голландского шёлка - он бел, как и был. Он - чайкой на мачту присел, оперенье почистить в безветрие: Азорские воды темнеют - грядёт "мёртвый штиль". А в трюме команда сдвигает гранёные кружки и "Бог возвращенья" - моряцкую песню - ревёт. Не зная, что Бог им давно даровал всепрощенье... И юнга, напившись, блюёт, перегнувшись за борт. И злой капитан - оттого, что погода не духе, строчит в бортжурнале: "застряли на N широте". Смолит "Amazon". Замечает "колумбову" муху - и прячет улыбку в широкой, как трюм, бороде. Вповалку храпят безбилетники "третьего класса". А в "классе втором" джентльмены дерутся за карты. А в "перовом" - целуются двое. Впервые - так кажется: их лица пунцовы закатом в иллюминаторе... А вахтенный смотрит в бинокль на чёрную воду, трясёт головой - чтоб навязчивый сон отогнать: по курсу: стремительный борт, весь в огнях, парохода - который, конечно, проделка морских чертенят. Он завтра "забудет" о том доложить капитану, боясь "нахлобучки", что "носом клевал" на посту. Не подозревая - что разминулся с "Титаником", всего-то на пару столетий - морскую версту. А боцман, "задраив" каюту всё пишет - в надежде, что ловит невеста почтовых его голубей. И ежевечерне из громких кабацких дверей, качаясь, как море, Ассоль семенит к побережью - где все паруса на закате - всех алых алей... ГалинеПомню, помню: как ваш "Бог войны",Марс - ублюдок овчарки и волка, рвал "бойцовым" лужёные глотки - горе-деду "латая штаны". Помню: дворик и Марс - круг за кругом - низкой рысью - язык не свисает… Человек - он собачий и стайный, даже волку поверившись другом. Помню: лунного света зрачок, хвост-полено, дюймовые цепи. Пристрелить всё шумели соседи. Пристрелили-таки, под шумок… Горе-дед твой овчарку в гулянку запустил по окрестным лесам - а потом новой "волкособаке", сердце стравливал, уськая псам… Помню: лес окаянный на круче. Только Марс в этот лес не смотрел… Там мы, вроде, гуляли под ручку - но тебя я не помню. Совсем. О. ОлгертИз золота волос твоих плела,наверно, нить царевна Ариадна: ты вся светла - и даже зеркала не смотрятся в тебя, отводят взгляды, как люди от Светила - не посметь... Посметь! Ведь осушая рог отравы, за годы, что проходят, как во сне, мы платим, платим - увядая в яви. Богам забавой золото - они хитры, как дети - злобно и наивно. Бессонницу торгуют нам, как сны. Но разве то, что гонит кровь - из глины? Лив ГретИ куний бег. И взрывы крови.И выстрел - снайперский, практически. И выгнутые луком брови скульптуры портика античного. И труд - запрятанный, как локоны, под шапочкой. И майка жёлтая. И птица-Сольвейг, вроде Блоковской - но лыжница вооружённая. И перетянутые нервы. И сломанная палка лыжная. И - выдох публики… Ты - первая! А первые приходят к финишу. ШонКогда-нибудь нагрянет время,когда и киборги научатся, как человеческое племя любить, надеяться и мучаться. Терять себя. Искать причины. И плакать не с чужого голоса. И распускать перед мужчиной свои пергаментные волосы. И закрывать глаза без памяти. И чувствовать в губах томление… А что начертано в пергаменте - об этом ведают лишь древние. ГейнсбороМы творим - и не ведаем всуе об этом.Герцогиня Бофор - разве Англия? Мир! "Богомаз" разразился парадным портретом, Но явил не придворную даму - кумир. И теперь эту боль даже время не лечит, что хоронит на совесть - хранит не на страх. Человечеству вновь улыбается вечность, растворённая в женских голодных губах. |