© анатолий яковлевВОЗВРАЩЕНИЕ К ВОДОПОЮЗАПРОКИНУВ ГОЛОВУтак не любят - ИРАТы прилетала, будто местои время - из резины. Ты съела все деликатесы в окрестных магазинах. Как в первоснежье изваляла в своём медовом, женском: ты не любила, ты ваяла - небрежно-колким жестом. Моя постель благоухала, трещало одеяло - но всякий раз ты повторяла, как угрожала: мало! Какие рвотные недели, спустили мы красиво с рыжеволосой топ-моделью ирландского разлива. Больные истоптав мозоли, я было пискнул миру: я вас люблю, чего же боле?! но имя, имя... ИРА! ТО-ТО!Я обмолвился в третьем лице о Двуликом Янусе!Энуретики тощие спят на четвёртом ярусе. Это значит "кап-кап" - через три пролёта. Снизу - сдавленный храп дембелей. Точит камень вода! То-то. ЗК вертит задумчиво бритву во рту от "Gillette". В Мавзолее живёт всех живей некий жёлтый предмет. Кто бы стырил его в память о Робеспьере с работы! Но охрана засела в трёх соснах с винтовками. То-то. "Я свободная женщина!" - она сплюнула в телефонную трубку. Но свобода приходит нагая, а у ходит в норковой шубке. И мне не охота свободы - мне бабу охота. Наступил пёс на сыр в мышеловке, ногу задрав... То-то. ВЗМЫЛЕННЫЙПроговорился ветер за глазакак много их, бутылочных проливов. Теперь я буду мылить паруса моих бритоголовых штильных бригов. В тупое время, как бушприт острот, в любимое любое влезу море. Теперь меня никто не упрекнёт, что никогда я не был на Босфоре. УНДИНАОтдай себя кому-нибудь -брось отмороженным в кормушку и вязкий пуп, и грушку-грудь, и дохлую свою ракушку. Из мореходов всех была - чёрт знает, рыба или сука - двум капитанам ты мила: В.А.Жуковскому и Куку. К ВОДОПОЮ!Обращая пустыню в дебри,мчатся и в ширину и в длину полосатые лошади зебры, волосатые лошади гну. Рассекая страну - к водопою! - мчат - у каждой в зубах бидон - малохольные лошади пони, колокольные лошади слон. Долгопятые лошади страус, простоватые - бегемот. А воды ни черта не осталось - всю наездники выдули! Вот. ДВОЕ ИХ БЫЛОБыло их двое - первая и первее первой,первая - более нервная, чем другая. Занятно, но у обеих на шеях были родимые странгуляционнные пятна. У первой рвалось с цепи созвездие гончих псов, у первой первее - галактика Андромеда спираль крутила - и мне не нужно было носить часов: только звёздную карту, астролябию и презервативы. Было их двое... Первую разодрали фрейдистские пустолайки на метеориты. Первее первой оказалась миром огромным таким, что не поместился в сердце - хотя и настежь открытом. Остался наедине я со звёздной картой, астролябией и кондомом. Теперь я беру астролябию, карту - вина набираю в презерватив, будто в вымя дойное, и размечаю небо, висящее из окна - вздорный, землемер, не чуящий точки опоры... Двое их было, двое. МУЗЫМожет быть, кому-либо и надозвёздочками из колодца терний, видеть в каждой женщине Эрато, слышать в каждой женщине Эвтерпу. Но уходят музы в океаны, по воде, что посуху - как танки, оставляя жаждущим стаканы, оставляя алчущим удавки. Я сумел бы перечислить с ходу муз, которых забрала природа у меня, как племя, род и имя - но они мертвы, как в кинофильме. Я б шагнул вослед им, окаянным - всяко море по колено пьяным... Но не знаю, что за океаном. МАЛАЯ РОДИНАМалая ты моя родинас небом апрельским в глазах: не постмодерн, не пародия - совесть мои или страх. С прошлым, колючим, да ласковым, как сновидений роддом, с "любит - не любит" ромашковым, с первою ней под окном. С топтанной, да не истоптанной верной дорогою в даль. С мерою, кладом закопанной. С верою, вбитой в печаль. С самыми горними звёздами в самой глубокой воде... Малая ты моя родина! Где ты, скажи только... где? ЭТИ ДНИЭти дни он и она должны были встретить вместе.Эти дни ей и ему нужны были, как жениху и невесте. Но "эврика!" и "земля!" кричат только в ванной с маленькой каравеллы... Именно в эти дни она нанизалась на чужое тело. Для неё это было вроде игры в серсо. А у него в эти дни отчего-то ломало сердце. Жаль, что нельзя бегуну от мечты напиться собственным потом... Она проснулась drei "K". Он проснулся свободным. ■ ■ ■Издалека в долго; • |